Яркие и пёстрые пятна раскрытых зонтов движутся хаотично, суетливо, навязчиво, словно желая меня разозлить. Спокойной и непоколебимой остаться не получится,  теперь я это уже точно осознаю.  И чего всем этим людям надо, ходят, что-то бормочут, стучат каблуками, гремят чемоданами.   Ветер налетает внезапно,  слизывает с кожи дождевые капли холодным языком, от чего тут же бросает в дрожь, а тело покрывается пупырышками. Нужно заходить в вагон, хватит, надышалась свежим воздухом, иначе подхвачу насморк. Не хватало ещё перед маменькой и папенькой в соплях появиться для полноты картины.

- Глупости какие, - шёпот Давида согревает ласковым  майским солнышком, направляет по венам золотые искорки радости, нежности, умиротворения. -  Идём домой, моя девочка, там тепло, там горячий чай и ванна. Идём скорее.

Что-то сжимается в области солнечного сплетения, в груди распускается огненный цветок, кожа ноет от неистового желания прикоснуться к мужчине, стоящему за спиной, подкашиваются колени, готовя тело к падению в сверкающую бездну нежности. Но я усилием воли заставляю себя стоять на месте. У него есть жена, хоть и бывшая, есть ребёнок. А я – всего-навсего развлечение, игра, приятность. Аида- будни, немного скучные, немного однообразные, а я – праздник. Вот только без будней, когда всё стабильно, рассчитано по часам, размерено и спокойно, жить невозможно, как без куска хлеба.  А вот без праздника, без конфетки к чаю обойтись очень даже легко. 

- Возвращайся к жене и сыну, - отрезаю я, словно грубым ржавым тесаком, разрубаю последнюю ниточку, последний шанс остаться. Ниточка звенит жалобно, умоляюще, но тесак взлетает, и ржавое кривое лезвие вгрызается в серебристое хрупкое волокно. – Ты ведь не ради меня пришёл, правда? Ты явился ради своего самолюбия. Как же, тебя оставили, бросили. Неприятно, да? Я сделала выбор за нас обоих, Давид, раз у тебя не хватала на это духа.

Тяжёлый вздох за спиной, задумчивое перетаптывание. Что, не ожидал? Ничего, переживёшь, проглотишь. По крайней мере, ты ничего не теряешь, в отличии от меня.

- Прости меня, Алёнка, - слова звучат тихо, падают на землю вязкой, тягучей смолой, словно Давиду приходится делать над собой усилие, чтобы их произнести. – Я был настолько счастлив, что не замечал очевидного. Рядом любимая женщина, сын и подруга моих студенческих лет - товарищ, коллега. Я даже не задумывался над тем, как ко всему этому относишься ты, о чём думает Аида. Устраивает ли вас – двух женщин такое положение вещей. Я действительно хреновый психолог, правильно, что меня выперли из школы. Ты оказалась сильнее меня, решительнее и мудрее. Ты  права, человек всегда, каждую минуту своей жизни должен делать выбор. Нельзя удержать всё сразу в одной ладони. 

- К чему мне твои извинения, Давид? Зачем ты вообще пришёл? Как видишь, под поезд  я бросаться не собираюсь. Уходи!   – усмехаюсь горько, и самой становится противно от этой горечи. Её хочется запить или заесть чем-то сладким, чтобы не саднило так в горле. – Расти сына, возобнови отношения с женой и будь счастлив.

Пытаюсь сбросить с себя куртку, чтобы красиво и гордо уйти, но меня хватают резко, с какой-то отчаянной грубостью, поднимают над землёй и прижимают к широкой груди. Сумка шлёпается на асфальт, прямо в лужу. Сопротивляюсь, стараясь выбраться из крепкого захвата, но мешает куртка, слишком огромная, я запутываюсь в ней, заворачиваюсь, подобно младенцу. Теперь мои движения скованы, а руки Давида  сжимают меня яростно, грозясь раздавить.

- Я забыл тебе сказать, если ты сбежишь -  догоню и верну обратно, - цедит сквозь зубы он, прижимаясь губами к моим губам, и я забываю обо всём, затихаю, подчиняюсь властному напору этих ласковых, но таких требовательных и властных губ, этих сильных  рук, пропадаю, растворяюсь, теряю себя в запахе его тела. 

Давид  несёт меня к машине, слабую, покорённую, безумно счастливую. Надо мной плывёт серый пласт пасмурного неба и потемневшие от дождя верхушки деревьев. Краем сознания отмечаю, что мы смотримся довольно странно, что прохожие, наверняка, хмурятся, неодобрительно  качая головами. Вот  только мне на это глубоко наплевать.

Эпилог

Толпа ревёт, и я реву вместе с ней. На ветру развеваются флаги, пахнет пивом, чьими-то резкими духами, потом и свежестью недавно прошедшего дождя. Августовское ласковое солнце лижет открытые части тела.

Волнуюсь так, словно это мне , а не Давиду с ребятами предстоит сейчас выйти на сцену. Как воспримет толпа их выступление? Как она оценит, написанные мною тексты песен? 

Перед таким количеством народа «Псы» ещё не играли никогда. Их первый рок фестиваль, точка отсчёта, первый шаг к известности и успеху. Стоп! Почему «их»? Это ведь и мой дебют, и мой первый шаг, как поэта.

Давид будет искать меня в толпе, зацепит моё лицо взглядом, и я, пусть не увижу, но почувствую его тепло, его безграничную нежность.  И ради вот этого странного, будоражащего кровь ощущения, мне и  хочется жить, хочется творить.