Из-за сцены на диване, ссоры и череды пьяных дебилов, то и дело выскакивавших перед такси на дорогу, только через полчаса после звонка Эмили я добралась до больницы. Пока я убедила медсестру в приемном покое сказать, куда поместили Мэтью (я не являлась родственницей, а здешний персонал Мэтью уже знал, и все понимали, что подружки у него быть не может), он уже улегся спать, облаченный в красивый зеленый халат. Лицо его было как пухлая грозовая туча.

— Привет, — осторожно начала я, держа в руке инжектор с эпинефрином. Слабое средство обороны, если приятель решит выбить из меня дух. — Как ты себя чувствуешь?

— Фодыхаю, — нечетко ответил он. Его обычно ярко-голубые глаза были в красных прожилках, веки опухли, чудовищных размеров язык не помещался во рту. Не будь я напрямую ответственна за это безобразие, то, наверное, начала бы смеяться.

— Он преувеличивает, — сказала Эм. Она сидела на кровати рядом с Мэтью, выложив длинные ноги на одеяло. — Врач сказал, реакция не сильная. Похоже, фабрика, выпустившая бисквитную смесь, попутно занимается и обработкой орехов, а в самой смеси их не было. Он и не умирал вовсе. Его даже не хотели оставлять на ночь, но он считает, что именно в это время сюда доставляют самых красивых парней.

— Фертв гей-дифкотек, — подтвердил Мэтью. Отек уже начал спадать, и я огорчилась, потому что еще не успела сфотографировать.

Опустившись на жесткий пластиковый стул у кровати, я откинула голову и закрыла глаза.

— Слава Богу. Честно говоря, я от самого дома убеждала себя, что ты не умрешь. Всю дорогу ломала голову, как буду объяснять твоей маме, что ты сыграл в ящик, отведав моего тортика.

— Сама-то ты как? — спросила Эмили, пристроив голову на плечо Мэтью, который тут же бесцеремонно ее отпихнул: в палату вкатили в кресле красивого парня в узких желтых джинсах, ядовито-розовой футболке и одной кроссовке «Конверс» в тон. Другая нога была вытянута вперед и зафиксирована. — Я уж боялась, ты пошла искать новую супермодель, чтобы набить ей морду.

— Ну, положим, морду ей била ты, — напомнила я. — Нет, час назад я едва не уступила Дэну на диване.

Воцарилось молчание.

— Фофофробнее, — наконец велел Мэтью.

— Он вернулся за… сумкой или ключами, не помню, в общем, вернулся за чем-то, ну… слово за слово, он меня поцеловал, а потом позвонила ты, я сказала, что мне нужно срочно уехать, а он вспылил и хлопнул дверью.

— Потому что тебе надо было ехать к другу в больницу? — Я не могла припомнить, когда в последний раз видела Эмили такой возбужденной. — Вот негодяй! Но расскажи скорее, как все у вас было?

— По-дурацки. Он вышел из себя, — угрюмо сказала я. — Смертельно обиделся, что я не влюблена в него по уши.

— Да не про ссору рассказывай, — отмахнулась Эмили. — Про поцелуй! Был только поцелуй или еще что-нибудь?.. А ты его любишь?

Мэтью на секунду отвлекся от разглядывания неонового красавца и посмотрел на меня, вопросительно приподняв брови.

— Конечно, нет. Это же Дэн! Ну, тот, в узких джинсах! Путается с моделями! Тот самый, который козел!

— Который бросает ради тебя супермоделей? Ни с того ни с сего приходит к тебе домой? Впивается в твои губы неистовым поцелуем?

— Да заткнись! — оборвала я. — Все равно это Дэн. Вы представляете его отцом моих детей? То-то. Таким, как он, звонят после похода к венерологу и спрашивают, не в нем ли причина, почему у тебя все чешется.

— Фу, мерфофть, — поморщился Мэтью. — Но пфафда.

— Просто не верится, что я позволила ему зайти так далеко. — Мне не хотелось вспоминать, насколько далеко. И насколько было хорошо. — И почему я так поступила?

— Ты то белье надевала? — спросила Эм. — Ты в нем была?

— Да. — Я опустила глаза на свитер Дэна. Я так в нем и приехала. Пальто-то у меня больше нет. — Как ты догадалась?

— Но это же очевидно, — с профессорским жестом ответила Эм. — В этом и причина. Мужчины думают своими членами, которые у них впереди, вроде бушприта. Целый день только их и слушаются. Они не могут не думать о сексе.

— Сфятая фрафда, — энергично кивнул Мэтью. — Так и ефть.

— Вот мы нашими местами не думаем, потому что у нас все аккуратненько убрано внутрь. Мы можем заниматься делами без постоянной мысли сунуть куда-нибудь наши гениталии. Но если ты надеваешь дорогое сексуальное белье — все, голова отключается.

Теория подруги мне понравилась. Она оправдывала меня, снимала ответственность и объясняла, почему я не могу отделаться от воспоминания о теплых сильных руках Дэна на моей талии. Мы уже миновали этап холодка под ложечкой. Мы перешли к двойному сальто с верхнего трамплина головой вниз в бассейн под восклицания «Ты, чертов идиот!».

— Значит, он очень хорош без одежды? — Эм, как всегда, отступать не собиралась. — И бицепсы у него как бочонки?

— С чего это, он же не Попай[45], — отозвалась я. — В принципе да, хорош. Не знаю, видимо, потом я нечаянно что-то не то ляпнула. Он съязвил — дескать, не подозревал, что я «такая», а я не выдержала и говорю — сам «такой»! Тут он окончательно вышел из себя, стал оправдываться, и теперь я, наверное, не полечу в Сидней.

— Стоп, а при чем тут Австралия? — Эм связала пышные волосы в высокий хвост. — И еще: для тебя это, конечно, новость, но, ей-богу, когда собираешься использовать кого-то для секса, зачем об этом сообщать?

— Я не собиралась использовать его для секса! — взвилась я, дико обидевшись.

— Ничего, переживет и успокоится, — заверила меня подруга. — Спорим, он тебе уже звонил!

Я мгновенно достала айфон, который не выключила, несмотря на громогласное напоминание медсестры в приемном покое. Пропущенных звонков не оказалось, зато было уведомление о сообщении в «Фейсбуке».

— Нет, не звонил. Зато мне Итан написал!

Милый, простой и далекий Итан утверждал, что выходные были бы куда лучше, окажись я рядом. «Это если у тебя нет аллергии на орехи», — подумала я.

— Рейч! — Эмили серьезно посмотрела на меня. — Эта история с Дэном… Ты уверена, что это пустяки? Вы, в конце концов, столько лет знакомы, и вдруг он проявил такую прыть, чтобы залезть к тебе в трусы!

Я задумалась. До известной степени мы друзья, это правда, но все изменилось в тот день, когда я сказала о разрыве с Саймоном. Не то чтобы я не считала Дэна красивым и сексуальным — подняться сегодня с дивана мне было неимоверно трудно, — но, как бы забавен, мил и внимателен он ни был, он все равно оставался Дэном.

— Фы долфны поефать домой и пофпать, — сказал Мэтью, пока я читала сообщение. — Фы, наферное, с ног валитефь.

Сообразив, что его внимание отвлечено кем-то другим, а именно красивым соседом на кровати напротив, я поняла, что это не просто проявление заботы, и подхватила Эмили под руку. Пора уходить.

— Домой, Джеймс. Оставим инвалида отдохнуть. — Я осторожно обняла Мэтью на прощание. — Завтра поговорим.

Эм похлопала нашего друга по голове.

— Если он завтра сможет говорить, — сказала она, поворачиваясь ко мне с двусмысленной улыбкой. — Слушай, кроме шуток, расскажи мне все!


Рассказав Эм, пассажирам нижнего яруса двухэтажного автобуса номер двести пять и прохожим на Амвел-роуд версию нашего с Дэном любовного свидания (с купюрами), я с удовольствием плюхнулась на диван одна. Эм пошла прямо в ванную комнату чистить зубы перед сном — радости дня рождения и мои приключения лишили ее последних сил. Лежать в одиночестве на диване в джемпере Дэна было вовсе не так приятно, как лежать на диване в объятиях Дэна. Еще лучше в объятиях Саймона, но, пожалуй, он не вызывал такого острого возбуждения, это же Саймон. Приятный, умный, милый и забавный человек, бросивший меня, как ненужную вещь в урну, поскольку я, видите ли, не была героиней его романа. Заявление, которое приблизительно переводится с мужского на английский как «я хочу как следует проблудиться» или как минимум «я хочу переспать с другими и использую эту нелепую терминологию, чтобы снять с себя ответственность. И вообще, это не моя вина, а твоя, что ты не та, кто мне нужен».

Я прекрасно справлялась с ролью подруги. Каждый год напоминала Саю о дне рождения его матери. Всегда заправляла кровать. Каждый день брила ноги. В его день рождения всегда одевалась в чулки и футболку с символикой «Ливерпуля», хотя мой папаша, заядлый болельщик «Манчестер юнайтед», пришел бы в ярость, если бы узнал об этом. Какого же еще фига Саймону было надо?

А что теперь надо Дэну? Пошел на меня в атаку, и все тут! Я его не поощряла. Да пусть будет доволен, что я не пнула его по яйцам и не вышвырнула за дверь! А Итан? Что за игру он затеял? «Мыльный» флирт без серьезных намерений? Надо мне вложить энергию во что-то потенциально более перспективное — изобрести, например, машину времени и вернуться в девятнадцатый век, где в моем возрасте я давно была бы замужем и растила четверых детей. Меня ждали бы куча малышей и холера, но все-таки. Ох-х-х, мальчики…

— Рейч? — Эм похлопала меня по плечу. — Ты пугаешь меня своим молчанием. Надеюсь, ты не собираешься упиться и жалобно спеть «Совсем одна»?

— Я не пью и не пою, — ответила я. — Сижу и пытаюсь понять, как все это вышло.

— Найдешь ответ, не забудь показать решение.

— Тут не задачка, больше похоже на сочинение… — О-о, у меня возникла идея! — Ну что, спокойной ночи?

— Сладких снов, красавица. — Эм поцеловала меня в макушку и скрылась в своей комнате. Подруга у меня просто ангел. Ее очень хорошая двушка в Западном Хэмпстеде с гигантской двуспальной кроватью пустует уже неделю, а она безропотно укладывается на второй по дешевизне диван из «Икеи», чтобы ночью я не навалилась сверху. Вот это дружба, вот это я понимаю.

Хотя мы разошлись по разным комнатам в три часа утра, сон ко мне не шел. Из ящика кофейного столика я вытащила письменный прибор. Когда мама купила мне его два года назад, я в ответ научила ее пользоваться «Фейсбуком» и до сих пор не поняла, кто над кем пошутил. Писем от руки я не пишу с девятого класса (после того как друг по переписке из Франции зачем-то прислал мне снимок своего пениса), зато мама теперь достает меня и через «Фейсбук». Нельзя же удалить из друзей собственную мать! Матери на это очень-очень обижаются. Но сейчас ситуация просто требовала бумаги и чернил. Настоящего «Базилдон Бонда»[46].


Дорогой Саймон!


Я села и занесла над бумагой свою любимую бирюзовую ручку. Что дальше?


Есть кое-что, о чем я хотела тебе сказать, но не смогла облечь в словесную форму во время нашего последнего разговора. К счастью, у меня есть целый час, поэтому вместо сумбурного потока нецензурной брани ты получишь продуманную и точную оценку, которой заслуживают твои последние поступки. Ты трус. Слабый, жалкий, ничтожный трус, недостойный счастья. Недостойный даже несчастья. Твой удел — унылое одинокое прозябание, как у мелкодушных мужичков, умирающих в загаженных квартирах, потому что некому зайти и проверить, вынесен ли мусор. А когда ломают дверь, поскольку вонь уже улавливается на улице, у них находят огромные пакеты с остатками готовых обедов, причем на упаковках стоит 1997 год, и стаю кошек. Ты, как никто другой, заслуживаешь смерти в окружении разъяренных кошаков…


Я перевела дух. Письмо шло как-то очень легко. Выводить гневные строки вообще увлекательно, особенно если перед этим выпить пару коктейлей. Но отнюдь не напиться. Я снова поднесла ручку к бумаге.


Меня разозлило не то, что ты порвал со мной, а то, как ты это сделал. Ты заявил, что это не разрыв, а только пауза. Ты так сказал, а когда кто-нибудь что-нибудь кому-нибудь говорит, особенно любимому человеку, с которым он живет и совместно владеет квартирой, это обычно принимают всерьез. Тебе этого не понять, потому что пенис, как я поняла, заменяет тебе голову, когда речь заходит о том, что правильно, а что неправильно, когда говорят правду, а когда лгут. Я бы облегчила тебе задачу, но ты, маленький вонючий хорек, оказался совершенно бесхребетным, не способным прямо сказать: «Хочу разойтись», — а начал тянуть резину с проживанием в свободной комнате, выжидая, пока мне надоест и я сама тебя пошлю.


Тайм-аут для быстрой проверки фактов. Да, пока все правильно.


Это мелко, и сам ты ничтожество. Меня бесит, что ты оказался таким ничтожеством. Мне казалось, нас ждет совместное будущее, я думала, ты хочешь детей и семью, но нет, ты не со всеми в Лондоне еще переспал, оказывается. Что ж, валяй веселись; надеюсь, ты не подцепишь дурную болезнь, от которой твоя мелочь почернеет и отвалится. Потому что нельзя поступать так с тем, кому ты клялся в любви. Нельзя говорить одно, а через две минуты передумывать. Нельзя ожидать, что окружающие научатся читать твои мысли. Нельзя приглашать в Сидней или Торонто и оставлять человека гадать, что сей сон означает.