Юлия Комольцева - Я балдею от его ямочек

Тренировку отменили – с утра зарядил плотный дождь. Лина покорно уселась за книжку, но за окном, отвлекая, нарастал шум воды. Ветра не было, лило сплошняком. К южным ливням Лина за два года еще не привыкла. Забралась на подоконник, обхватила колени и смотрела, смотрела.

Поскребшись, как мышка, появился дед. Тоже загляделся. Мечтательно вздохнул:

– Вот принять такой душ, а?

В их малосемейке царил ужасный напряг с водой. Напор был такой слабенький, что приходилось набирать таз и устраивать обливания. Чаще всего холодные. Закалять, в общем, и волю, и организм. Мытье посуды тоже превращалось в целую баталию: кто кого, человек или скользкие от пены тарелки.

Правда, позавидуешь деревьям, принимающим качественный природный душ. Пальмы и сосны подставляли дождю огромные зеленые ладони.

– Ох и размечталась ты, гляжу, Аполлинария Матвеевна! – Раздался голос деда.

– Дедушка!

– Что, бабушка?

– Сто раз тебя просила, не называй ты меня так!

Дед довольно покрякивая, возразил:

– Как не называть, если тебя так назвали!

– Сами назвали, сами подковыривают!

– А ты не поддавайся, Аполлинария Матвеевна! Стойку держи!

– Вот был бы ты Фездипёкл Дормидонтович, я бы тогда тебя послушала…

Дед легонько провел ладонью по золотистому затылку. Не кипятись, означал этот жест. Лина знала, что деду нравится ее подначивать. Но сейчас настроения продолжать словесный пинг-понг не было.

Они помолчали, глядя на водопад за окном. Ветер проснулся, и опять словно застучали неумелые барабанщики. Лина сказала тихонько:

– Я недавно «Что? Где? Когда» смотрела, там вопрос такой интересный был. Про японскую пословицу. Угадаешь?

– Ну-ка, – дед азартно потер затылок, почти лысый от таких вот экзекуций.

Лина медленно, без выражения произнесла:

– Когда очень сильно кого-то ждешь…

Сбилась, помотала головой.

– Щас, погоди. Щас, скажу.

Она снова отвернулась к окну. Дед вздыхал рядом. Уже понял. Понял, да не так.

– Когда очень сильно кого-то ждешь, то за стук копыт его лошади принимаешь…

На этот раз голос Лины прозвучал уверенно и нежно. Дедушка положил ладонь на ее плечо, тихо сжал.

– Линочка, деточка…

Ее взгляд обрезал сочувствие на корню. Не надо этого! Не о том речь вообще!

– Дед, продолжи! Можешь?

Он надул щеки так, что морщины почти разгладились. И опять лысину потер. Будто правда задумался, заинтересовался. Она небрежно махнула рукой.

– Ну не пыжься! Слушай.

И, уплывая взглядом в далекое-далеко, Лина произнесла, как пропела:

– Когда очень сильно кого-то ждешь, то за стук копыт его лошади принимаешь… стук собственного сердца.

Дед не стерпел:

– Линочка!

– Красиво, правда? Ты думаешь, я про маму? Нет, дедушка, нет! Я просто влюбилась. Влюбилась!

Она соскочила с подоконника, закружилась в неистовом дикарском танце. Влюбилась, влюбилась, влюбилась! Как ей нравилось повторять это слово!

Но танцевать в их комнате было опасно. И для мебели, и для здоровья. Локтем Лина задела ширму, отгораживающую ее уголок, ойкнув, отскочила и сбила стул. Дед только крякал да почесывал лысину. Бедная девочка, думалось ему. Одинокая, бедная, влюбленная девочка.

Девушка – так бы возразила ему Лина. Четырнадцатый год пошел.

И не бедная вовсе! Море, горы, любимый теннис, – целый мир у ее ног.

И одиночество не грозит, – дед же рядом!

Друзей нет, это, конечно, минус. Но что делать, если она так и не вписалась в школьную тусу, не имеет желания обсуждать вампирские саги или аниме, и возможности висеть в инете, переписываться и пересмайливаться. Чего уж там, путевого телефона у нее нет. Вот и получается, нищеброд. Так Лину и в глаза не раз называли. Она такая не одна, в курортном городке бедноты хватает. Но в основном это старички, у которых нет сил пахать ни в офисах, ни на огородах, или совсем уж опустившиеся семьи алкашей и наркош. Деклассированные личности, как их в русской литературе обозначали. Ровесники же Лины пытаются сами заработать на планшетник или айфон, если родители не в состоянии обеспечить.

А у нее просто другие приоритеты.

Эту формулировку Лина и сейчас повторяла про себя. Делая имитацию пультом от телевизора. Места в комнате явно не хватало, чтобы взять в руки ракетку и как следует отработать замах. Имитировать удары надо как можно чаще, так все теннисные авторитеты говорят. А теннис для Лины как раз и был главным приоритетом.

Раньше, в доюжной эре – так Лина называла свою жизнь с матерью, – тренировки особо не волновали. На турнирах, да, азарт просыпался. А занятия в зале казались скучными, зато команда подобралась дружная, веселая, и самые лучшие подруги Лины занимались в той же группе. Так что тогда теннис для нее был не спортом, а местом, где можно расслабиться и пообщаться. Забыться.

В этом городе, куда лет пять назад перебрался на пенсию дед, все встало с ног на голову. Ее привезли, как ненужного котенка. Вроде как на каникулы. И бросили насовсем. Здесь у нее ни друзей, ни нормального общения ни стало. Замороженная от горя и потрясения, она и в школе, и в теннисной академии будто просто отбывала повинность. Но именно мяч и ракетка разморозили. На юге гораздо больше кортов, чем в родном Воронеже, и наиграться можно вдоволь, не ожидая тренировки. Лине было все равно, кто бегал по ту сторону сетки. Первоклассник из младшей группы. Пенсионер, ветеран тенниса. Турист, прожигающий время и деньги.

Она стала приходить раньше всех, и уходить, когда уже зажигались фонари. Над ней шутили: «тебе нужны мячи с подсветкой». Она не отзывалась, она бегала, прыгала, потела, и радовалась тому, что от усталости не чувствует ничего. Ничегошеньки! Только этого ей и надо было.

Со временем корт стало не просто убежищем, а центром ее вселенной. У нее получалось! Количество перерастало в качество, и вскоре тренер ставил ее в пример остальным. Конечно, это мало кому из ребят нравилось, над Линой уже не подсмеивались добродушно, а крутили пальцем у виска и шипели: «одержимая!». Вот тогда-то все и перевернулось. Важен был и процесс, и результат, а окружающие волновали очень мало. Лина все больше замыкалась в себе.

Южная эра открыла новые перспективы. Пусть Шараповой из нее не получится, но на свой кусок хлеба и независимость она сможет заработать очень скоро. Поможет деду. Купит квартиру. Или дом, лучше дом! На берегу моря, рядом с кортом обязательно. И всю жизнь будет играть в теннис, а когда состариться, – тренировать малышей.

Пожалуй, из всех людей на свете, кроме деда и тренера, она теперь воспринимала только их – маленьких детей.

И еще для одного было сделано исключение.

Лина как раз думала о нем, когда вдруг раздалась трель сотового. Уверенная, что звонит мать, – больше просто некому! – Лина не обратила внимания. Недовольно сопя, дед оторвался от чистки картошки. Предложил:

– Может, все-таки поговоришь?

Он всегда это предлагал.

Она отвечала по-разному, в зависимости от настроения. Однажды сорвалась в истерике, орала, пусть сам говорит со своей ненаглядной дочкой, если соскучился, а лично у нее, Лины, никакого желания нет слышать ее голос.

Звонки продолжались.

Дед пошел на звук, в поисках телефона. Иногда он действительно сам отвечал. Переговоры проводил в коридоре, так что Лина не знала, о чем они.

На этот раз он протянул ей трубку, стараясь скрыть удивление.

– Это не Рита. Незнакомый номер.

– Да она, она, – отмахнулась Лина, скорчив гримасу, – догадалась наконец-то с чужой мобилы набрать. Думает, я дура.

Дед высказался в том духе, что это предположение не лишено оснований. Раз Лина не соображает, что такие глупые уловки говорят об исключительном материнском отчаянии.

– Она же понимает, что ты все равно дашь отбой! Просто хочет услышать твой голос!

Лина закатила глаза, показывая, что не верит в такие сентиментальные порывы. Дед сердился и что-то доказывал. А телефон все звонил.

Если бы кто-то подслушал препирательства внучки с дедушкой, момент был расценен явно как нелепый и не стоящий подобного накала. Но некому было подслушивать, некому заглядывать в их комнату. Некому звонить.

Вот в чем соль.

– Между прочим, номер местный, – вдруг заметил дед.

Лина выдохнула. Ее ужасно выматывали ссоры с дедушкой.

– Ну, значит, ошиблись. Скинь да и все.

– Аполлинария Матвеевна! Какая же ты все-таки! – Тон у него сменился мгновенно. Дед расслабился и заулыбался. – А может, это что-то важное?

Телефон не унимался. Важное или нет, а упрямство абонента вырисовывалось отчетливо.

Замычав с досады, Лина выхватила трубку и рявкнула:

– Слушаю!

– Линка, привет! А я звоню, звоню, ты не берешь!

– Это кто? – Опешила от свойского, дружеского вопля Лина.

– Она меня не узнала, – заржали на том конце провода, – ты чего делаешь, май дарлинг? Давай ракетку в зубы и дуй на вокзал, автобус через полчаса.

У Лины мелькнула безумная мысль о том, что она упустила какой-то турнир.

Голос продолжал командовать:

– Будешь в паре со мной играть. Под мостом. Андестенд?

– Неа-а, – в несвойственной ей манере, совершенно сбитая с толку, протянула она.

– Федь, это ты что ли? – Пришла догадка через мгновение.

Из знакомых только Федор, самый старший в группе, разговаривал подобным образом, в приказном порядке и вставляя английские словечки.

– Попала! – Снова развеселился он. – Ну, давай резче, мы тебя ждем.

Лина с непривычной робостью уточнила, кто это, мы. Федя раздражено прикрикнул:

– Тебе список скинуть? Или фото прислать? Ты играть хочешь? В Хосте под мостом сейчас свободно, андестенд ми?

– Ес, офкос, – машинально отбила Лина, – фенкью вери мач, ай эм квикли.

– Ну квикли так квикли.

И пошли гудки.

Обалделая, Лина пару секунд таращилась на деда. Он держал лицо – непринужденная улыбка, безмятежный взгляд.

– Меня пригласили поиграть. Ребята из группы.

– Ну и хорошо, ну и ладненько.

Она сорвалась с места, как собака с цепи. И заметалась, засуетилась, пихая вещи в спортивный рюкзак. Дед делал вид, что ничего особенного не происходит. Но Лина-то знала, себя-то не обманешь. Почти два года она притворялась, что ей нет дела до мнения окружающих, что в ее замкнутом мире ей комфортно, и ничего другого не надо.

Надо. Необходимо. Одна лишь мысль, что она кому-то нужна – не случайному сопернику по корту! – необычайно вдохновляла.

Перед выходом Лина даже у зеркала притормозила. Ничего интересного там не показали. Обычная девочка-подросток. Удобная короткая стрижка, бледные губы, облупленный от загара нос. Глаза большие, выразительные, но цвет невнятный – то ли карий, то ли зеленый. В крапинку.

Ладно. Жить можно.

– Ты очень хорошенькая, – сказал за спиной дед, – вся в мать!

Он всегда знал, как ее подбодрить.

– Да ну тебя, дедушка!

– И тебя, бабушка!

Дед протянул дождевик.

Меряя сапогами лужи, больше похожие на озера, Лина с улыбкой думала, что только сумасшедший в такую погоду радуется прогулкам.

Она была без ума от тенниса.

И не она одна, как выясняется.

Когда Лина оказалась на вокзале и увидела у пригородных касс ребят, улыбка ее невольно стала шире. Догадки оправдались. Рядом с Федором стоял Егор.

Она замедлила шаг. Она всегда так делала, чтобы посмотреть на него подольше.

Нельзя сказать, что его внешность особо привлекала внимание. Невысокий, плотный, темноволосый, но с выгоревшим чубом. Когда он улыбался, ямочки на щеках делали его похожим на шкодливого карапуза.

В целом Егор ничем не выделялся из толпы, разве что модными шмотками. Но это Лина узнала лишь из разговоров девчонок, сама она в брендах не разбиралась, конечно.

– Он классный, – каждый раз единодушно подытоживали одногруппницы, обсуждая Егора.

А как-то Лина услышала сквозь хихиканье чье-то робкое признание:

– Я балдею от его ямочек.

Большинство поддержали. И тоже глупо посмеивались.

Самой Лине было трудно определить, почему именно Егор приковывает взгляд.

Шла и смотрела. Вот и все.

– Салют! – Кивнул он ей.

Ямочки не появились.

– Бегом, мы уже билеты взяли, – вместо приветствия заявил Федор.

А девушка, третья в компании, вежливо поздоровалась. Лина подозревала, что она тут будет. Где Егор, там и Карина. Или наоборот.

Они побежали к автобусу.

Усевшись, Лина протянула Федору деньги за билет.

Вот кто вызывал несомненный интерес окружающих, так это Федя. Долговязый, с торчащими рыжими вихрами, обвешенный фенечками и амулетами. И всегда несуразно одетый. Свитер, к примеру, мог запросто заправить в теннисные шорты. Сейчас, скинув с себя плащ, он оказался в широкой майке, надетой сверху на водолазку. То ли рассеянный, то ли по барабану ему.