- Так вот почему Геля не хотела в больнице оставаться… - сам себе ответил Михен, теперь понимая, почему дикий ежик устроила такую истерику, если бы он знал,… ведь по его данным у нее был отец, и Михен считал, что тот заберет внучку в случае чего,… а тут оказывает вот какая ситуация…

- Да… он ей не станет помогать, - грустно вздохнула в трубку женщина.

После того, как Михен объяснил Вере Федоровне, где теперь можно найти Ингу, а так же пообещал завтра привезти ее к Геле, он положил трубку и глубоко задумался.

Для него, все то, что рассказала Вера Федоровна казалось чем-то из ряда вон выходящим. В его семье обожали детей. Но бабушка смогла родить только одного ребенка - его мать, а он тоже у матери всего один. В итоге Михен был единственным внуком, а мать единственной дочерью. И они оба всегда были любимы и оберегаемы всеми родственниками. Да, внутри семьи бывали серьезные разногласия. Но когда случалась настоящая беда, все забывали об обидах и сразу старались помочь друг другу. Даже мать, которая много лет обижалась на деда за то, что он пытался выдать ее замуж без ее согласия, и не принимал отца Михена в семью, и то простила его, и когда у него был инфаркт, то побросала все свои выставки и поехала помогать бабушке ухаживать за ним, позабыв все обиды.

А тут… такое обращение….

День у Гели прошел очень странно… Она думала, что будет скучать и сходить с ума от безделья, но в итоге постоянно чувствовала какую-то неимоверную усталость и спала. Не выдержав, когда уже к вечеру она опять ощутила себя уставшей и сонной, после приема лекарств, Геля кое-как пересилила себя и допросила медсестру. Медсестра как обычно написала ей записку, из которой Геля узнала не очень утешительные новости, хотя и сонным уставшим мозгом принятые сносно. Оказывается, ей дают такую убойную дозу антибиотиков, и обезболивающих, что из-за этого ей все время и хочется спать. И такую дозу ей будут давать еще целых десять дней.

- Я могу привыкнуть, я не хочу больше принимать обезболивающие, - сказала Геля, с ужасом читая письмо медсестры.

Она больше не желала оказаться в зависимости, когда-то она уже смогла побороть наркотическую зависимость, на которую насильно подсадил тот ублюдок, имя которого она даже вспоминать не желает, и сейчас ей стало очень страшно. В те дни ей пришлось пройти через ад, она думала, что не выкарабкается, только ради Инги Геля и смогла победить и сейчас, вновь подсаживаться на эту дрянь?

Медсестра, нахмурившись, опять что-то написала ей в своем блокноте и передала записку.

«Вам будет очень больно, вы не выдержите, нельзя без снотворного и обезболивающих».

- Вы не понимаете, - с горечью ответила Геля, и отвернулась от женщины, - мне нельзя, я привыкну и не смогу потом…

Геля не смогла договорить, для всех ее знакомых это было ее постыдной тайной. Если об этом кто-то узнает, то это будет катастрофой.

«Но совсем без обезболивающего нельзя», - прочитала она в следующей записки медсестры.

- Я справлюсь, - жестко ответила Геля, на этот раз, с уверенностью смотря в глаза женщины, и добавив в голос металлических ноток произнесла: – И я очень ваш прошу - не слова вашему нанимателю, если у вас есть сердце, конечно же.

Геля не сомневалась, учитывая упертый характер блондина, что если тот узнает, то наверняка силой будет ставить ей уколы.

Медсестра покачала головой, еще сильнее хмурясь, но вздохнув все же кивнула. И опять написала ей записку:

«Я, конечно, сделаю, так как вы просите, не буду ему ничего докладывать. Но если он спросит, то буду вынуждена все рассказать. А вам же будет очень больно, зачем себя так мучить? Нужно потерпеть всего десять дней».

- Нет, - опять ответила Геля, как отрезала, и отвернулась от женщины, не желая больше поднимать эту тему.

Она справится, у нее просто нет иного выбора. Ради Инги, ради своей дочери она обязана справиться. Ведь если Гели не станет в этом мире, то ее дочь останется совсем одна. Геля прекрасно знала, что ее мачеха не даст отцу взять ребенка на воспитание, а значит, ее отдадут в детский дом.

Геля могла бы поплакать и пожалеть себя, но она уже за годы своей самостоятельной жизни разучилась это делать. Никто и никогда ее не пожалеет и не поможет, вот и не зачем зря слезы лить.

Ее характер настолько сильно закалился, что ей казалось, что она уже утратила все женское, что когда-то в ней было.

Слабость, которую она когда-то проявила, завела ее практически в гроб, и сейчас Геля, если хотела выжить, не могла себе позволить опять превратиться в тряпку.

Медсестра покинула комнату, и, вздохнув, Геля включила телевизионную панель, висящую напротив ее кровати, нашла интересный платный канал с кинофильмами, но из-за вечернего приема лекарств, все равно отключилась, так и не досмотрев фильм до конца.

Когда Михен вернулся из клуба к вечеру, то застал Гелю спящей. Он какое-то время сидел возле ее кровати и рассматривал черты ее лица. Даже во сне она казалась какой-то хмурой и настороженной, но безумно хрупкой и уязвимой.

Михен прекрасно понимал, что за боевой маской, которую она на себя надевает, прячется очень чувственная и одинокая женщина. Он видел ее взгляд в тот единственный раз, который украл в ее квартире, и ему в тот момент захотелось, чтобы она всегда так смотрела на него.

- Боец, - прошептал Михен, и обвел осторожно пальцем ее чуть приоткрытые нежные губы.

***

К вечеру Лина уже еле волочила собственные ноги. Она настолько сильно устала, из-за бессонной ночи, да потом еще и такого бурного утра, и напряженного рабочего дня, что в ее глазах уже не то что двоилось, но уже и черные точки летали, и она чуть было сознание не потеряла, когда собиралась домой. И только лишь прохладный душ, совсем немного ее взбодрил.

Ей впервые пришлось отказаться выйти на подмену. Хотя раньше она всегда бралась за ночные дежурства, и сил хватало. Но Герман словно выкачал из нее всю энергию, и Лина поняла, что ей просто опасно в таком состоянии работать.

«Надо срочно все это прекращать», - подумала она, открывая дверь и выходя на крыльцо клиники.

Вот только как прекращать, она совершенно не понимала. Герман явно не тот человек, который позволит ей самой что-то решать. Рядом с ним она ощущала себя маленькой щепкой, а Германа ураганом, ворвавшимся в ее жизнь, и заставившим ее встряхнуться. И это всего лишь за каких-то три дня.

Быть может, в другой жизни, где не было ее встречи с бывшим мужем, где бы у нее не было ребенка, который неизвестно где находится и не известно в каких условиях живет, Лина и позволила бы себе расслабиться и нестись в потоках стремительного и такого всепоглощающего ветра, имя которому Герман. Но не сейчас. Сейчас она должна работать и зарабатывать деньги на адвоката, а не ехать домой отсыпаться, потому что сил нет стоять на ногах. К тому же Лина боялась, что в таком состоянии может что-то перепутать и навредить больным, а это самый наихудший вариант, из всех возможных. Мало того, что она лишится работы и хорошей характеристики, так еще кто-то может пострадать. А это Лина допустить никак не могла. Вот и решила, что лучше ночь отоспится, как следует, а завтра уже выйдет в ночную смену, а потом может быть еще на сутки останется, если получится.

Задумавшись о том, как бы ей не проспать свою остановку на метро, она даже не заметила, как к ней подошел Герман. И даже тогда, когда она увидела ноги в сшитых на заказ черных брюках и шикарные начищенные до блеска английские туфли, просто попыталась по привычки уйти с дороги какого-то, явно не бедного мужчины. В принципе, услуги их клиники, обычный среднестатистический россиянин не мог себе позволить, поэтому Лина на всякий случай даже поздоровалась очень тихо, чтобы не навлечь на себя неприятности, и сделала шаг в сторону. Но мужчина почему-то тоже сделал шаг в сторону. И Лине пришлось поднять голову.

- Ты меня не узнаешь? – с ухмылкой на лице спросил Герман, и, подойдя ближе к Лине, снял ее сумку с плеча, кому-то ее передал, а Лину заключая в объятия.

Она даже пискнуть не успела, как Герман, взяв ее за подбородок, поднял ее голову и, наклонившись, ворвался в ее приоткрытые губы своим жадным языком.

Его напор был таким властным, а объятия настолько крепкими и обволакивающими, что мир Лины сузился до рамок одного единственного мужчины. И ей показалось, что вокруг них абсолютная пустота и тишина. Герман прикрыл глаза, от удовольствия явно наслаждаясь своей сладкой девочкой. Он бы еще очень долго лишал ее воздуха и заставлял плавиться в своих руках, если бы не телефонный звонок, который он не имел права игнорировать.

Герман оторвался от нее и, подхватив под руку, ни слова не говоря, повел к джипу, в котором его уже ждали трое его людей, а сам вытащил телефон и ответил на звонок.

Лина и так-то плохо соображала от усталости, но после этого поцелуя, полностью лишающего ее воздуха, мозг совсем поплыл, и она даже не заметила, как оказалась в машине с незнакомыми людьми и Германом, а машина куда-то поехала.

Лина с удивлением хлопала глазами, пытаясь понять, как ей теперь выбраться из машины, и как это она умудрилась забыть, о его обещании заехать за ней вечером. Герман разговаривал с кем-то по телефону, и совершенно не обращая на нее внимания. Он был такой серьезный и занятой, что Лина никак не могла заставить себя потревожить его. И теперь сидела зажатая с двух сторон, между Германом и каким-то незнакомым мускулистым мужчиной, который смотрел в окно и тоже делал вид, что рядом с ним не девушка, а пустое место.

На самом деле, учитывая то, в какую машину ее посадили, и как были одеты мужчины по сравнению с Линой, она как раз себя и ощущала пустым местом. Ее дешевая голубая курточка, которую она носила уже который год, и купила когда-то на распродаже и потертые от старости джинсы и такие же старые еле живые полуботинки, которые она уже чинила и подшивала у сапожника раз семь или восемь точно, создавали полнейшую дисгармонию всей окружающей ее обстановке.

Когда они ходили с Германом в кино, он был одет совсем иначе, почти, как она, и приехал на простой поддержанной машине. А сейчас Лина находилась в американском Хамере. До сидений этой машины дотронуться руками было страшно, чтобы не оставить жирных пятен. А вокруг нее сидели представительные мужчины в строгих и явно не дешевых костюмах.

«Найди лишний предмет», - с грустью подумала Лина.

Как же сильно ей хотелось сейчас домой, но у нее почему-то было стойкое ощущение, что Герман везет ее опять в тот особняк господина Лисовского.

Лина поежилась, вспоминая все то, что увидела и испытала там. Это место ей совершенно не нравилось.

Но как донести это до Германа сейчас, она не понимала, так как трубку он так и не положил, и все продолжал с кем-то обсуждать явно что-то важное. Точнее не обсуждать, а в основном слушать и коротко отвечать «Да» или «Нет». Затем он начал кому-то звонить сам и отдавать короткие приказы.

И Лине оставалось смириться с неизбежным.

Устраивать очередную истерику совершенно не было сил. Да и серьезный собранный вид угрюмых мужчин совершенно не располагал к действиям.

Она не ошиблась, машина действительно подъехала к воротам дома господина Лисовского, вот только возле ворот столпилось куча народу с какими-то транспарантами и, похоже, что еще и журналисты с телекамерами и микрофонами.

Лина с удивлением смотрела в окно, а когда заметила камеру, то инстинктивно спряталась за плечо Германа, рассматривающего толпу людей преградивших им путь.

- Какого хрена? – выругался он и начал опять куда-то звонить.

По разговору Лина поняла, что он звонил узнать вызвали ли полицию из дома, и удостоверившись, что они сейчас появятся, Герман велел выйти мужчинам из машины, чтобы они помогли оттеснить людей, и дать возможность проехать «Хамеру».

На одном из транспарантов Лина заметила на белом фоне надпись большими красными буквами: «Вор и мошенник! Верни деньги!»

Из ворот дома господина Лисовского вышли еще несколько охранников, отодвигая людей. Лина наблюдала за этим через лобовое стекло.

Спустя несколько минут им удалось въехать вовнутрь.

Герман был мрачнее тучи. Лина совсем из-за этого стушевалась, чувствуя себя лишней. Ведь понятно же, что у них проблемы, а тут еще и она мельтешит перед глазами.

- Может быть мне вызвать такси и ехать домой, - тихо спросила она Германа, который так и не вышел из машины, хотя они уже минут пять назад подъехали к крыльцу.

- Что? Какое такси, ты о чем? – с удивлением и некоторым раздражением спросил ее Герман.

- Я просто подумала, что тебе, наверное, не до меня? – ответила она, перейдя на шепот, так как испугалась злого взгляда Германа.

Он приблизился к ней, и, приподняв двумя пальцами одной руки за подбородок, а вторую положив на затылок девушки, властно поцеловал. Его губы не приносили нежности и удовольствия, а жалили и клеймили. Будто указывая ей на свое место. «Молчи, и подставляй свой рот или другое место, когда я попрошу, это все, что от тебя требуется», - вот что ей говорил поцелуй Германа.