Глава 3

Оставшиеся до каникул дни я провела как во сне: плохо осознавая окружающее и не испытывая никаких желаний. Я ходила в школу, но совершенно не понимала, что объясняли учителя, разговаривала с подругами, но не слышала, что мне рассказывали, много гуляла, но не замечала ни весны, ни пения птиц. К счастью, экзаменов в десятом классе не было, а все важные контрольные уже были написаны раньше, иначе не знаю, с какими отметками я бы закончила год. Мысли мои постоянно кружили вокруг предстоящего развода родителей, и я не могла заставить себя думать о другом. Никому из своих подруг я не рассказывала об этом, не хотела их жалости, поэтому в компании старалась играть себя прежнюю: жизнерадостную и веселую. Единственным, кто знал все, был мой друг, Вадик, который вырос без отца.

В нашей компании Вадим пользовался заслуженным авторитетом, он не был маменькиным сынком, несмотря на свое уважительное отношение к матери, хорошо учился, но не стал любимчиком учителей, часто выдумывал смешные проделки, но не был хулиганом, короче он был нормальным приятным парнем, с которым было интересно дружить. С девочками он не встречался, как-то очень вежливо давая им понять, что женский пол его не интересует. Исключение составляла я, мы дружили с детского сада, потом учились в одном классе, поэтому общались, не обращая внимания на разницу полов. Я рассказывала ему о своих романах, он давал мне ценные советы, утешал, когда я была расстроена, смеялся над моими ухажерами и говорил, что никогда не влюбится в меня даже при полном истреблении женского населения. Так что мы действительно дружили, и нам не было дела до косых взглядов одноклассников.

Но прежние забавы стали казаться мне пустыми, и я стала больше времени проводить вдвоем с Вадиком. С ним мне не надо было притворяться, и я могла сколько угодно жаловаться и грустить. Мы садились в троллейбус и уезжали в центр. Раньше в выходные мы с папой много гуляли, он хорошо знал историю Москвы и во время наших прогулок всегда рассказывал мне что-нибудь интересное.

Теперь, уподобившись отцу, я рассказывала Вадику об улицах, домах и церквях. Он внимательно слушал меня, только больше смотрел на меня чем на то, о чем шла речь. Вероятно ему нравилось быть со мной и, если бы я его тогда поцеловала, наша дружба бы закончилась. Но меня вполне устраивали именно такие отношения, и я не торопила события.

* * *

Как-то раз, решив отдохнуть, мы сели на скамейку на Никитском бульваре под цветущими каштанами. Мы сидели, обсуждая прохожих, как вдруг он повернулся ко мне и порывисто спросил:

— Ты решила, куда пойдешь учиться?

— Пока нет, еще есть время подумать. А ты?

— Никому не скажешь?

— Могила, — шутливо ответила я.

— Я хочу стать летчиком. Мне снится иногда, что я лечу, управляя самолетом, а подо мной облака, и вся эта большая машина повинуется мне, а где-то там меня ждут люди, которых нужно спасти. — он посмотрел на меня смущенно и взволнованно.

— Ты мечтатель, — я ласково погладила его по руке и шутливо добавила: — Книжек начитался, а в жизни все не так. Ты будешь уставать, руки с трудом будут держать штурвал и ты не будешь любоваться облаками. К тому же, чтобы стать летчиком, надо пройти медицинскую комиссию.

— Я не мечтатель! Я буду летать! Ты не веришь, что я смогу?! — слишком громко и запальчиво выкрикнул он.

Две старушки с соседней лавочки с осуждением посмотрели на нас.

— Главное, чтобы ты сам в себя верил. Просто я думаю, что романтика пройдет и останется тяжелый труд, и на облака ты будешь обращать внимания не больше, чем сейчас на асфальт из окна автобуса.

— Ты пессимистка, и это тебе не идет, — прервал меня Вадим.

— Извини, возможно, я неправа. Сейчас у меня не лучшее время в жизни, и все мне кажется серым, — я посмотрела на Вадика.

«Странно, что я раньше не замечала, что он такой», — размышляла я, охваченная какой-то теплой волной нежности.

Вадик повернулся ко мне и неловко обнял меня за плечи.

— Давно хотел сказать, — его лицо было так близко, и эта, непонятно откуда взявшаяся нежность опять захватила меня, но я сделала над собой усилие и прижала палец к его губам.

— Ты совершаешь ошибку. Не надо ничего говорить.

Он отпрянул от меня, как будто я его ударила, и какое-то время мы сидели молча. Потом он встал и пошел за мороженым, а я смотрела вслед его долговязой фигуре в белой футболке и потертых джинсах. Мне стало жаль его, но я очень боялась серьезных отношений. Чтобы чувствовать себя счастливой — моя жизнь должна бурлить и все должно вокруг меняться с огромной скоростью, одни и те же вещи и люди утомляли меня, размеренная жизнь заставляла меня скучать. Именно поэтому я постоянно переставляла мебель в комнате, вешала разные картины на стены, придумывала разные игры и крутила романы с новыми ребятами. Я очень завидовала родителям: они постоянно куда-то уезжали, видели что-то новое, встречали других людей и возвращались домой с дорожными сумками, запыленные и счастливые.

— Держи, — Вадик протягивал мне вафельный стаканчик.

— Спасибо, — я взяла мороженое и встала со скамейки. — Поехали домой, мне пора.

— Ну конечно пора, у тебя же вечером свидание с очередным влюбленным в тебя дурачком.

— Да что за дело тебе до моих парней? — разозлилась я. — Завидуешь им что ли?

Вадик презрительно оглядел на меня с ног до головы.

— Просто не понимаю, что они в тебе находят.

Он ждал, что я обижусь, но я лишь рассмеялась.

— Сама не понимаю. То ли дело ты?! Просто кремень. Столько лет знакомы, а все только друзья.

Вадик поперхнулся мороженым и закашлялся.

Через Никитский бульвар мы вышли на Арбат, а потом прошли на Гоголевский, самый мой любимый из всех бульваров. Я рассматривала прохожих и не обращала внимания на Вадика, он по-прежнему молчал и смотрел себе под ноги. Все скамейки были заняты: парочки целовались, бабушки судачили, мамаши выгуливали своих отпрысков, а мы медленно шли, стараясь не смотреть друг на друга. У подъезда Вадик поцеловал меня в щеку и убежал как от прокаженной.

Я открыла дверь своим ключом. Медленно прошлась по комнатам: когда-то ухоженная квартира выглядела запущенной, неубранной и неуютной, она больше не была тем домом, который я так любила. Мне опять стало грустно, все чаще и чаще я оставалась одна. Родителям не было до меня дела, словно, потеряв друг друга, они разлюбили и меня.

Папа уехал на Кавказ, а мама почти не бывала дома, объясняя свое отсутствие концертами и репетициями, но я догадывалась, что она все чаще проводит время со своим знакомым. Очень хотелось с кем-нибудь поговорить. Руки сами собой набрали знакомый номер. Вадик снял трубку после первого гудка.

— Вадим, а что ты хотел сказать мне?

— О чем ты? — начал придуриваться он. — Я уже и не помню и, вообще, занят сейчас. Тебя там что, все твои кавалеры побросали из-за твоей меланхолии? Так ты не раскисай, держи себя в руках. Ты же знаешь, парней всегда привлекала только твоя веселость, — Вадик явно издевался надо мной.

— Да иди ты, — я бросила трубку, испытывая горькое сожаление о своей минутной слабости.

Я пошла в ванную и долго изучала в зеркале свое лицо. Не красавица, конечно, тут Вадик прав, но очень даже ничего. Улыбнувшись своему отражению, я еще выше вздернула свой курносый нос и решила, что никому не удастся испортить мне настроение. Надо не грустить, а действовать. Я встречусь с маминым женишком и попытаюсь спасти нашу семью — это главное. Лежа в постели перед сном я обдумывала слова, после которых, он откажется от своей любви, мама вернется к нам, и мы втроем снова будем счастливы.

А что касается Вадика, так я о нем и думать не буду.