— Так, значит, будем говорить о Дженни вместо того, чтобы говорить о нас? — Клифф уже достал до печенок. Где этот чертов ноутбук? — Дженни сейчас не предмет обсуждения, но скажу: никакая она не катастрофа. Если ты это из-за Джеффа, тебе еще предстоит узнать, что весь писец случился по его вине.

Еще одно прекрасное использование этого слова. Мне нравится и профессия, и переносное значение.

— Это он к ней пришел. Это он предложил ей пожениться! — Я чувствовала, что уже не контролирую себя. Слабенький и потому часто игнорируемый голосок разума подсказывал: сейчас нужно говорить о нас, но я не могла остановиться. Меня взбесила подлость Джеффа. — И это он на следующий день убежал в кусты, как последняя сволочь, предложив ей сделать вид, что ничего не было. Так не поступают, Алекс. Если ты трус, нельзя морочить голову любящей тебя женщине. Нельзя спекулировать чужими чувствами ради своей выгоды.

Алекс прищурился:

— Как, например, ты?

Я остолбенела. Кровь отхлынула от лица, тяжело застучало сердце.

— Что?!

— Нечего сидеть тут и мешать Джеффа с дерьмом за то, что он воспользовался «любящей его женщиной». — В воздухе помигали очень враждебно показанные пальцами кавычки. — Если ты сама сочла удачной находкой попросить меня жениться, жениться на тебе, Энджел, только ради визы, чтобы ты могла остаться в США и продолжить идиотские приключения со своей тупоголовой подружкой!

— Вот как ты думаешь? — Я встала, не знаю почему. — Честно?

— Это то, что ты сама сказала. — Он особо подчеркнул конец фразы. Клянусь, не помню, как именно я выразилась, но в моей речи никак не фигурировали «идиотские приключения» и «тупоголовая подружка». У меня никогда не было тупых подруг. Вот болван-приятель был. — Зови меня дураком, но мысли я читать не умею, сужу по тому, что было сказано.

Ну вот вам и половина проблемы. Мужчины и женщины действительно разные биологические виды. Мы с Дженни телепаты, заходит ли речь о переломном жизненном кризисе или когда одна из нас просто хочет мороженого. Алекс судит по тому, что я сказала вслух? Да, неудивительно, что человек ничего не понимает.

— Слушай, оставь Дженни на минуту в покое, — попросила я, стараясь не наступить на айпод «Нано». Это было непросто. — Позволь мне объяснить.

— Не оставлю, — заявил Алекс, подскакивая и наступая на два больших коричневых пакета из «Блумингдейл»! — Потому что она дура и превращает в дуру тебя.

— Теперь уже я дура? — закричала я вне себя. Разговор выходил из-под контроля, за меня говорили эмоции. — Ну слава Богу, что мы не женаты!

— Просто прочла мои мысли! — прогремел он и пошел в кухню. — Всю дорогу в самолете я думал — может, я смогу сделать вид, что ничего не случилось, может, получится жить как раньше, но, знаешь, не могу. Я не позволю себя использовать. Второй раз этого дерьма мне не надо!

Он грохнул пару раз дверцами шкафчиков, после чего повернулся и посмотрел на меня с выражением, которого я никогда не видела и не хотела бы видеть снова: огорченный, рассерженный, упрямый, словно никакие мои слова не могут поколебать его мнения. Он выглядел… убитым.

— Второй раз? — От злости я не могла кричать, а от испуга — злиться дальше. Мне очень захотелось увидеть его улыбку, что угодно, только не это выражение лица. — Использовать? Алекс, это уже не разговор, а непонятно что. Давай успокоимся.

— Да все превратилось непонятно во что. — Его плечи поникли, и он направился в ванную. — Я не хочу, не могу с тобой сейчас говорить.

Дверь громко захлопнулась, я услышала щелчок замка и шум воды. В полном шоке я стояла посреди рождественского армагеддона, слушая «Последнее Рождество» и сдерживая слезы. Взяв домашний телефон, я нажала быстрый набор.

Дженни ответила на первом гудке.

— Что стряслось? — спросила она с набитым ртом.

— Мне надо приехать, — прошептала я, не доверяя своему голосу. — Прямо сейчас.

— Все нормально? — настороженно поинтересовалась она. — Может, я за тобой приеду?

— Я возьму такси, — ответила я, не отводя взгляд от двери ванной.

— Энджел, ты чего? — встревожилась Дженни. — Что происходит?

— Не знаю. — Глаза наполнились слезами, и голос дрогнул. — Но у меня не все нормально. Я еду к тебе.

Нажав отбой, я разыскала ноутбук под книгой «Гринч, который украл Рождество», резко закрыла его и сунула под мышку. Дверь в ванную была по-прежнему заперта. Коснувшись пальцами деревянной панели, я задержалась на несколько секунд, но не услышала ничего, кроме шума льющейся воды. Уйти из квартиры казалось глупым, остаться — невозможным: я слишком боялась того, что он может сказать, когда выйдет. Я не могла лечь рядом с ним, не объяснившись до конца, и не могла говорить без того, чтобы один из нас не вышел из себя. Поэтому я сделала единственное, что умею делать, когда дела становятся плохи. Я сбежала.

Глава 20

— А он что?

Дженни сидела на диване, перебирая мои волосы, а я лежала на деревянном полу с бутылкой «Короны» в одной руке и ложкой сливочного мороженого «Нью-йоркское, большая порция» в другой. Слева от меня лежал раскрытый пакет «Монстр манч», незаменимое средство в экстренных случаях, хранившееся у Дженни. Справа стояла открытая бутылка вина. Текилу Дженни вылакала до моего приезда, поэтому пиво запивали белым совиньоном.

Добравшись до подруги, я только и делала, что плакала, лежа лицом вниз на диване и пытаясь сдерживать рвотные позывы. Потом перешла на бессмысленный сопливый лепет. Я пыталась победить суицидальное настроение, одурманивая мозг деликатесами и алкоголем, пока не отключусь. Две «Короны» и полбутылки белого оказались оптимальным объемом выпитого с горя: я рассказала все, что случилось, не рыдая на каждом слове. Даже на пьяную голову у меня хватило ума не повторять Дженни то, что о ней наговорил Алекс: я хотела попасть домой, а не на похороны. Употребление слова «тупоголовая» в отношении мисс Лопес было равносильно вышибанию мозгов из мистера Рейда.

— Сказал, не хочет, чтобы его снова использовали. — Я судорожно вздохнула, взяла паузу и, отдышавшись, приложилась к бутылке пива.

Мой мобильный остался в мусорной корзине где-то в «Де Лухо», и я была лишена возможности неотрывно смотреть на дисплей в ожидании звонка.

— Снова использовали? — Дженни выхватила картофельный ломтик, сунула в рот и состроила удивленную мину, после чего стащила второй. — Не поняла. Когда ты его в первый раз использовала?

— По-моему, он имел в виду не меня.

Вот бы пивные бутылки были хрустальными шарами! И почему в «Кровать, ванна и остальное» не продают волшебные зеркала? Разве они не подпадают под категорию «остальное»?

— Та гадина французская? — уточнила Дженни, имея в виду пренеприятную бывшую девицу Алекса. За исключением Сисси Спенсер я стараюсь не клеить ярлыки на других женщин, но последняя подружка Алекса сделала все, чтобы заслужить это прозвище. По-моему, она попадет в специальный круг ада, зарезервированный для Гитлера, Джастина Бибера и мужика, придумавшего джинсы с завышенной талией.

— Ну да. — Пиво отказывалось показать, что сейчас делает Алекс, как ни гипнотизировала я взглядом бутылку. — Может, позвонить? Он же знает, что у меня нет мобильного.

— И знает, где ты находишься, — отозвалась Дженни. — Он, наверное, сейчас не меньше твоего с ума сходит. Ты правильно поступила. Иначе наговорила бы ему такого, чего он никогда бы тебе не простил.

— Я и сама так подумала, — надула я губы. Вот вам и «Дженни всегда дает плохие советы».

— Сейчас у него есть время остыть, переварить сказанное. Он поймет, что не сердится на тебя, и завтра позвонит.

— Он позвонит завтра, — повторяла я, пока сама почти не поверила в это, сидя буквально на своих ладонях, чтобы не схватить домашний телефон Дженни. Но я вспомнила выражение лица Алекса, и моя уверенность дрогнула. — Позвонит.

Прошло три дня. Алекс не звонил.

После молчания в первые сутки я позвонила и оставила сообщение. Ничего. Чем дольше это длилось, тем невозможнее казалось сесть в такси, поехать домой и поговорить. На второй день со мной в такси села Дженни, но квартира оказалась пустой. Сверкающая разноцветной фольгой свалка, она же лавочка по заворачиванию подарков, осталась в неприкосновенности. Доказательством того, что Алекс вообще приехал, были разбросанные футляры от дисков около проигрывателя, пустая коробка из-под пиццы и несколько десятков пустых пивных бутылок. Картонный стаканчик из-под жареной картошки на кофейном столике оказался до половины заполнен окурками. Алекс вообще не курил, за двумя исключениями: в состоянии сильнейшего стресса или во Франции. Ободряющее выражение лица Дженни куда-то пропало, когда я на цыпочках обошла квартиру, боясь разбить что-нибудь, что мне не принадлежит.

— Хочешь его подождать? — спросила она. — Я побуду с тобой.

Но я не хотела оставаться. Мне было страшно. Я собрала кое-что из одежды и туалетных принадлежностей и ушла. «Я вернусь, — повторяла я себе. — Я обязательно вернусь».

Я надеялась, он заметит, что я приезжала. Увлажняющий крем исчез со стеклянной полки в ванной у зеркала. С тумбочки я забрала свой ноутбук. Футболка Алекса с «Блонди», в которой я всегда спала, перекочевала из-под моей подушки в сумку. Я хотела, чтобы он заметил и позвонил, приехал за мной. Но звонка не последовало. В четыре утра, лежа без сна в кровати Дженни, я поняла, что он не позвонит.

Та пара дней для нас обеих выдалась не сахар. Дженни разрывалась на работе и переживала из-за Джеффа. После возвращения в Нью-Йорк она не виделась ни с Джеффом, ни с Сиггом, и не из-за отсутствия энтузиазма со стороны последнего: Сигг звонил беспрестанно, но Дженни отпугивала его криками о сверхурочной работе и затянувшимся похмельным синдромом. Сигг вроде купился, но мы боялись загадывать, сколько это продлится. С Джеффом, напротив, творился форменный бардак. До свадьбы, назначенной на канун Нового года, остались всего две недели, но он ничего не отменил. Дженни сходила к юристу и убедилась, что свадьба в Вегасе не имеет законной силы и не требует аннулирования. Джефф сходил к бармену, и тот подтвердил неизбежную в скором будущем пересадку печени. В три утра нас разбудил телефонный звонок. В четыре Джефф уже рыдал в трубку. В десять утра я расписывалась за цветы, из которых торчала карточка с накарябанным от руки извинением, но свадьбу он не отменял, и Дженни не желала с ним разговаривать. Мне страшно было представить, что Алекс может когда-нибудь так рассердиться на меня, как Дженни на Джеффа.

Не желая будить человека, который только что заснул, я прошла в гостиную и открыла жалюзи. В Нью-Йорке не бывает полной темноты, даже в четыре утра. Комната осветилась огнями Лексингтон-авеню. Внизу проносились такси, в мини-маркет тянулась муравьиная тропа, из ресторана нетвердой походкой шли люди. Если лечь в дальний угол дивана, можно увидеть небоскреб «Крайслер».

Когда я впервые сюда попала, одного этого хватило, чтобы вызвать у меня улыбку, хотя дела шли из рук вон плохо. Но теперь все было иначе. В тот раз я знала, что меня предали, все, казавшееся надежным и знакомым, исчезло. Сейчас, если я потеряю Алекса, то потеряю не почву под ногами, а все, что когда-либо хотела в жизни. Он был моим будущим, а не прошлым. По крайней мере я продолжала на это надеяться.

Я взяла телефон и набрала номер, уже выученный наизусть. Шли гудки. Я ждала щелчка переключения на автоответчик.

— Алло!

Он ответил, и я не знала, что сказать.

— Алло! — Голос у него был усталый, но Алекс не спал — я уловила тончайшую разницу. Я все о нем знала. Или думала, что знаю.

— Так, я сейчас кладу трубку. Окажите мне услугу, сотрите мой номер, договорились?

— Это я, — торопливо ответила я. — Это я.

Он ничего не сказал.

Я ничего не сказала.

— Ты где? — спросил он наконец.

— У Дженни.

Если бы я могла сказать что-нибудь другое!..

— А, ну естественно, — ответил Алекс. — Сейчас четыре утра. Может, отложим до следующего раза?

— Какого? — У меня зародилась надежда — он хочет поговорить, но под ложечкой похолодело — он не хочет говорить сейчас.

— Я позвоню, когда смогу, — спокойно ответил он. Он не положил трубку сразу, от звука его дыхания я перестала дышать, а потом послышался щелчок, длинный гудок и тишина. Огни небоскреба «Крайслер» помутнели. Я закрыла глаза, пытаясь прогнать слезы. Вернуться в кровать означало двинуться, а двинуться означало разреветься, поэтому я перевернулась на другой бок и уткнулась в спинку моего старого дивана, позволив слезам впитываться в подушки. Он позвонит, когда сможет.

— Что-нибудь веселое? — нерадостно спросила Дженни. — Когда смеяться?