— Покажи мне, — говорит она, поспешно вытирая руки о фартук.

Я назвал ее «Плач Ангела», — говорю я, протягивая ей ноты. Она берет их, словно это что-то редкое и драгоценное. Я вижу, как она просматривает строчки, слегка кивая, словно музыка звучит у нее в голове. Дойдя до конца страницы, поднимает на меня глаза.

— Ах, Александр, прекрасно, — говорит она взволнованно.

— Хочешь я сыграю тебе?

— Да, но только быстро. Скоро папа придет домой.

Я сажусь за фортепьяно и открываю крышку, старые клавиши пожелтели со временем. Мама встает позади меня. Я кладу пальцы на цвет слоновой кости клавиши и начинаю играть. Мы оба настолько погружаемся в музыку, что не слышим, как приходит отец.

— Что за херня здесь творится? — рычит он.

Мои руки по-прежнему лежат на клавишах, мама подпрыгивает от страха. Виновато мы поворачиваемся к отцу. Он стоит посреди комнаты, покачиваясь на пятках, голова наклонена вниз, брови вопросительно подняты, глаза широко открыты. Он выглядит как бык, готовый к бою.

— Мне казалось, что я сказал тебе не дотрагиваться до этого гребаного пианино. Как ты собираешься драться, если ты играешь на пианино, как какая-то неженка? — с бешенством произносит он.

Я молчу, поглядывая на него.

— Что ты пялишься на меня маленький урод? Иди сюда, — кричит отец.

— Постой, подожди. Это моя вина, — быстро дрожащим голосом говорит мама, загораживая меня своим телом.

— Конечно, это твоя вина, сука. Мне давно уже следовало разбить эту еб*нную вещь. Бл*дь, это пианино. Ты воспитываешься моего сына безвольным уродом.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо, — с отчаянием просит мама. — Это пианино моей матери. Я обещаю, я больше не позволю Александру играть на нем.

Он скрещивает свои огромные руки на груди и в упор смотрит на меня.

— Я хочу услышать это от него.

Мама начинает тихо плакать. Я обхожу маму и встаю перед отцом.

— Я обещаю тебе больше никогда не играть на пианино, — четко произношу я.

— Хорошо и тебе лучше не пытаться меня обмануть. Клянусь, если я когда-нибудь увижу, что ты играешь опять на этом чертовом инструменте, я разобью его, — отвечает он.


24.

Далия Фьюри 

Прошло два дня, как мы вернулись, и я чисто случайно нахожу ноты. Я отправляюсь в комнату Зейна за книгой, которую читала поздним вечером и замечаю листки с нотами на кровати. Мне достаточно всего лишь одного взгляда, чтобы узнать почерк Зейна, он сейчас в душе. Должно быть он принес их с собой наверх и положил на кровать, решив быстро принять душ.

Секунду я просто смотрю на них, затем совершенно не задумываясь, беру ноты и несусь наверх в свою комнату. У меня в комнате есть факс/ксерокс, который я иногда использую для копирования материалов для работы.

Я включаю и жду, когда эта чертова штуковина нагреется.

— Ну, давай, давай, — шепчу я, но он такой медленный, пищит и пощелкивает, чуть ли не чихает, и до сих пор лампочка светится красным.

— Давай, — говорю я, у меня начинают потеть ладони.

Наконец, когда проходит целая бесконечность, загорается зеленый свет.

Тут же я вставляю первую страницу. Слышится скрежет, медленно заглатывает страницу. Я никогда не могла предположить, насколько эта чертова машина медленная. Страница со скрипом вылезает с другого конца, я вставляю в него вторую страницу, исчезающую черепашьими шагами. Бегу к двери и выглядываю в коридор, прислушиваюсь. Снизу — ни звука.

Я вставляю следующую страницу, потом еще одну, но я так нервничаю, желая поскорее закончить с этими четырьмя страницами. Все, наконец-то готово. Я собираю его листки и торопливо спускаюсь к нему в комнату. Не знаю, что сделаю или скажу, если Зейн уже вышел из ванной, но слава Богу он все еще там. Я кладу ноты на кровать, точно также как они лежали и выбегаю из его спальни. Сердце стучит где-то в горле, под мышками на футболке появились пятна пота, но небольшая загадочная улыбка витает у меня на губах.

— Спасибо тебе, Господи, — шепчу я, прыгая вверх по лестнице в свою комнату.

Я выключаю факс/ксерокс и прячу под груду непрочитанных рукописей листки с нотами, беру телефон и звоню Стелле.

— Что ты делаешь? — спрашиваю ее.

— Делаю арт на ногтях на ногах желтым лаком и жду, когда нагреется духовка и издаст определенный сигнал, — отвечает она.

— А что в ней?

— Пока ничего. Просто разогреваю ее, чтобы потом положить пиццу.

— А как же твоя диета?

— Я решила, что диета мне не подходит. Нет смысла в жизни, если тебе приходится себя сдерживать и голодать.

Я смеюсь.

— Тебе не нужно худеть, не понимаю, о чем ты беспокоишься.

— Все эти чертовы знаменитости и их отретушированные фотографии. Если бы я жила в Америке, я бы засудила их за комплекс неполноценности, который они во мне создают.

— Где ты купила пиццу?

— У Антонио.

Антонио работает в итальянской пиццерии дальше по улице от дома Стеллы, и он делает пиццу, за которую можно умереть.

— А с чем пицца?

— Пепперони плюс двойная порция сыра.

— И через сколько она будет готова?

— Мммм меньше чем за десять минут. А что?

— Я могу приехать, ты поделишься со мной?

— Тебе лучше поторопиться.

— Я уже выхожу.


* * * 

Я не вижу Ноя, но Юрий предлагает отвезти меня к Стелле.

— Позвони, когда будешь готова. Я буду через дорогу в Старбаксе, — говорит он.

— Ладно, — отвечаю я, открывая дверь подъезда ключом и несусь вверх по лестнице. Как только я открываю входную дверь, запах готовящейся пиццы ударяет мне в нос.

— Ты прилетела за фантастически короткое время, — говорит Стелла, открывая духовку. На ней одета красная майка, шорты, и она ходит босиком, поскольку между пальцами зажат разделитель для педикюра.

Я достаю из шкафа большую тарелку для пиццы и две маленькие. Стелла выкладывает пиццу на тарелку и разрезает специальным ножом для пиццы на восемь частей.

— У нас есть салат? — спрашиваю я ее.

— Я не делала, но если ты хочешь, то можем сделать.

Я открываю холодильник, достаю пакет с салатом и вываливаю его в миску. Стелла поливает его соусом из магазина, мы направляемся к дивану. Стелла садится с ногами на один конец дивана, я скидываю туфли и забираюсь с ногами на другой. Наши ноги соприкасаются, и мы улыбаемся друг другу, как в старые добрые времена. Стелла берет кусочек и откусывает.

— Ох, черт побери, — стонет она, прожевывая. — Боже, я скучала по тебе, — говорит она куску пиццы. — Ммм...

Я хмыкаю и откусываю свой.

— Мммм... очень вкусно, правда?

Она вытирает рот бумажным полотенцем.

— Если бы Антонио не был уже женат, клянусь, я бы вышла за него замуж.

— А разве он женат? — с любопытством спрашиваю я.

— Да. Как–то его жена зашла к нему с ребенком.

Я откусываю еще кусок.

— Я забыла тебя спросить, Марк принес тебе твою туфлю?

— Да, на следующий день. Забавно, что он принес ее в коробке, чем произвел на меня впечатление. Большинство мужчин не знают цену Джимми Чу.

— Он хороший парень. Грустно, что с ним так все получилось.

Она кладет последний кусок в рот, прожевывает и глотает. Открывает банку кока-колы и делает глоток.

— Не беспокойся о нем, он очень даже ничего. Кто-нибудь обязательно на него клюнет.

— Знаешь, Стэл, я хотела поговорить с тобой.

Она тянется за очередным куском пиццы.

— Ты не вернешься ко мне и не будешь здесь больше жить, — опережает она меня, впиваясь зубами в пиццу.

Я виновато улыбаюсь.

— Ну, если ты не будешь возражать, мне хотелось бы пока оплачивать аренду, хотя бы какое-то время, пока не понятно, как у меня будут продвигаться отношения с Зейном.

Она машет рукой.

— Ты не должна платить арендную плату, ты же не живешь здесь, Далия.

— Зейн положил мне много денег на счет, поэтому я могу. Я буду чувствовать себя лучше, в безопасности, более уверенной, зная, что у меня есть место, куда я смогу вернуться, если у меня ничего не получится с Зейном.

— Конечно, детка. Это также и твоя квартира, и она будет твоей столько, сколько ты захочешь.

— Спасибо, Стэл.

Она подхватывает ломтик пепперони с пиццы и продолжает жевать.

— Теперь расскажи мне, почему ты примчалась сюда?

Я усмехаюсь, она слишком хорошо меня знает.

— Ну, я хотела спросить о том композиторе Андре Рейю. Какой он?

Она пожимает плечами и с любопытством посматривает на меня.

— Он немного похож на моего отца, но на самом деле вполне дружелюбный. Он фанат Tintin.

— Так он коммуникабельный?

— Да, можно и так сказать.

— И когда ты с ним встретишься?

— Ну, он живет в замке в Маастрихт. Он записывается ко мне, когда приезжет в Англию. А зачем тебе? (Маастрихт, один из самых древних городов, находится на юго-востоке Нидерландов у самой границы с Бельгией (до которой всего 3 км). Старый город здесь совсем не велик, за пару часов можно обойти весь исторический центр.).

— О, так ты не скоро увидишься с ним, — разочарованно отвечаю я.

— Боюсь, что нет.

Я чувствую себя сдувшемся шариком, потом решаю попробовать зайти с другой стороны.

— А другие у тебя есть клиенты, которые играют классическую музыку?

— Да, Андре посоветовал меня одному скрипачу и виолончелисту.

— А ты часто с ними встречаешься?

— Завтра у меня назначен сеанс со скрипачом, его зовут Элиот.

— Я могу пойти с тобой? Мне нужно увидеться с ним всего на одну минутку.

Она в недоумении посматривает на меня.

— Зачем?

— Я хочу показать ему несколько страниц с нотами. Просто интересно узнать, что он думает об этой музыке.

Она морщится.

— О музыке? Чьей?

— Ее написал Зейн.

У нее от удивления приподнимаются брови.

— Зейн!? Зейн? Большой страшный босс русской мафии, похитивший твою сестру, пишет музыку? Может ты мне еще скажешь, что он играет с куклами?

— Очень смешно.

— Нет, я серьезно. Ты точно знаешь, что эту музыку написал Зейн?

— Да, я слышала, как он играл на пианино, и играл он очень и очень хорошо, но я до сегодняшнего дня не знала, что он пишет музыку. Мне нужно, чтобы профессионал взглянул на нее и дал свое заключение.

— Зачем?

— Не знаю. Мне кажется, что на самом деле у него настоящий талант, о котором он не знает. Он может сотворить что-то грандиозное в мире музыки.

— Конечно, я спрошу у Элиота, и если он не будет против, то возьму тебя с собой. Но если он нам не поможет, то мы обратимся к виолончелистке Кэтрин. Она очень общительная.

— Отлично, — говорю я и беру большой кусок пиццы.

Стелла вздыхает.

— По-моему, мне стоит запихнуть в себя что-нибудь более легкое. Не передашь мне этот чертовый салат?


25.

Далия Фьюри 

Я так рада, что положила ноты в прозрачный пластиковый файл, поскольку у меня так потеют руки, что страницы насквозь уже совсем промокли бы.

— Прекрати нервничать, глядя на тебя, я тоже неврничаю, — говорит Стелла, поглядывая на меня.

— Я ничего не могу с собой поделать, — отвечаю я.

Мы находимся в лифте, поднимающемся в квартиру Элиота. Она поворачивается ко мне и поправляет шарф на шее.

— Ты что не можешь расслабиться? Это я должна быть королевой драмы, помнишь, а не ты. Все будет отлично, вот увидишь.

— Я так хочу сообщить Зейну, что у него есть определенный выбор — ему совершенно не обязательно быть преступником, ели он имеет талант. Я очень бы хотела, чтобы ты услышала, как он играет.

— Я не фанат классической музыки, я от нее засыпаю.

— Я тоже была не фанатом... пока не услышала, как он играет. Он действительно блестящий пианист, чувствующий каждую ноту, словно она идет у него изнутри.

Она улыбается, пытаясь успокоить меня.

— Ладно, хорошо, ты достигла своей цели, я верю тебе. Тот, кто может написать классическую музыку для меня, кто никогда не зацикливался на ней, уже блестящий музыкант.