— Рэн, я никогда тебя не подводил, — сглотнув образовавшийся в горле комок, отвечаю я.

— Я благодарен тебе за это, Итан, — не меняя застывшей позы, бесстрастно отвечает Перриш. — Я не знаю, зачем она вела эти записи, но факт их наличия говорит о том, что у нее были причины так поступать. Я знаю все, чем делились с ней люди, которые приходили за помощью. И у меня есть тому вещественное подтверждение. Записи находятся у меня.

Пронзенный внезапным озарением, я уставился на невозмутимый профиль Рэнделла Перриша, ощущая, как пол уходит у меня из-под ног. Меня даже шатнуло в сторону, когда я сложил кусочки ребуса воедино.

— Ты… — начал я, и не смог продолжить, пребывая в полнейшем потрясении, не силах сформулировать мысль.

— Да, эти записи позволили мне начать мою деятельность. Они легли в основу Розариума. На сеансе у психолога, на исповеди, люди говорят вещи, в которых сложно признаться кому-то еще. И те, и другие не имеют права разглашать все, что сказано при них. И то же самое с гадалками и экстрасенсами. Многие приходили к Корнелии, в поисках чуда, но в глубине души сомневаясь, что подобное возможно. Все они считали ее сумасшедшей.

— Это не так.

— Я не хочу говорить о способностях моей матери или их отсутствии. Это табуированная тема, Итан. Ты задал вопрос о Гарольде. Я отвечаю. За несколько месяцев до гибели Корнелии, я навещал ее. У меня были ключи, и мое появление в квартире оказалось незамеченным. У матери был клиент. Разговор состоялся в комнате за закрытыми дверями. Я не стал мешать или выдавать своей присутствие, но практически все слышал. Голос мужчины, с которым она говорила, был мне знаком. Я, конечно, не мог сходу вспомнить имя, но был уверен, что он приходил раньше. Я не стану передавать тебе детали. Скажу просто, что разговор носил угрожающе-принудительный характер. Но больше всего меня удивила реакция матери. Я ощущал ее страх, который явно прослушивался в каждом слове, неспособность справляться этому человеку.

— Это был Гарольд Бэлл?

— Да. Но он не видел меня. Когда Бэлл покидал квартиру, я скрылся на кухне. Однако, успел его детально рассмотреть.

— Ты считаешь, что он причастен к ее смерти? — нахмурился я, ощущая себя героем триллера, где постоянно приходится гадать, кто же злодей и убийца? — Зачем ему это?

— Причины, видимо, были.

— Но это только твои предположения.

— После ее гибели я не нашел ни одной записи, подтверждающие, что Бэлл когда-либо приходил к моей матери. А тот визит был не единственным, Итан.

— Думаешь, он их выкрал? — скептически спрашиваю я, с трудом сдерживаясь от вопроса о том дне, когда погибла Корнелия. Если верить тому, что сказала мне Линди со слов Гарольда, то они оба тогда были у нее.

— Это неважно, Итан. Мне ясно только одно. Этот человек первым объявил на меня охоту. И когда он проиграет, я выясню причину, которая заставила его это сделать. — Рэн оторвал ладонь от стекла, и, убрав руки в карманы, посмотрел на меня взглядом, по которому я сразу понял, что он больше ни слова мне не скажет.

— Я хочу ее увидеть, Рэн, — произношу я, и внезапно замечаю едва заметную тень, пробегающую по невозмутимому лицу. Кратковременный результат внутренней борьбы и что-то еще, неуловимое и мгновенное. Перриш впервые в моем присутствии проявил несвойственные ему эмоции, и это до чертиков меня испугало. Взгляд, которым он смотрел на меня, сложно перепутать с каким-то другим. Перриш видит во мне соперника. В данный момент точно. Какого хрена, Рэн? Она моя, черт бы тебя побрал.

— Нет, — и, отворачиваясь, он уходит, подтверждая самые мрачные предположения. В некоторых обстоятельствах все мужчины ведут себя одинаково. Это память предков говорит в наших генах, и даже Рэн не стал исключением.

Алисия нужна ему не только как инструмент для достижения своих целей. Злополучный личный фактор. И это означает только одно — мы на пороге катастрофы, и каждый следующий шаг неумолимо приближает нас к пропасти.

ГЛАВА 5


Алисия


От того, во что превратилась моя жизнь в Розариуме у любой другой девушки сдали бы нервы, но Рэнделл Перриш не из тех, кто делает ставку на неудачниц и трусих. Не зная меня лично, он уже был уверен, что я справлюсь. Так и случилось. В какой-то момент я перестала изводить себя вопросами и позволила событиям плавно вести меня вперед, надеясь, что в один прекрасный момент, я смогу сама составить полную картину того, что так упорно пытаются вбить в мою голову кураторы, подосланные Перришем. Если бы я не знала, что все они когда-то были на моем месте, то, возможно, диалога и не сложилось бы, и, как в случае с Дафни, любую новую информацию я бы инстинктивно воспринимала в штыки. Но выдержав свой первый урок с самой взбалмошной и вредной участницей организации, я ощутила, что справлюсь и с остальными. Но сражаться ни с кем не пришлось. Мак или Кайла Мун, оказалась милейшей девушкой, обладающей просто железобетонным терпением. Мне по-настоящему нравилось работать с ней. Кайла учила меня ходить, двигаться, одеваться, владеть мимикой, следить за своим телом и множеству других женский хитростей. Это были приятные и полезные познания, которые необходимо знать каждой девушке. Чуть позже к моему обучение присоединилась Би, с рабочим позывным «Беладонна заменить, она была выше», и мы с ней много смеялись над тем, как поиздевался над ней Перриш, выбрав такое имя. В жизни ее звали Натали Арман, и конечно, «Беладонна» стала для нее кошмаром наяву. Черноглазая смуглая брюнетка, высокая и гибкая, она выглядела немного старше остальных, пока не начинала говорить. Никогда не видела более позитивного человека, который любую серьезность превращал в шутку. От нее я узнала, что Рэн никогда не доверяет Би долгосрочные контракты, но, как она говорит: «Я хороша в ближнем бое». Суть этого определения не совсем мне была понятна, но Натали коротко пояснила, что очень часто приходится работать в «полях», имея в виду различные публичные места, где можно добраться до объекта с помощью ее искрящегося обаяния. Больше всего я волновалась, когда мне пришлось взаимодействовать с Ли, вторым после Аконита мужчиной в Розариуме. С ним мы разыгрывали различные сценарии, где мне нужно было попытаться тем или иным образом заставить его сказать мне что-то личное. Я из кожи вон лезла, но Ли был несгибаем. Или я просто не воспринимала его всерьез после выворачивающих наизнанку сессий с Перришем, который по-прежнему каждый вечер призывал меня на крышу. Я говорю призывал, потому что именно так и ощущались его приказы. Участники Розариума не любили говорить о своем боссе, по всей видимости следуя запрету с его стороны или опасаясь камер, но Натали иногда полушепотом любила посплетничать о Перрише. Жаль только, что ничего нового я от нее не услышала. Она могла ничего и не говорить. Я тщательно наблюдала за всеми во время пафосно-постановочных костюмированных собраний, на которых все еще чувствовала себя в театре абсурда или в психиатрической лечебнице. Все это смотрелось, как кукольное представление, которым управлял один человек, ни на одном из собраний не повернувшийся к нам лицом, но умудряющийся держать каждого из нас в напряжении, пока не поступала команда разойтись. Все, что тревожило и угнетало меня в сложившейся ситуации, я видела и на лицах остальных, в застывших позах и натянутых улыбках, и даже в том, как все мы одинаково неуютно чувствовали себя в навязанных костюмах, которые получали за час до собраний. Согласитесь, подобные сборища выглядят чем угодно, но только не обыденной планеркой. Нас постоянно заставляли чувствовать себя марионетками, и вся атрибутика кукольного театра была на лицо. Рэнделл Перриш дергал за веревки, заставлял нас одеваться, ходить, говорить, думать и выглядеть так, как угодно ему. И мы позволяли.

Почему? И этот вопрос я раз за разом читаю в каждой паре глаз, обращенных на его спину. Что, если ответ на поверхности? Информация, секрет, власть. Не с этих ли слов он начинает каждое собрание, заставляя повторять вслух правило трех китов, на которых держится Розариум. Рэнделл дает нам уверенность в том, что мы с легкостью способны выполнить каждое из трех с любым… Но не с ним. Перриш — та самая крепость, которую окружает слишком глубокий ров, чтобы кто-то из нас смог переплыть через него и ворвавшись внутрь убить дракона и обрести свободу или получить недостающие знания, постичь истину. Он меняет нас. Я чувствую, как это происходит. Образ моих мыслей меняется, я ощущаю иначе окружающий мир, саму себя и людей, с которыми взаимодействию. Я постоянно подмечаю детали, крошечные признаки, которые указывают на то, о чем думает человек, что скрывает, какие эмоции испытывает. И иногда мне кажется, что понимание таких элементарных истин было во мне всегда. Просто я никогда не задумывалась над этим, не пыталась раскрыть то, что шептало подсознание.

Слушать себя и различать язык тела собеседника, не упускать из виду ни один случайный жест — это стало таким увлекательным для меня. Иногда Ли включал мне видеозаписи с допросами из полицейских участков (одному Богу известно, где он их взял), и просил озвучивать свои мысли, и потом предоставлял итоги расследования, допрос по которому я разбирала подетально. И в семидесяти процентов из ста, я угадывала, попадала в яблочко, как выражался Ли. Но оставалось еще двадцать девять процентов, я должна была их нагнать.

— Почему двадцать девять, а не тридцать? — спросила я после очередного упражнения с Олеандром (меня просто мутит от этих пафосных позывных, это что нужно покурить, чтобы до такого додуматься?). Рони Бриг, так его зовут по документам, как раз посчитав статистику последней недели, сообщил, что мне нужно до конца следующей подтянуть результат и быть предельно внимательной.

— В один процент входит Перриш, — с улыбкой ответил он.

— Считаешь, что при счете в сто бальной системе, он достоин одного процента? — улыбнулась я в ответ. Рони пожал мускулистыми плечами в обтягивающей белой футболке.

— Я бы дал даже пять, — серьезно произнес он.

— Знаешь, а в офисе он не производит такого впечатления, — неожиданно заметила я, задумавшись. — Я несколько раз видела Рэнделла в коридорах, но даже лица не запомнила.

— Он умеет быть незаметным, когда хочет. Многие хищники в природе умеют притворяться безобидными или менять окрас, чтобы слиться с окружающей средой.

— Проще говоря, хамелеоны, — подытожила я. — А ты прав. В этом есть смысл. Хотела бы я посмотреть на его дом… — вырвалось у меня. Рони удивленно взглянул на меня. — Имеется в виду дом, в котором он живет постоянно. Должен же он где-то спать?

— Не уверен, что Рэнделл спит или ест, — хохотнул парень, вызвав у меня ответный приступ смеха.

— Боже, мы смеемся, а вдруг он и правда вампир? Или пришелец?

— Я бы поставил на второй вариант. То, что у него не все дома, это сто процентов, Лиса.

— Кто бы спорил, Рони, — поддакнула я. — Кстати, не знаешь, куда делся Итан?

— Никуда не делся, — пожал плечами он. — Работает. Ты одна, наверное, не догадываешься, что вас двоих никогда не зовут на одно собрание. Видимо, босс против вашего общения. Уверен, это временная мера. Пока идет обучение, Итана держат от тебя подальше.

— Я похожа на умирающую от любви романтичную барышню, склонную к обморокам и истерикам? — скептически спросила я, отбрасывая за спину гладкую волну темно-шоколадных волос. Взгляд парня медленно скользнул по моему лицу, потом ниже. Я не смутилась, привыкнув к подобным взглядам с ранней юности.

— Нет. Но это Рэнделл общается с тобой каждый вечер, а ему виднее, — серьезно ответил мне Рони. — Если он принял подобное решение, значит, на то есть причина, Лиса.

Конечно, причина есть. Я даже не сомневаюсь в этом. Но вряд ли Перриш поделится со мной своими соображениями. Не то, чтобы я скучаю по Итану, нет. Но теперь, спустя почти два месяца, я на некоторые вещи и события смотрю иначе. Моя злость улеглась, и мне… черт, мне просто хочется его увидеть. Хотя бы для того, чтобы понять, что чувствую к нему на самом деле. Сейчас. В данный момент. А может быть я бессовестно лгу себе снова, как законченная эгоистка и трусиха. И Итан нужен мне вовсе не для определения своих чувств к нему, а чтобы перекрыть странную, пугающую меня и растущую с геометрической прогрессией увлеченность Рэнделлом. Когда я не вижу Перриша, так легко убедить себя в фантомности эмоций, которые он пробуждает во мне, но стоит подняться на крышу и заметить его четкий силуэт на фоне темнеющего в багровых отблесках заката неба, что-то внутри переворачивается, перекрывая доступ к кислороду. Я боюсь наших занятий, и жду их с нетерпением. С самого утра начинаю ждать, ведя сама с собой бесконечные мысленные диалоги, уговаривая и убеждая в том, что мои эмоции не настоящие, что я не должна уподобляться другим, растекаясь только от звука его голоса. Но если это и был подконтрольный процесс, то управляла им точно не я. Оставалось только отпустить ситуацию, и посмотреть к чему она нас приведет.