– Допивай быстрее, не целый же день рассиживаться, – приказала мать и, запрокинув голову, залпом выпила свой обжигающий чай, совсем как Дженни мартини за пять минут до конца времени скидок[12]. – Тебе надо в туалет, или я пойду?

– А почему у нас не целый день? – не поняла я. Что происходит? Когда я дождусь красивого, трогательного воссоединения семьи? Где пирожные? Мне казалось, я могу рассчитывать хотя бы на «КитКат». Как минимум. – Почему я должна идти в туалет?

– Сегодня же суббота! – Мать вскочила, посмотрев на меня, как на сумасшедшую. – Только потому, что ты прилетела, земля не остановится. Ты пойдешь лежать или отправишься с нами?

Каждая частичка моего тела высказывалась за «полежать». Весь опыт, приобретенный за двадцать восемь лет жизни, говорил пойти наверх и поспать. Поэтому, как вы сами понимаете, я подхватила свою сумку, подождала, когда мать выйдет из туалета, и пошла за ней к дверям.

* * *

– А я и говорю Дженет – я не отрицаю тот факт, что вы здесь с полдесятого, – говорила мать, придирчиво изучив два кабачка цукини и положив более крупный из них в пакет. – Я просто говорю, что я заканчиваю в три, и у меня есть чем заняться. Почему я должна задерживаться, если она хочет уйти пораньше?

– Конечно, не должна, дорогая, – подтвердил папа, передавая ей на одобрение пакет картошки «Король Эдвард». – Нам нужен лук?

– Возьми большую луковицу, – отозвалась она. – Может, я спагетти завтра сделаю для той американки.

Оказалось, что для матери идея трогательного семейного единения означала быструю совместную пробежку по «Уэйтроузу». В субботу днем.

– Мне надо молока, – сказала я и отошла от тележки. Сделать это без разрешения было форменной самоволкой – судя по виду матери, она была готова за волосы приволочь меня в трибунал.

– У меня есть молоко, – заявила она, потрясая списком. – Зачем тебе еще?

Крутя кольцо с изумрудом на пальце, я пожала плечами:

– Посмотрю, нет ли у них чего-нибудь без лактозы. У Алекса непереносимость лактозы.

Мать и отец замерли. Папа, по-моему, чуть не заплакал.

– Это не заразно, – успокоила я. – Просто ему трудно переваривать молоко.

Мать схватилась за сердце и заметно побледнела, а отец повесил голову, видимо, представив хилых внуков с непереносимостью лактозы, неспособных принять его блестящий пас и бьющих мимо мяча.

– Врач, которая делала мне колоноскопию, сказала, что у меня тоже есть небольшая непереносимость, – сказала я, ожидая реакции. Ее не последовало. Царило молчание. Взяв список из маминой руки, я пробежала его глазами и воткнула обратно между ее большим и указательным пальцами. – Так что мы отличная пара. Пойду возьму все для пасты.

– Энджел, – произнесла мать самым добрым, даже просительным голосом. – На самом деле ты же не делала колоноскопию?

«Иногда, – подумала я, – ложь бывает во спасение».

– Делала, мам, – отозвалась я. – Даже дважды.

А меня иногда лучше не задевать.

* * *

Можно подумать, мало мне разницы во времени – колени просто подгибались, так еще и блуждание по «Уэйтроузу» в поисках консервированных томатов и спагетти отнимало последние силы. Единственное, что заставляло меня передвигать ноги, – соблазнительные «Мини-чеддерс», которые я себе пообещала. Я тащилась по проходам супермаркета, двигаясь словно по колено в патоке. Ноги гудели от усталости. Тележки, коляски и шестнадцатилетних подростков в зеленой форме, в корзинках у которых лежало по несколько готовых ланчей с фахитос «Старый Эль-Пасо», я огибала на автопилоте. Может, я все-таки не дома? Может, самолет разбился, и я оказалась в чистилище? Не знаю, как иначе объяснить свое ужасное настроение и тот факт, что здесь ничего не изменилось ни на йоту.

Здесь-то не изменилось, но я чувствовала себя на редкость паршиво. Остановившись у одного из морозильников, пораженная ценами на «Бен и Джерри», я поймала свое отражение в полированной металлической стенке. Трансатлантический перелет никого не красит. Даже совет Дженни не помог; иногда можно выпить хоть два литра воды (и всю ночь в самолете бегать в туалет) и сплошь намазаться бальзамом «Бьюти флэш», но все равно сойти с трапа с видом вернувшейся после двухнедельного отпуска с кладбищенским сторожем. Кожа выглядела ужасно, волосы казались сальными, а стойкая тушь с длительным эффектом в иных местах отсутствовала, а в других размазалась. Потому что производители косметики – лгуны. Почему бы просто не договориться, что похожие на синяки мазки серого и черного, въедающиеся в тонкие морщинки вокруг глаз, сексуальны? Что мы себе жизнь-то усложняем? Написать, что ли, об этом в «Глянце» как о тренде, обанкротив журнал еще до выхода первого номера?

– Энджел?

Только не это. Я безжалостно закусила пересохшую, обветренную губу и зажмурилась. Может, если не открывать глаза, голос исчезнет?

– Энджел, это… это ты?

Да как это могло случиться? Я в Англии менее трех часов, даже трусы еще не было возможности сменить, и тут происходит такое?! Выставив перед собой покупки в качестве последней защиты, я повернулась, про себя предлагая все, что угодно, всем существующим божествам, если они откроют в полу дыру, в которую я могла бы провалиться.

– И все-таки это ты! – Передо мной с улыбкой на лице стоял мой бывший жених Марк. – Вот это да!

Увы, пол не разверзся, так что проваливаться было некуда. Зато прямо по курсу возвышались пять футов десять дюймов лживой скотины! Он стоял и ухмылялся, как полный кретин, да еще тележку перед собой выставил, как будто собрался таранить меня! Стоп, почему у него есть оружие, а у меня нет? Я быстро оглянулась в поисках чего-нибудь смертельного. Ни дать ни взять – «Голодные игры» встретились с «Лучшим поваром Америки».

– Здорово! – бросила я. Из-за бушеля сырных закусок в руках я даже не могла пригладить волосы или подтереть размазавшуюся подводку. – Э-э…

– Хм… – Марк побарабанил пальцами по ручке тележки, отчего колесики заелозили по полу. – Как необычно тебя здесь встретить.

– Очень, – отозвалась я. Творилась жуткая несправедливость по любым меркам! Надо очень серьезно поговорить с тем, кто за это отвечает, почему сегодня с утра на меня валится такое невероятное дерьмо.

– Значит, ты не в Нью-Йорке?

Он всегда отличался талантом утверждать очевидное.

Как и все попавшееся мне сегодня в Англии, Марк ничуть не изменился. Волосы, как всегда, чуть длинноваты, джинсы привычно чуть великоваты, и жмется почти с таким же смущением, как в последний раз, когда я его видела. Впрочем, на этот раз его не обнимала ногами тощая блондинка, так что мне полагалось не сетовать, а радоваться.

– Я слышал, ты по-прежнему там?

– Там, – подтвердила я, передвинув покупки поудобнее. – Но, естественно, не сию минуту. Я приехала на мамин юбилей.

– А, понятно, – кивнул он. С каждой секундой его неловкость росла. – Я должен был лететь на этой неделе, но сделка сорвалась. На работе, знаешь ли, всякое случается.

Меня бесило, что я это знаю. Меня бесило, что Марк до сих пор существует.

– Да, я слышала, – сказала я, тут же пожалев об этом. Марк с натянутой улыбкой покачался с ноги на ногу.

– Тамтамы в джунглях, – прокомментировал он и попытался рассмеяться. Не получилось. Когда я никак не отреагировала, он сделал серьезную мину и подался вперед, опираясь на ручку тележки. Он побеждал по очкам. – Очень рад тебя видеть.

К несчастью для Марка, я уже знала, что он лжец.

– М-м, – буркнула я. Надо было переодеться. Он-то стоял по-субботнему чистенький, аккуратный, а я в мешковатых джинсах, мятой футболке и кроссовках. Мне захотелось побежать домой, вымыть голову, надеть самое обтягивающее платье и высокие каблуки, вернуться с тяжелой сумкой, наполненной банками с консервированным тунцом, и изо всех сил врезать ему по башке. Вместо этого я перехватила пакеты, подняв их повыше, и постаралась спрятать за ними лицо, раз уж в плане внешности я потерпела поражение.

– Было бы приятно пересечься, если у тебя есть время, – неубедительно предложил Марк, глядя куда угодно, лишь бы не на меня. Я стиснула огромный пакет мини-чеддеров так сильно, что он не выдержал и лопнул, испустив тихий вздох, как раз такой готов был вырваться и из моей груди. – Как странно все это, правда?

– Странно, – согласилась я. – Но еще более странно было бы, если бы это все не казалось странным, так ведь?

– Справедливо. – Марк попятился, переступая старыми, потрепанными теннисками. – Но пообщаться было бы очень приятно. Телефон у меня прежний. Ты мне напиши или еще что…

Тенниски. Он играл в теннис. Вот, значит, где он с ней познакомился!

– Угу. – Я кивнула, постаравшись этим жестом придать немного живости уныло свисающим волосам. Почему я не могу придумать, как ответить? Где мои остроумные реплики? Да еще руки заняты, не получится даже врезать мерзавцу! Так мы и стояли, и его снисходительная улыбочка становилась все меньше и меньше. Зато я злилась все больше и больше, пока не достигла точки кипения. И тут я вспомнила, как помочилась в его несессер и села на первый самолет в Нью-Йорк. Неожиданно мне полегчало. – Мне надо идти. Папа ждет.

Думаю, последний раз я говорила это Марку, когда нам было лет по семнадцать и мы целовались перед «Каризмой» в три часа ночи. Как летит время…

– Хорошо. – На долю секунды Марк положил мне на плечо свою жесткую руку, но тут же отдернул ее. Глаза у меня округлились, как у лемура, и я непроизвольно отпрянула. – В общем, ты нам позвони!

Не отвечая, я пятилась до тех пор, пока не уперлась спиной в дверцу морозильника, после чего уронила покупки и бегом кинулась в ближайший проход.

– Я уж думал, ты в Нью-Йорк улетела! – Папин голос заглушил мое частое дыхание, когда я следила через стойку с чипсами «Кеттл» за Марком, который застыл у своей тележки, явно озадаченный горой брошенных покупок. – Дочка, где тебя битый час носит? Где паста? Мама уже у кассы.

Я повернулась к папе. Улыбка, рождающая лучики-морщинки вокруг папиных голубых глаз, пропала, и взгляд стал настороженным.

– Энджел, что случилось?

– Можно мне ключи от машины? – тихо попросила я. Я не буду плакать в «Уэйтроузе». На свете нет ничего более жалкого, чем девица, рыдающая в «Уэйтроузе».

– Конечно! – Он покопался в кармане и вытащил сверкающую серебристую связку. – С тобой все в порядке?

– Я не нашла помидоров, – пробормотала я, вытирая свое чумазое лицо рукавами полосатой футболки, натянув их поверх кулаков, которые не могла разжать. – И мини-чеддеров. И пасты. – Тот факт, что мы стояли у полки с двадцатью пятью пакетиками мини-чеддеров, несколько подрывал достоверность моих слов. Папа посмотрел на меня, потом на полки с чипсами и шагнул в сторону, чтобы заглянуть мне за спину. Я не смогла заставить себя обернуться и проверить, стоит ли там Марк или ушел, но папино медвежье рычание подтвердило, что стоит.

– Закон подлости, – сочувственно произнес он и решительно вложил ключи мне в руку. – Иди в машину. Матери я сам все принесу. Тебе что-нибудь взять?

– Нет, – прошептала я. – Спасибо, пап.

Все, чего мне сейчас хотелось, – это поехать домой. И я не имею в виду дом родителей.

Глава 7

Почти час спустя после того, как я одолела подъем на второй этаж и завернулась в свое детское одеяло, я все еще не могла заснуть. Чертова разница во времени! Не помню, чтобы я так уставала, но всякий раз, стоило закрыть глаза, я видела ухмыляющегося Марка и ту дрянь, выглядывающую в окно машины из-за его спины.

За неимением лучшей альтернативы я села, отдуваясь, сердито посопела, открыла ноутбук и перечитала презентацию для «Глянца». Снова. И снова. Через пятнадцать минут успокаивающих утверждений, фактов и цифр я просматривала другие важные источники – личную почту, письма по работе, «Фейсбук», «Перец Хилтон», «Блумингсдейл. ком»… Я уже почти купила уцененное платье-чехол от «Теори», когда разница во времени наконец нагнала меня. Откидываясь на подушки, я успела поймать свое отражение в мониторе и пожелала себе в выходной не выглядеть Джаббой Хатт[13].

* * *

– Вылезай из кровати, ленивая соня!

Слух вернулся раньше, чем открылись глаза. Привычно потянувшись к Алексу, я наткнулась на холодную твердую стенку. Подушки казались неудобными. А рядом кто-то ел «Монстр манч» с маринованным луком. Я перевернулась на бок и приоткрыла один глаз: Луиза в широких мешковатых джинсах и небесно-голубой футболке, с волосами, собранными на макушке в хвост, прислонилась к дверному косяку, хрумкая чипсами. В одну секунду мне снова стало пятнадцать лет.

– Отвали, я устала, – заявила я, не в силах скрыть радость в голосе, и отвернулась к стене. – Дай чипсов! Смертельно хочу есть.

– Хорошо, что я тебе принесла. Выглядишь паршиво.

Измятый пакетик приземлился прямо мне на голову, став необходимым стимулом для окончательного пробуждения.