Дотянулась до тумбочки, безошибочно нашла пакет, ухватилась за ручки и швырнула им в сторону, где, как я определила, должна была сидеть Милана. 

Разумеется, не попала. Девица с возмущённым визгом успела отскочить. Разлетелись фрукты, было слышно как они, прыгая по линолеуму, словно весёлые мячики, катятся, под тумбочки, под кровати, под табуреты. С влажным хрустом лопнули стаканчики йогуртов.

Что-то  укоризненное  скрипели старушки, слышавшие наш разговор, возмущалась, прибежавшая на крик медсестра, из открытой в коридор двери, хлынул запах спирта и кварцевой лампы.

Милана ушла, сбежала. С мрачным удовлетворением я отметила, что шаги её звучали уже не так уверено, скорее торопливо, испугано.

Я повалилась на кровать и заревела. Отчего-то мне стало жаль продуктов. Они, купленные в ближайшем супермаркете, были ни в чём не виноваты.

- Может тебе укол успокоительный сделать?- услышала я над собой голос медсестры, спокойный, полный искреннего участия,

Почувствовав чужое внимание, я, коря себя за слабость, словно ребёнок, разревелась ещё громче.

Мягкие полные руки скользили по моей спине, по волосам, голос звучал спокойно, устало.

- Такая вот она - наша профессия, - говорила медсестра. – От нас требуют не только выполнения своих обязанностей, но ещё и какой-то преданности работодателю. Словно мы присягали на верность. На тебя кричит больной, а ты  улыбайся, тебя бьют, а ты терпи, ведь больной пожаловаться может, к главному врачу вопросы появятся. А зачем ему на лишние вопросы отвечать? Всем угождаем и начальству, и больному, молчим, в себе обиду держим, срываемся  дома на самых близких, болезни профессиональные хватаем пачками. А когда становимся ненужны, нас как использованный презерватив выбрасывают.

- У вас – медиков, нервы железными должны быть, - вмешалась одна из старушек. – Вы же с людьми работаете, свет несёте!  Вы- представители святой профессии.

Рука медсестры остановилась на моём затылке, стала твёрже, потом и вовсе убралась.

-  Откуда им взяться, железным нервам-то?- строго спросила она. – Я – обычная женщина, как вы, как ваша соседка, с такой же нервной системой, у меня тоже и зубы болят, и суставы, и давление подскакивает. Так  почему вот вас, например, никто на прочность не испытывает, а меня каждый день? А профессия у меня не святая, а самая обыкновенная, которую, как и любую другую надо уважать, а не втаптывать в грязь и ждать, что мы - носящие белый халат из этой грязи встанем с блаженной улыбочкой и, получив по одной щеке, с радостью подставим другую. 

- Но вы же знали, на что шли?- прокряхтела другая старушка. – Вы сами виноваты, к больному никакого сочувствия, грубите, кричите.

- Шла лечить, - сестра рассвирепела, встала с края кровати, на котором сидела, даже ногой от возмущения притопнула. – Выполнять свои обязанности шла, а не утираться плевками, летящими со всех сторон и со стороны больных, и со стороны начальства. А кричим, оттого, что сил больше нет, за гроши чуть ли не тройную ставку делаешь, на износ работаешь, а к тебе с придирками, с замечаниями идут, учат, как уколы делать, как руки мыть. Вот, к примеру, девочка эта, по вашему, сама виновата, что её какой-то урод  избил? 

Медсестра вышла, дверью не хлопнула, конечно, но закрыла её так, что всем сразу стало ясно - обиделась.

Через  несколько минут женщина вернулась, чтобы сделать мне укол. 

* * *

- Ну и видок у тебя, краше в гроб кладут! – без обиняков возвестила Маринка. – Слушай, у меня тётка сейчас без работы сидит. Предложу ей за тобой поухаживать, не за бесплатно, разумеется, но ей сейчас любые деньги нужны. Я заплачу, а ты отдашь, когда сможешь.

Маринка – моя бывшая однокурсница, просто девчонка, смешливая, но довольно амбициозная.  Почему-то ей казалось, что она и только она совершит революцию в медицине, в частности, в массаже. И вот теперь, эта девушка, круглая отличница, обладательница красного диплома, холодная и высокомерная гордячка явилась ко мне, словно ангел спасения.

Мы не были с ней ни подругами, ни приятельницами. Марина жила в городе, уходила после пар домой, наши общежитские дела её не волновали. Но бывшая однокурсница меня узнала, и судя по голосу, была рада меня видеть. Да и у меня в груди растеклось приятное тепло. Голос Марины напоминал о беззаботных студенческих днях, весёлых, немного дурных, лёгких, самых счастливых.

- А я в этой больничке работаю, вот, пришла массаж живота тебе делать и профилактику пролежней.

Повязка, плотно закрывающая глаза мешала видеть однокурсницу. Какой она стала? Всё так же заплетает длинные косы? Перекрасила ли волосы, как хотела когда-то?

- Ты всё такая же белая?- спросила я, глупо улыбаясь. Маринка- кусочек той счастливой жизни, лучик из солнечного рая, который я безвозвратно покинула.

- Разумеется, - задорно расхохоталась девчонка. – Альбинизм не лечится. Всё такая же белобрысая, бледнокожая и красноглазая. Но, судя по тому, как в последнее время народ тащится по вампирам, я в тренде.

Руки Марины ловко работали над моим животом, напоминая о практических занятиях в колледже, когда мы отрабатывали массажные приёмы друг на друге. 

- При массаже живота больной не должен сдерживать газы, - говорил преподаватель, расхаживая между, поставленных в ряд кушеток.

И тогда, Сонька запела. А потом, эту песенку подхватила вся группа. Подруга переделала песню «Арии», и эта переделка с начала звучала на уроке, а потом и на выпускном, когда мы, по древней традиции колледжа,  давали концерт в благодарность учившим нас преподавателям.

- Дай газу, чтобы пахло!

Дай газу, чтобы знали,

Как делать дело, чтоб больше не болело,

Дай газу!

- Ну и как, нашёлся любитель вампиров? – спросила я Маринку.

- Нашёлся. Славку  помнишь? Мы на первый курс поступили, а он на четвёртом учился. Мы с ним этим летом в нете списались, он меня к себе в Пятигорск зовёт. Предложение сделал. Ну, я и согласилась, в июне еду.  А чего мне тут делать? Там санаториев полно, да и люди приезжают просто отдыхать, воду пить. А тут мы со Славиком  объявления дадим, будем клиентуру набивать. А ты как?

На фоне Маринкиных перспектив я сама себе казалась нищенкой в драных грязных лохмотьях. Ну, что я могла ей рассказать, чем похвалиться? Ведь встреча однокурсников всегда предполагает демонстрацию собственных достижений. А какие у меня достижения? Одни неудачи.  Хотя нет, одна крупная удача всё же попалась. Врач сказал, что операция прошла успешно, и что видеть я буду.  Главное – быть паинькой, не вставать, не переворачиваться, не есть сухарей, мучного и рис, чтобы не было запоров.

Но после отличной новости, от которой отступила и лёгкая посленаркозная тошнота, и головокружение, и озноб, последовала плохая – массажистом мне больше не быть. Врач категорически запретил нагрузки.

- Ну и задница, - задумчиво протянула Маринка. -  На одну пенсию по инвалидности особо не разгуляешься. 

Тишина повисла, но какая-то добрая, умиротворяющая, дружеская. 

В коридоре звенели ведром и шлёпали тряпкой по полу, прогрохотала тележка с биксами, играло радио в процедурном кабинете, который  располагался напротив нашей палаты.

- Слушай, Алён! – взвизгнула однокурсница,  и от прилива чувств ущипнула меня за живот.

Я тоже взвизгнула, только не от радости, а от боли. Старухи заворчали.

- Бабульки, тихо, всё под контролем!- поспешила успокоить их Маринка, предупреждая взрыв возмущений, и тут же изложила мне свою идею. – А поехали со мной, в Пятигорск.

- У тебя есть ещё  Славик?- усмехнулась я. – Боюсь, одного Славика нам на двоих не хватит. А может, твоему Славику нужен гарем? Учти, я согласна быть только первой женой.

Как же я соскучилась по такому лёгкому, непринуждённому, полушутливому общению. Когда не нужно ждать подвоха, бояться сказать что-то не то и не так, чувствовать двойное дно в словах собеседника. Просто болтать, смеяться,  наслаждаться присутствием другого человека.

- Вот дура! – расхохоталась Марина. – Нет уж, Славик только мой, а тебе мы найдём какого-нибудь  Ванечку, если блондины интересуют, или Ашотика, если брюнеты.

- А твоя будущая свекровь, что скажет на это? 

- Свекровь, - ухмыльнулась Маринка, завершая массаж. – Она, между прочим, комнаты отдыхающим сдаёт, недорого. Так что можешь у неё жить, снимать комнату, пить нарзан круглый год. Всё лучше, чем в бараке куковать. Это же Ставропольский край, там зимы почти не бывает, на тёплую  одежду тратиться не надо.  Да и я буду рядом, всегда помочь смогу. Ну, как, Вахрушкина, едешь со мной на Кавказ?

Название города взбудоражило, заставило сердце биться сильнее. Что-то давно забытое, доселе спящее задрожало во мне, завибрировало натянутой гитарной струной.

- Да, - поспешно ответила я, и тут же сама устыдилась своей поспешности.

Моя судьба делала новый виток. 

Глава 20

 Вечер  наползал стремительно, неся с собой какую-то необъяснимую тревогу, предвкушение чего-то особенного, удивительного. Всеобщая атмосфера курортного города захватила и меня. Хотелось гулять, пить вино или пиво из холодных, запотевших стеклянных кружек, есть шашлык или овощи, приготовленные на мангале, улыбаться, радоваться и не о чём не думать.  Город ожил, кругом слышалась музыка, хмельной смех, суетливые, восторженные разговоры отдыхающих. К телу липла жара. Земля, напитавшаяся дневным зноем, теперь отдавала тепло, делясь им с многочисленными пёстрыми кучками людей, так же, как делилось днём солнце.

- И чем этот бар лучше других? – кокетливо спрашивала Маринка. Вот, умела она так кокетничать, ненавязчиво, легко и естественно, вызывая невольную улыбку. А вот у меня ничего такого не получалось. Все слова тут же вылетали, казались глупыми, а я сама себе – несуразной и нелепой. По тому, наверное, до сих пор и не замужем, а вот Маринкина свадьба уже не за горами.

- Нашими братьями по несчастью, - смеясь, пояснил  Славик.

И вновь чмоканье. Блин! И не надоело им целоваться на каждом шагу. Бесит! Чувствуешь себя лишней. 

-  Учился я в школе с некими Антоном, Генкой и Наташкой.  И вот, после выпускного эта троица решила поступить в Курское музыкальное училище. Я над ними ржал, мол, кому ваша музыка нужна, массаж более востребован, чем ваши гитары- барабаны. Ну, так вот, отучились мои однокашники, вернулись в родные пенаты,  и давай ныть:

- Ой, дураки мы! Никто нас на работу музыкальными работниками не берёт, все нашей слепоты чураются. Хорошо тебе, ты в больничке работаешь.

А я, чувствуя своё превосходство, среди них королём ходил, пивом бедных друзей угощал. И тут появляется чувак один – местная знаменитость, тамада самый лучший в городе и   предлагает моим одноклассничкам группу создать. Те соглашаются. И вот теперь, они поют в баре. С начала, конечно, то, что публика закажет, Круга там, или что-то из репертуара Лесоповала, а когда уж все напьются, начинают играть своё. И это, скажу я вам, милые дамы, истинный кайф. 

- И теперь ты им завидуешь? – спросила я, но видимо не столь кокетливо, как Марина, так как Славик не удостоил мою реплику ни каплей своего внимания, словно меня и вовсе не было. 

Да уж, бедный- бедный Славик, ожидал невесту, хотел с ней все дни и ночи проводить, а тут я хвостом хожу, идиллию конфетно-букетного периода нарушаю. Кстати, будущая Маринкина свекровь, вопреки заверениям подруги, тоже  моему появлению не обрадовалась. Плату потребовала за месяц вперёд, проводила в самую дальнюю комнату, а уходя заявила:

- Кормить со своего стола я тебя не буду, ты мне не родня. Вон, напротив дома магазин есть, там продукты покупай и вари себе на общей кухне для туристов. Да и не мотайся за молодыми, как  хвост за кобылой, не до тебя им сейчас.

Но я моталась. А что ещё прикажете делать? В душном номере сидеть? Хотя, признаться честно, за три дня моего пребывания в Пятигорске, меня порядком достали поцелуйчики Маринки и Славика на каждом шагу, их дурашливое воркование,  молчание, понятное лишь им одним.  А ещё бесили постоянные спуски и подъёмы, лесенки, мосточки, дороги под уклон. В этом городе, расположенном на пяти горах,  прямых дорог просто не было.

Спотыкаясь об очередной бордюр, я с тоской вспоминала те счастливые двое суток, когда мы  с Маринкой мчались в поезде. Запах растворимого супа и пива, болтовня пассажиров, свисающие с верхних полок чьи-то ноги, чай в пакетике, зелёный пупырчатый огурец, санитарные зоны, очереди в туалет, тряска и лязг вагонов, нервные проводницы, остановки на станциях. Мороженное тает, и его нужно поскорее съесть, поезд растянулся зелёной змеёй, отдыхает, ждёт, когда вновь отправится в путь. Чемоданы на колёсах гремят по асфальту, старушки продают ягоды, рыбу, пирожки. Хочется горячей пищи, надоела растворимая лапша, и мы берём картошку в мундире и жаренную рыбу в Котельниках.