— Зачем строила из себя невинность? Зачем вынуждала брать нежно, когда самой хотелось чтобы тебя имели жестко и грубо? Захотелось разнообразия после Бродского?

Качаю головой, не вижу сквозь пелену слез его выражение глаз, но слышу голос полный презрения и отвращения.

— Пожалуйста, дай мне все объяснить. Я… не понимаю что происходит и почему меня обвиняют в том, чего я не делала. Саша, я…между мной и Бродским не было никаких отношений.

— Никаких?

Мотаю лихорадочно головой. Уже не пытаюсь скрыть ужас, который охватил все мое существо.

— Он тебя трахал?

— Не надо, прошу…

— Отвечай! Он. Тебя. Трахал?!

— Прости, — шепчу.

Он в бешенстве отталкивает меня прислоняя к стене, затем его рука снова обхватывает шею.

— Ты просишь прощение?! Какая же ты тварь.

Он берет меня за локоть и как провинившегося ребенка ведет к столу. Толкает вперед и я больно ударяюсь животом о его край. Хочу развернутся, но Огнев рукой прижимает мое лицо к его поверхности. Обнаженной грудью чувствую прохладу красного дерева. Через секунду он поднимает подол моей юбки. Дергаюсь в его руках, но он лишь сильнее прижимает меня к столу.

— Что ты делаешь?

— Тебе понравится, не дергайся.

— Господи… Нет! Не делай этого… Пожалуйста, не надо!

Одним рывком, он спускает мой колготки и трусы.

— Саша, прошу… — уже плачу открыто. — Я не предавала. Клянусь. Я бы не смогла…

— Заткнись.

— Я люблю тебя!

Сильный кулак ударяет поверхность стола возле моей головы.

— Не смей говорить о любви.

Резкий толчок пронзает мою плоть. Сильно кусаю нижнюю губу, чтобы не закричать от боли. Он продолжает прижимать мою голову к поверхности стола ритмично врезаясь в мое тело. Я чувстсвую волны беспощадной силы направленные — унизить, раздавить, уничтожить. Закрываю глаза и пытаюсь отключить мозг, как когда-то, но ничего не выходит. Процесс саморазрушения запущен, на этот раз мне не спастись. Мне уже никогда не удастся выбраться из ямы полной боли, я просто захлебнусь в ней.

Чувстствую как Огнев ускоряет движения, затем замирает на долю секунду и изливается делая рваные толчки. Он опускает голову на мою спину тяжело дыша. Через минуту, когда его дыхание снова стало ровным, он отстраняется.

От бесслия скатываюсь к его ногам.

Слышу звук закрывающейся ширинки и бляшки ремня.

— Встань.

Встать? Как? Ведь у меня нет сил сделать хотя бы вдох полной грудью.

— Я сказал встань, — легко толкает носком в мое бедро. Действие рассчитано не причинить боль, а просто направить очередную дозу унижения.

Опираюсь об пол ладонями. Затем о край стола. С трудом становлюсь на ноги. Они почти не держат меня и я опираюсь всем весом о стол.

— На меня смотри.

Кивает когда я исполняю его приказ.

— Если ты, еще хоть раз, появишься в поле моего зрения, клянусь, ты об этом крупно пожалеешь. Уяснила?

Дважды киваю:

— Да.

Опускаю голову, смотрю на одеревеневшие пальцы которые вцепились в края блузки.

— А помнишь… ты обещал, что никогда не причинишь мне боль?

Поднимаю взгляд. Смотрю в бесстрастное лицо, и слышу в ответ:

— У тебя есть две минуты привести себя в порядок и навсегда исчезнуть из моей жизни.

Глава 16

Уже третий день Огнев пребывал в состоянии некой прострации. Он будто жил наблюдая за собой со стороны. Он по-прежнему ходил на работу, принимал решения, разговаривал с зарубежными партнерами, присутствовал на совете директоров, в котором обсуждались итоги уходящего года, но все это он делал на автомате, словно робот, не чувствуя драйва и прежнего удовлетворения от своей деятельности. И виной тому стали события произошедшие три дня назад. Тогда он еще не знал, что наказывая Веронику, на самом деле убивает себя.

Былo восемь часов вечера, а он все еще находился на работе. Отправляться домой не было никакого желания. Ведь там больше не было ее.

Каждый раз, переступая порог своей квартиры, он еще сильнее чувствовал свое одиночество и вину, которую даже и не пытался заглушить. Он винил себя за то, что поступил настолько жестоко с женщиной, которую полюбил. Сейчас он точно знал, что чувство которoе он испытывал к Веронике и есть та самая любовь. Он видел ее отражение каждый раз, когда смотрел в глаза любимой.

Какой бы продажной сукой она не была, она не заслужила подобного поведения с его стороны.

От раздумий его прервал звонок телефона.

— Ты где? — спросил Гладышев не здороваясь.

— В офисе.

— Я еду к тебе. Через пол часа буду.

— В чем дело?

Услышал тяжелый вдох:

— Ну и наломал ты дров, Огнев.


— Что же тебя заставило забросить дела в Лондоне? Миронов говорил, что тебе нужны еще недели две чтобы во всем разобраться.

Гладышев махнул рукой:

— Сейчас это не актуально.

— А что актуально?

— Хреново выглядишь.

— Ты пролетел три тысячи километров, чтобы сказать насколько хреново я выгляжу?

Гладышев снова отмахнулся и швырнул Огневу небольшую папку. Она плавно скользнула по столу.

— Что это?

— Почитаешь на ночь сказку.

— Рома.

— В общем так. Даже не знаю с чего начать… Начну наверное с самого главного — Вероника не имеет никакого отношения ко всей этой истории про слив информации.

Огнев напрягся и даже поддался немного вперед будто не веря своим ушам.

— Что ты сказал?

Гладышев молчал, давая возможность Огневу переварить информацию.

— То есть как не имеет отношение? Ты же сам предоставил мне доказательства.

— Ну, во-первых, лично я никакую информацию тебе не давал, а во-вторых что за доказательства позволь спросить?

Огнев достал несколько фотографий из ящика, и не глядя на них протянул Роме. Тот взял их и несколько минут в задумчивости разглядывал.

— Очень… интересно. Ладно, что еще у тебя есть?

— В смысле?

— Какие еще доказательства у тебя есть?

— ?!

— Поняяятно…Значит так, с Николаем я сам разберусь.

— Я думал ты курируешь его действия.

— Он ничего не делает без моего согласия, это так. Но я понятие не имел, что Николай предпринял какие-либо действия в этой истории без моего ведома. Он случайно увидел ее с Бродским, сфотографировал и сделал поспешные выводы и даже не поставил меня в известность о докладе к тебе. Слухи об увольнении Вероники из Кристалла, долетели до Лондона сегодня. Представляю какие сплетни это повлекло за собой, учитывая события произошедшие на предновогодней вечеринки.

Огнев прикрыл глаза рукой. Он понимал о чем говорит Гладышев — о сочувствии или, может быть, о злорадстве, которые испытывают люди к Вероники. Ведь буквально на следующий день, после их, так сказать, официального объявления о том, что они являются парой, он ее с позором увольняет, а вот о причинах ее увольнения, никто, ничего не знает. Он мысленно простонал. Наверняка люди предполагают, что она просто ему наскучила и он решил избавиться от нее таким образом.

— Когда Ворошилов принял ее на работу, он попросил проверить ее, ведь она проходила юридическую практику в адвокатской конторе отца Бродского — нашего главного конкурента. Он хотел быть уверенным, что у Вероники нет никаких личных интересов, учитывая что их пути с Бродским возможно пересекались в прошлом. Я начал небольшое расследование.

Гладышев перевел дыхание:

— Она с успехом проходила практику, ей даже предложили постоянную работу. Работники помнят ее как усердную и целеустремленную стажерку. А так же припоминают, что с тех пор как она начала проходить у них практику, Евгений Бродски начал чаще наведываться к отцу на работу, то что он прежде делал крайне редко. Со временем ни для кого не было секретом, что причиной тому стала Вероника. Все догадывались, что они встречаются, но открыто они не показывали своих отношений.

Огнев кивнул, то же самое ему доложил и Николай.

— Спустя некоторое время, она резко прекратила посещать практику никого не поставив при этом в известность. А причиной того стало ее падение с лестницы и долгое физическое восстановление. Многочисленные ушибы, сотрясение головного мозга, вывих правой лодыжки и левого запястья — это официальное медицинское заключение.

Гладышев замолчал, вдохнул полной грудью:

— Истощение, обезвоживание, многочисленные гемотомы в области головы и грудной клетки, ссадины в области запястий и лодыжек, ушиб правой почки, разрыв девственной плевы — это другое мед заключение, которое ты не найдешь на бумаге, но которое можешь услышать от лечащего доктора Вероники.

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду?!

— Ее изнасиловали, Саша, и не единожды. Насиловали в течении нескольких дней. В безсознательном состоянии привезли в больницу.

— Господи… — прошептал Огнев, прикрывая ладонью лицо. Гладышев смотрел на бледное лицо Огнева перекошенное мукой и болью. Он никогда прежде не видел его в таком состоянии.

— По началу я думал, что это был Михаил Струганов, компаньон Бродского, потому что именно он оплатил лечение Вероники и припугнул доктора — если не будет держать язык за зубами, то же самое произойдет и с его шестнадцатилетней дочерью.

Он перевел дыхание:

— Он сказал, что Вероника физически быстро поправилась, но вот ее эмоциональное состояние было очень тревожным по его мнению. Действительно, она начала посещать психолога, по словам которой Вероника была очень зажата, напугана и ей понадобилось много сеансов, чтобы ей помочь. Конечно же без транквилизаторов не обошлось, потому что приступы паники накатывали в самые неподходящие моменты. Вероника никогда не говорила, кто с ней так поступил и лишь однажды, сама того не замечая, проговорилась что это был Евгении Бродски.

— Ты знал это с самого начала?

— Да.

— Какого х*я ты ничего мне не сказал?!! — взорвался Огнев.

— Не считал нужным. То, что произошло с Вероникой никак не могло отразиться на деятельности компании. Если бы я что-то накопал или если бы мне показалось что-то подозрительным, я бы известил тебя.

— Твою мать…. ты хоть понимаешь что ты натворил?!

Гладышев долго молчал, прежде чем твердо сказать:

— Я лишь выполнял свою работу. И я принял правильное профессиональное решение, когда не сообщил тебе о прошлом Вероники. И даже если бы я знал, о том что вы пара, я бы и тогда ничего не сказал тебе. Это ваше личное дело, более того только Вероника имеет право сознаваться тебе или нет, в том что с ней произошло.

Он в задумчивости посмотрел на Огнева:

— А вот что натворил ты Огнев?

Он обессилено откинулся в кресле:

— Я… — он прикрыл глаза вспоминая страх во взгляде Вероники, — поступил с ней не лучше Бродского.

— Почему со мной не связался? Почему не перепроверил информацию? Где была твоя логика? Саша, элементарно: три тендера из шести мы проиграли еще в период когда Вероника не работала в компании!

— Сука… — в сердцах бросил он.

Он чувствовал, что что-то не сходится. Хотел разобраться во всем, хотел посмотреть на создавшуюся ситуацию трезвой головой — интуиция подсказывала не торопится с выводами. На тот момент его самого пугала ярость, с которой он думал о Веронике. Он хотел раздавить ее, стереть с лица земли. Именно поэтому, приказал вывести ее из здания, чтобы она оказалась как можно дальше от него. Но она пришла к нему в тот же вечер. Она была настолько уверена в своей невиновности…что пришла к нему… А он даже не позволил ей объясниться…

— Мне жаль, Саша… Но могу посоветовать, отбросить гордыню и попросить у нее прощение.

— Гордыню?… Да я готов молить ее о прощении на коленях. Только не думаю что это поможет. Я бы не простил.

Гладышев, улыбнулся в душе, понимая насколько сильно Огнев любит Веронику, сам того не осознавая. Роман встал с кресла и застегнул пуговицу на пиджаке:

— Ну что ж, тебе лучше остаться одному и хорошенько обдумать свои дальнейшие действия. Да кстати… программа которая вычислит IP-адрес с которого были сделаны взломы в систему будет готова через неделю. Тогда мы и узнаем кто на самом деле является крысой.

Он развернулся и направился к двери.

— Рома! Как ты объяснишь эти фотографии?

— Во-первых: почему ты спрашиваешь меня? Не лучше ли самому спросить об этом Веронику? А во-вторых… посмотри внимательно что ты видишь на них?

За Гладышевым тихо закрылась дверь.

Он протянул руку и взял первый попавшийся снимок.

Он мыслено простонал. Какой же он дурак. Слепой дурак.

Как же он не разглядел панику в ее взгляде, бледное лицо искаженное страхом и ужасом, или побелевшие костяшки пальцев вцепившихся в ворот пальто Бродского?