Вот только она его страсти точно не поймет, а только испугается. И тогда Герман не сможет ее приручить.

- Ты как? – он убрал прядь волос с ее лица, пока девушка пыталась устойчиво стоять перед ним и поправлять волосы.

- Я нормально, - прошептала она, обнимая себя обеими руками и смотря в пол.

- Я вечером заеду за тобой, будь готова к шести, - сказал он ей, убирая руку.

- Хорошо, - кивнула она, так и не подняв на Германа своих глаз.

Ее щеки пылали, руки и ноги тряслись, и ей явно нужно было отдохнуть, но Лине некогда было отдыхать, у нее еще очень много дел, правда она совершенно не помнила каких. Единственное, что она помнила, так это то, что у нее на столе лежит график назначений, и надо как-то до него добраться.

Герман еще пару мгновений посмотрел на девушку, своим горячим взглядом, и понимая, что если еще задержится хоть на минуту, то не вытерпит и опять нападет на нее, он развернулся и быстро заглянув в ванную комнату и посмотрев на себя в зеркало, вышел из комнаты.

Вот только стоило ему пройти пару шагов, как он вспомнил, что ляпнул, когда завелся, и начал трахать эту горячую штучку.

Он чуть не зарычал от злости. Герман настолько потерял над собой контроль, что умудрился рассказать очень ценную информацию, за которую не только рабочее место можно было потерять, но и собственную жизнь.

Он резко развернулся на сто восемьдесят градусов и вернулся обратно в палату.

Лина поняла, что если она сейчас же не примет прохладный душ, то точно уснет, причем прямо на полу, рядом с койкой комотозника.

Она уже открыла дверь в ванную комнату, как в палату буквально ворвался Герман, пылающий гневом.

Лина даже рот не успела открыть, чтобы спросить его, что случилось, как оказалась затолканной в ванную комнату, и пригвожденной руками Германа к двери.

Причем он проделал все это с такой скоростью, и силой, что единственное, что она ощутила, как это боль в спине и затылке, когда уже ударилась о дверь, а также боль в плечах от впившихся жестоких пальцев мужчины в ее кожу.

- Если ты, хоть кому-нибудь, хоть словом заикнешься, о том, что я тебе сказал, я тебе лично язык вырву и на мелкие кусочки порежу, а потом пожарю и тебе же его скормлю, - таким гневным голосом зарычал он ей прямо в лицо, что у Лины все поджилки от страха и ужаса затряслись.

А через несколько мгновений, такое разочарование и обида отразились в ее заблестевших от пока еще непролитых слез глазах, что Герман ощутил, как комок плоти в его груди резко пронзило невозможно сильной болью, что ему пришлось глаза закрыть и сцепить зубы, чтобы не застонать. Это боль его еще сильнее разозлила. Он ненавидел чувствовать чужие эмоции, а эту женщину он ощущал острее всех.

Герман разжал руки и отошел от нее, чтоб хотя бы на расстоянии вернуть контроль своим сраным эмоциям, которых, ни хера не должно быть вообще!

Лина сжалась, пытаясь просочиться сквозь дверь, стоящую у нее за спиной.

Она ничего не понимала, о чем говорил ей Герман, за что он на нее напал, но поразмыслив, она подумала, что он просто хочет скрыть их встречи. И осознание этого, словно током пронзило ее мозг. Ей стало невыносимо обидно, а когда-то после развода с мужем затухший уже комплекс неполноценности запылал новыми красками.

Это насколько же она отвратительная, если один мужчина женился на ней только лишь для того, чтобы использовать в своих целях, а второй превратился в бешенного психопата, при мысли о том, что кто-то узнает об их отношениях?

«Конечно, - с горечью подумала она, - какое может быть хорошее отношение к женщине, если она сначала ведет себя, как истеричка, а потом позволяет себя поиметь везде и всюду, да еще и при людях? Ему, наверное, просто противно стало, от того, что она ведет себя, как обычная шлюха, вот он и не хочет, чтобы кто-то узнал об их связи. Господи, какая же она грязная…»

Лине безумно хотелось заплакать, но она понимала, что будет выглядеть жалкой в глазах мужчины и, сглотнув ком горечи подкатившийся к ее горлу, она выпрямилась и безжизненным тоном начала ему отвечать, стараясь не смотреть в лицо Германа:

- Я никому ничего не скажу, Герман Львович, можете не переживать, от меня, о нашей с вами связи ни одна живая душа не узнает.

- Что? – переспросил Герман, так как не совсем понял, о чем говорит Лина, ведь в этот момент он старался отгородиться от ее эмоций.

- Я сказала, что от меня о нашей с вами связи никогда никто не узнает, я клянусь, что буду держать рот на замке, - отчеканила она чуть дрогнувшим голосом, опять стараясь не смотреть на Германа, и боясь увидеть брезгливое выражение на его лице.

Герман смотрел на нее какое-то время, пытаясь переварить ее слова, но никак не мог вникнуть в их суть.

- Какого хрена, ты что меня, мать твою, за дебила считаешь? Какую херь ты городишь? – опять зарычал он, чувствуя, что ситуация полностью уходит из под его контроля.

В глазах Лины опять мелькнул страх, и она, обняв себя руками вся скукожилась, вновь царапая изнутри Германа своими эмоциями и тихо повторила:

- Я сказала, что от меня никто ничего не узнает.

Герман молча наблюдал за Линой, пропуская через себя волны ее страха, стыда и обиды. Но никак не мог успокоиться и отгородиться от ее эмоций. Слишком много лет прошло, с тех пор, как он мог что-то ощущать, и теперь ему реально было больно. Больно так, будто его самого только что, кто-то обидел. И из-за этих ощущений, до него не сразу дошло, о чем говорила ему Лина, а когда дошло, то он понял, что действительно – дебил, и не только дебил, но скорее всего еще и мудак.

- Ты помнишь, что я тебе говорил, во время секса? – на всякий случай решил уточнить он у Лины уже спокойным тоном.

Она подняла свои блестящие от непролитых слез глаза, и в них Герман увидел непонимание. Две слезинки соскользнули с ее мокрых ресниц и упали на пылающие щеки.

- Я не понимаю… - прошептала она, и попыталась спрятать лицо, опустив голову, и вытереть слезы.

Герман не удержался и поднял руку, желая помочь ей стереть ее слезинки, но Лина шарахнулась от его руки и, ударившись об дверь головой, вскрикнула, и схватилась рукой за голову.

- Твою мать! – выругался он вслух, а про себя подумал: «Я действительно дебил!»

И притянув девушку к себе, прижал ее к груди, а затем убрал ее ладонь с затылка и начал сам его растирать.

Лина напрягалась в его руках и попыталась вырваться:

- Не надо, ничего страшного, я сама…

Она хотела убрать его руку, но Герман прижал ее к себе еще сильнее.

Он был не прав, и чувствовал себя полнейшим ничтожеством, обидевшим маленького котенка.

- Прости, я дурак, - сказал он ей, - у меня просто крышу сорвало, не обращай внимания, иногда бывает, что клинит, - он усмехнулся. – И ты обещала, что будешь со мной на «ты». А о наших с тобой отношениях можешь не скрывать. Но, о том, о чем мы говорим между собой, ни с кем не обсуждай.

Лина замерла, слушая извинения мужчины, и то, что он сказал в конце.

Он ведь говорил об «отношениях» между ними?

Она медленно отодвинулась от мужчины и посмотрела ему в лицо, пытаясь понять, смеется он над ней, или говорит в серьез.

Но на лице Германа, сейчас не было ни единой эмоции.

- Вы…, - начала она.

- «Ты», только «ты», - покачал Герман головой, прервав ее.

Лина прочистила горло и сначала хотела отвести свой взгляд, но потом, все же поняла, что не может этого сделать, она должна видеть, его лицо, чтобы не обмануться и не дать себя обмануть.

- Ты сказал, о наших отношениях, разве они у нас есть? Эти самые «отношения»?

Герман улыбнулся, разглядывая ее мокрые слипшиеся ресницы, и голубые радужки вокруг зрачков, и большим пальцем руки стер еще одну слезинку, капнувшую на щеку девушки.

Но на этот раз она не стала отстраняться.

- Да, у нас с тобой есть отношения, - сказал он и, держа руку на ее затылке, наклонился и очень медленно и нежно дотронулся своими губами до ее губ.

Лина прикрыла глаза и судорожно вздохнула, чуть приоткрыв губы… А перед ее глазами, высветилась огромная пылающая надпись - «Дура». Но почему-то в этот момент, Лина решила полностью ее игнорировать…

ГЛАВА 10

Завтрак с дядей Мишей, проходил как-то по-домашнему. Мужчина по стариковски, почти так же как это делал всегда и Машин отец, вспоминал о всяких смешных случаях из своего прошлого.

Причем по его рассказам Маша с удивлением поняла, что у дяди Миши просто громадный опыт работы в абсолютно разных сферах. От портового грузчика, до казначея нефтяной компании. А сейчас он вообще оказывается на пенсии, и приехал к Владу в гости пожить немного.

Маша долго слушала его веселые истории и даже кое-где не выдерживала и смеялась, однако все равно внутренне очень настороженно относилась к мужчине. Тем более что он оказался дальним родственником Влада.

Было в нем что-то такое, чего Маша никак не могла понять. Даже то, что его лицо было изуродовано жутким шрамом, или искусственный глаз, который постоянно смотрел в одну точку, не отталкивали ее. Но все равно, была в этом мужчине, какая-то червоточинка, от чего Маша никак не могла расслабиться.

Он не задавал никаких вопросов, он говорил сам. Однако с каждой его веселой историей, у Маши все выше и выше поднималось настроение. Возможно, именно это и настораживало ее.

Последнее время люди, с которыми она общалась только и делали, что пытались ее чем-то задеть, или что-то вызнать, или вообще вели себя просто отвратительно, начиная с ее собственного Альтер-Эго, и заканчивая дурной медсестрой, которую она вышвырнула из комнаты несколько минут назад.

А этот мужчина, вел себя так, будто давний Машин хороший знакомый, который своими веселыми историями смог ее развеселить и на краткий миг забыть, почему она оказалась в этом доме, и что вся ее жизнь перевернулась вверх дном.

Жить в мире полном желчи, злости, зависти и ненависти нереально тяжело. И защищаясь, Маша сама уже не замечала за собой, что превратилась из веселой, доброй и жизнерадостной девушки, в подозрительную и агрессивную особу.

«А Влад в таком мире живет с самого детства, - неожиданно пришла ей в голову мысль. – И как он с этим справляется? Вот этот мужчина, он ведь тоже из мира Влада, однако же, ведет себя совсем иначе…».

- Я вот перед тобой распинаюсь, распинаюсь, рассказываю всякую ерунду, а ты Машутка, по-моему, совсем меня не слушаешь, - ухмыльнулся дядя Миша, вырывая свою собеседницу из собственных мыслей.

- Нет, что вы, я так… просто задумалась, - смутилась Маша, глядя на искреннюю улыбку мужчины.

И в ответ тоже заулыбалась. Когда кто-то так искренне и тепло улыбается невозможно не ответить. А дядя Миша умел улыбаться именно так. И не только тепло, но и даже обворожительно. Похоже, что у Лисовских, в крови быть такими очаровательными. Маша вспоминала деда Влада, и хоть он и был уже старым мужчиной, однако все равно вызывал своей внешностью и улыбкой симпатию и желание доверять. Хотя Маша видела и другую сторону этого мужчины, в тот день, когда он ругал Влада и в тот же день когда Влад…

- Наверное, у вас много женщин, - нарочито весело хихикнула Маша, стараясь спрятать свою боль за показным весельем. – Вы умеете заставить девушку улыбаться.

Но от дяди Миши ничего нельзя утаить. Конечно же, он заметил и настороженность девушки, и смену ее настроения, и то, что она не глупая простушка, поддающаяся на минутное веселье.

Кто же она такая, что настолько сильно зацепила племянника? Что он не только держит ее в своем доме уже больше двух недель, но и заплатил за ее свободу просто нереально огромную цену.

Красивая,… да, красивая,… но таких красоток у Влада пруд пруди всегда было. Не глупая - факт, это конечно уже редкость, но все равно… Очень странно, что он готов за нее платить такие большие деньги и держать возле себя.

Зная своего племянника, Михаил думал, что он вообще, и ее, и ее мужа в порошок сотрет, учитывая то, что Миров сделал. Однако же, Влад поступил очень гуманно.

Одно из двух, или мальчик меняется с возрастом, и стал мягче, или эта девушка, чем-то зацепила его…

Пока он с ней общался, то сделал уже много выводов. Что и говорить, она необычна…. Но не настолько, чтобы оставлять ее в живых.

«Игрушка»? Как сказал ему племянник, когда встретил его утром в аэропорту… Но на Влада не похоже, чтобы он заводил себе игрушки, он даже в детстве в них не играл…

И тут Михаил поймал себя на одной мысли… А ведь у Влада действительно комната была без единой игрушки, потому что играть в игрушки ему было запрещено,… но было время, когда у Влада все же была игрушка, вот только живая…

Михаил прищурившись посмотрел на девушку… и понял, почему она до сих пор жива…

Только он считал, что она мертва…. Хотя в те времена он был не в форме, и утверждать наверняка не смог бы…. Но эту версию надо обязательно проверить.