Вивиан с сосредоточенным видом набирал известный только ему текст на клавиатуре компьютера: судя по всему, заполнял карту пациента, так как время от времени останавливался и заглядывал в блокнот. Понаблюдав эту сцену несколько секунд, я вошла и села в кресло у стола.

— Доктор Мори попросил заказать еду в офис, — повторила я слова Стеллы. — Он может уделить минутку внимания коллеге?

— Еда подождет, я занят.

— А коллега не хочет ждать, и внимание ей нужно прямо сейчас.

Набрав еще несколько слов, Вивиан нажал Enter и положил перед собой блокнот. В отличие от меня, он имел привычку записывать беседы с пациентами пространно, и поэтому на последующую работу с материалом тратил очень много времени. Думаю, основную часть — на то, чтобы разбирать собственный почерк.

— Если ты решила поиграть в ролевые игры и перевоплотиться в меня, то это плохая идея. Я действительно занят.

— А если я скажу, что мне нужно сообщить тебе важные вещи?

— На распродаже были очаровательные туфли, вчера ты купила великолепный костюм, потом приобрела в торговом центре очень милую помаду, а потом взяла номер телефона у симпатичной продавщицы?

Я посмотрела на свои ногти.

— Ни за что не угадаешь, кто был у меня сегодня.

— Когда я сказал, что не хочу играть в ролевые игры, я имел в виду и игру «угадай мысли Ванессы, которой скучно».

— Имя «Теодора Барт» тебе что-нибудь говорит?

Вивиан снял очки и устало потер глаза.

— Да. Если я услышу о ней еще от одного человека, то точно кого-нибудь убью. — Заметив, что я хочу ответить, он замотал головой. — Нет-нет, Ванесса, на самом деле хватит. Я почти не спал уже двое суток, у меня скопилось столько работы, сколько не скапливалось еще никогда, и я просто обязан это закончить, хотя больше всего мне хочется завалиться в кровать и проспать до второго пришествия. И меньше всего мне хочется брать работу домой. Если ты хочешь сообщить мне что-то, что действительно заслуживает моего внимания, то я тебя слушаю. А если тебе скучно, и ты решила мне помешать, то спешу тебя расстроить — у тебя ничего не выйдет.

— А если я попытаюсь?

Вместо ответа Вивиан покачал головой, снова надел очки, взял блокнот и снял колпачок с паркера.

— Твое умение сосредоточиться на делах заслуживает похвалы, — снова заговорила я. — Жаль, что пациентки не видят тебя в образе сосредоточенного доктора. Такой образ тебе к лицу.

— Тебе он идет не меньше. Думаю, не стоит тратить драгоценное время — ты можешь вжиться в него прямо сейчас.

— Так тебя и вовсе не интересует тот факт, что Теодора Барт была у меня на сеансе психоанализа?

Вивиан поднял глаза от блокнота.

— Кажется, я видел ее сегодня в приемной вместе с госпожой Ларсен. Не знал, что они подруги.

— Они не подруги. Я сказала, что она была у меня на сеансе психоанализа. Вивиан, ты действительно спишь — или мне кажется?

— Я понял, что Теодора Барт была у тебя на сеансе психоанализа. Что мне нужно сделать теперь? Может, станцевать лезгинку или подарить тебе изумрудное колье?

— Тебе лучше знать, кому танцевать, а кому дарить изумрудное колье, потому что я посоветовала ей заглянуть к вам с Адамом. И ей эта идея понравилась.

Вивиан отложил блокнот и взял портсигар.

— Предположим, что ты меня заинтересовала. У тебя есть пять минут.

— Вот как ты относишься к известию о том, что в твой клуб приходит одна из первых красавиц Треверберга? Даешь мне пять минут?

— Я уже имел счастье быть знакомым с одной из первых красавиц Треверберга. Правда, звали ее иначе, и не могу сказать с полной уверенностью, что это было счастье.

Я откинулась на спинку кресла, сняла туфли и с наслаждением вытянула ноги.

— Это было давно, Вивиан. Но я рада, что ты понимаешь, к чему я клоню.

— Не так уж давно. Если бы ты была на моем месте и продрала глаза черт знает во сколько, то не понимала бы, к чему я клоню. И не думай, что мой случай чем-то отличается от твоего. Ты пригласила Теодору к нам в клуб. Так… — Он уже поднес огонек зажигалки к сигарете, но в последний момент решил не прикуривать. — Ванесса. Ты решила подыскать мне пару в лице Теодоры Барт? Вы с Сэмом сговорились?

Я подняла бровь.

— С Сэмом? Так он твой пациент? Надо же, ни за что бы не подумала. Мне кажется, что у кого у кого — а у него точно нет таких проблем.

— Очень смешно, Ванесса. Мы встретились в клубе, он был пьян, как толпа сапожников, и наговорил мне кучу ерунды. Приехал встретиться с Патриком, но его не было, так что пришлось принять огонь на себя.

— Судя по всему, ты воспринял это серьезно?

Вивиан сделал очередную попытку закурить, которая увенчалась успехом, и положил зажигалку на угол стола.

— Это запало тебе в душу, — продолжила я.

— Надеюсь, о существовании Жанны ты не забыла?

Я поддела носком одну из туфель и принялась раскачивать ее на пальцах.

— Меня зовут Вивиан, и до последнего времени я до смерти боялся, что какая-то женщина задержится в моей постели больше чем на неделю. Но все резко изменилось после того, как я встретил Жанну. Жанна делает мне замечательный массаж, а еще она носит дешевые туфли и фальшивую сумочку якобы от Шанель. Хорошо, что у меня есть деньги, и я могу подарить ей бриллианты — они отвлекут внимание от туфель и сумочки и придадут ее облику немного шарма. Сегодня, как я понимаю, в клуб ты не пойдешь. А что там у вас завтра, напомни-ка? Ах да! Вечер темноты! Очень мило.

— Ванесса, ты пьяна? Иначе чем можно объяснить странные вещи, которые ты мне говоришь?

— Я не пьяна, а вот тебе не помешало бы отдохнуть. Посмотри, на тебе лица нет. Такое ощущение, будто ты вот-вот упадешь в обморок, и тебя запрут в больнице на пару дней с диагнозом «переутомление». Кто бы мог подумать, что ты так отреагируешь на замечательную новость, которую я тебе принесла? Будь ты в здравом уме, закончил бы всю работу в один момент, поехал домой и поспал свои законные три часа, а потом полетел в клуб.

Вивиан положил сигарету в пепельницу и достал из ящика стола ежедневник.

— Знаешь, вот что. Колетт сейчас преподает, она освободится около трех. В это время у меня будет пациент. Сделай одолжение, позвони ей и скажи, что сегодня придет Теодора Барт. — Он склонился над ежедневником и сделал пару пометок. — Пусть она посадит ее за столик номер двадцать семь.

— Столик номер двадцать семь? — удивилась я. — Это ведь столик Патрика Мэйсона!

— Да. Ты ведь не хочешь, чтобы дама скучала в одиночестве, верно?

— Постой-постой. Минуту назад ты сказал, что Сэм приехал встретиться с Патриком, а ты сажаешь за столик этого хлыща бывшую жену Муна-старшего? Ты хочешь, чтобы они устроили у тебя в клубе игрища альфа-самцов?

Вивиан поморщился и убрал ежедневник на место.

— Судя по тому, сколько выпил Сэм, он будет мучиться похмельем как минимум до второй половины дня. И никакой черт вечером его не понесет в клуб — скорее всего, он пойдет в театр. А даже если понесет, не думаю, что они будут вести себя настолько неуважительно. И, повторюсь, я не хочу, чтобы дама скучала в одиночестве. Теодоре Барт нужен достойный собеседник. Кстати, про театр. Дают «Призрака оперы», не хочешь сходить? Я могу взять билеты на послезавтра. На вечер, конечно же.

— Послезавтра вечером мы с Беллой едем смотреть новый дом.

— Белла. — Вивиан выдержал паузу и поднял глаза к потолку. — Мне незнакомо это имя. За подробностями твоей личной жизни следить очень проблематично, ты это знаешь? Кем бы она ни была, уверен, что туфли у нее дорогие, а сумочка настоящая. Как она относится к подаренным бриллиантам?

— Точно так же, как к мужчинам. Абсолютно равнодушна. Она предпочитает дарить бриллианты.

— А к мужчинам-врачам?

Я с улыбкой покивала, глядя на то, как он берет сигарету из пепельницы и делает глубокую затяжку.

— Это самое серьезное оружие в вашем арсенале, доктор Мори?

— Оружие, доктор Портман? Мужчины-врачи — это отдельная, совершенно особая каста, мы активно выступаем против насилия и войны. Конечно, все наши достижения меркнут в свете тех подвигов, которые совершают врачи-женщины…

— Ладно, ладно, Вивиан. Будем считать, что партия закончилась патом.

— Твоя подруга равнодушна к бриллиантам и к мужчинам. Даже если в детстве строгий отец не воспитывал ее как сына или как дочь, которая должна бороться за свою честь в жестоком мире шовинистов, то проблема все равно существует. Так ей и передай. Уверен, она умная леди, и сделает свои выводы. Но ты можешь намекнуть и дать ей мой номер. Рабочий, конечно, не личный. Чтобы она не подумала ничего плохого.

Я поднялась и расправила юбку. Вивиан стряхнул пепел с сигареты и снова открыл блокнот с выписками.

— Двадцать седьмой столик, — напомнил он мне.

— Одинаково интересно будет посмотреть и на беседу Теодоры и Патрика, и на встречу Сэма с его бывшей женой. Жаль, что сегодня вечером у меня планы.

— Жаль, — согласился Вивиан. — Но если что-то изменится, ты можешь сказать Колетт: за столиком номер двадцать семь есть еще два места, и вам достанутся билеты в первый ряд.

— Спасибо, я не люблю гладиаторские бои.


Патрик

Пятница


Окружающие могут по-разному относиться к тому, как вы зарабатываете на жизнь в общем и к вашим деньгам в частности. Иногда они завидуют, иногда восхищаются, а иногда думают, что ваши деньги — это их деньги. И больше всего они любят распоряжаться самой дорогой вещью, которая у вас есть — вашим временем. Они убеждены, что, назначая им встречу на какой-то день, вы заполняете их именем каждую строчку ежедневника и сидите у телефона, ожидая, что они позвонят. И я еще никогда не встречал более яркого представителя этой касты, чем Самуэль Мун.

Люди искусства — это разговор отдельный. И очень хорошо, что в этом городе их не так уж много, потому что работать с ними невозможно. Они уверены, что живут в отдельном слое времени, созданном специально для них, где минута — это целый час, и остальные должны с этим считаться. При этом они убеждают вас в своей финансовой независимости и состоятельности, хотя на протяжении всей истории художникам, писателям, скульпторам и музыкантам был необходим богатый покровитель — без его помощи они не могли ступить и шагу.

То, что у Муна-старшего водились деньги, только подтверждало правило: если бы он не располагал людьми, помогающими ему этими деньгами распоряжаться, то спустил бы все свое богатство на ветер уже через месяц-другой. Если он обошелся бы так со своими деньгами, то что уж тут говорить о моем времени? Он вспомнил о нашей встрече в клубе через десять минут после назначенного времени и написал мне сообщение, сказав, что не сможет прийти «по уважительной причине». Оставалось только догадываться, как зовут эту причину на этот раз.

Я посмотрел на часы и окончательно убедился в том, что вечер потрачен впустую. Домой возвращаться не хотелось (хотя бы потому, что меня никто не ждал), и я, подумав, принял решение в пользу второй порции виски — разумеется, взяв с самого себя обещание на следующей неделе воздержаться от алкоголя вообще. Натали не ответила ни на первое мое сообщение, ни на второе, и посылать третье было бы просто невежливо, хотя вопросы мои были абсолютно невинными: меня интересовало, как она доехала, как устроилась в отеле и планирует ли оставаться в Брюсселе на долгий срок.

Подумать только — когда-то я остался в этом городе только ради нее, а потом мы развелись потому, что ей приспичило сорваться с места. Разве я мог оставить все? Никакой идиот, кроме меня, не потащил бы этот трижды проклятый «Мирквуд Банк» на своих плечах, попутно руководя еще сотней проектов. Впрочем, это мне нравилось (и нравится до сих пор) — именно по этой причине я остался. Кроме того, бизнес — это бизнес, а женщин вокруг много, и при желании можно найти кого-нибудь еще. Главное — чтобы оно было, это желание. И оно, конечно, было… но как только она появлялась в городе — и в голове у меня что-то щелкало, я набирал ее номер, приглашал на ужин, хотя понимал, что это плохая идея. Словом, брел за ней как баран. А потом клял себя на чем свет стоит и обещал больше никогда так не поступать.

— Ваш виски, Патрик. Похоже, вы с Муном-старшим сегодня разминулись?

— Да, похоже на то.

Адам сел напротив меня.

— Ох уж эти художники, — покачал головой он, разумеется, уже забыв о том, как я с полгода назад помогал его литературному агенту организовывать презентацию очередной книги, и ситуация была подозрительно похожей: мы неделю не могли встретиться и нормально поговорить, ибо господин Фельдман каждый раз от меня ускользал. — Сегодня в голове одно, завтра — другое.