Лоренцо Ликальци - Я — нет

Ее неожиданный прямой вопрос на какое-то мгновение вгоняет меня в ступор. Я делаю вид, что колеблюсь в поиске ответа, чтобы, не дай бог, не вызвать ее подозрения.

— Ну-у… — тяну я, словно в замешательстве. — Даже не знаю…

— Знаешь-знаешь, Элиза!..

«С чего она так уверена?» — думаю я. Ее широкая улыбка заставляет меня нервничать.

— Ты предпочла бы Франческо, — говорит она, становясь серьезной и не отводя от меня глаз. — Я в этом хорошо разбираюсь. С тех пор, как я с тобой познакомилась, я поняла, что ты — тот самый дом, который так долго искал Франческо. Я поняла, что вы двое прекрасно подходите друг другу. Родство душ. Мне это стало ясно с первого взгляда. Я уверена, что не ошибаюсь. Не знаю, как ты, я все-таки не знаю тебя так уж хорошо, чтобы быть уверенной на все сто, но что касается Франческо, то я готова голову на отсечение…

— Мне не показалось, что его дом столь интересен, — говорю я. — Да и сам он… Я согласна, что сейчас он ведет себя довольно естественно, но я не сказала бы, что он создан для меня.

— Для тебя, для тебя, не сомневайся. У себя дома он защищался. Хоть он таким не кажется, но он очень застенчив. Не веришь? Вероятнее всего, он тебя изучал. Ты не обратила внимания, как он на тебя смотрел? Как говорил с тобой, следя за каждым твоим движением? Вникни, как и что он говорит. Разве он не остроумен, не сердечен? Ты ему нравишься, и очень, поверь, уж я-то его знаю. Ты подходишь ему. Он еще не знает этого, и ты тоже этого не знаешь, а я да, я знаю.

— Брось, Лаура, не шути. Как ты можешь говорить такое?

Она продолжает будто и не слышала моих слов:

— Вы были не совсем готовы. Франческо — точно, да и ты, мне кажется, тоже. Поэтому я так долго ждала момент чтобы познакомить вас. Теперь ты веришь, что с ним у меня все позади? Я жена Флавио!

Кажется, Лаура полностью пришла в себя. Она достает из сумки зеркальце, смотрится в него, поправляет волосы, едва касаясь их кончиками пальцев, бросает зеркальце в сумку, на лице ее играет улыбка. Передо мной привычная Лаура: безупречная, категоричная, контролирующая себя.

Невероятно. Все так абсурдно.

Неожиданно улыбка сползает с ее лица.

— Что-то их долго нет. Может, Флавио почувствовал себя плохо? Пойду посмотрю.

Она, очевидно, встревожена. Не притворяется.

Она собирается подняться со стула, но в этот момент видит приближающегося Франческо.

— Нам лучше уйти, — говорит он, сопровождая сказанное улыбкой.

— Что с ним? Ему плохо? Где он? — обрушивает на него к град вопросов встревоженная Лаура.

— Не волнуйся, он ждет нас в машине, с ним все в порядке, если не считать, что он мертвецки пьян. Вот и все.

Как интересно они оба произносят «вот и все». Одними тем же тоном.

— Он хуже трезвенника, — продолжает Франческо, — не умеет пить, не приучен. Ты должна была обращать на это внимание. — И улыбается.

Кажется, Лаура успокоилась, ей оказалось достаточно слов Франческо.

Только сейчас я понимаю то, что ускользало от меня до этого: это как если бы Лаура являлась матерью и одновременно дочерью Франческо, а Франческо — отцом Лауры и вместе с тем ее сыном.

Мы выходим из ресторана, направляемся к машине, садимся в нее.

Флавио свернулся калачиком на заднем сиденье. Просыпается, бурчит что-то невнятное и снова засыпает. Лаура усаживается рядом с ним. Франческо заводит машину. Мы отъезжаем. Я смотрю в окно. С Флавио кончено. Я не желаю видеть его в понедельник. Я позвоню ему и скажу, что все кончено.

Останавливаемся у калитки супервиллы Флавио и Лауры. Выходим из машины. Лаура поддерживает Флавио, он совсем не держится на ногах. Франческо помогает ей.

— Ты как? — спрашивает он. — Хочешь, чтобы я проводил — тебя в дом?

Флавио бормочет:

— Не… я сам…

Хотя вопрос был явно адресован Лауре.

Вроде бы от свежего воздуха Флавио немного пришел в себя. Он извиняется и просит Франческо отвезти меня домой.

— Но это же само собой, разве нет? — сухо замечает Лаура.

У нее мрачное лицо. Вероятно, пока мы ехали, она опомнилась и сейчас, представив себе, что Франческо провожает меня, несмотря на весь свой альтруизм, ревнует. Судя по всему, я угадала, поскольку Лаура прощается со мной намного холоднее, нежели я ожидала.

— Можете ехать… уезжайте, — почти приказывает она слишком резким тоном.

Улицы, по которым Франческо и я возвращаемся в Милан, абсолютно пусты.

— Надо же, как он напился, — комментирует Франческо, — ему по-настоящему плохо.

— Это от тавернелло.

Он поворачивается и с изумлением смотрит на меня, я смотрю на него. Закрываю один глаз и направляю на него один палец, изображая пистолет. «Стреляю». Сопроводи жест глухим звуком выстрела, говорю:

— Убит.

Мы смеемся.

Постепенно смех стихает. Нам хорошо.

Франческо включает магнитолу: все тот же Пако де Люсия. Франческо убирает руки с руля и принимается «играть» на невидимой гитаре. Затем переключает магнитолу на радио. Передают чудный блюз.

— Ван Моррисон, — говорит Франческо, — ирландец из Белфаста. Тебе нравится? Оставить?

Я согласно киваю. Франческо прибавляет громкости. Салон машины заполняет музыка. Мы не разговариваем, лишь изредка переглядываемся. В какой-то момент Франческо произносит, не глядя на меня:

— Ты встречаешься с моим братом.

Поворачивается ко мне и повторяет мой жест с пистолетом, говоря:

— Убита.

Улыбается.

Я смущена. Притворяться бессмысленно.

— Откуда ты знаешь? Это он тебе сказал? — спрашиваю я.

— Он мой брат. Ему нет нужды говорить что-либо мне достаточно видеть, как он смотрел на тебя и как вы дергались. Флавио не из тех, кто так напивается. И дело тут не в плохом вине, а в ситуации.

— Ты также встречался с Лаурой, раз уж на то пошло.

Он поражен.

Я говорю ему:

— Убит и похоронен.

И тоже улыбаюсь.

— Откуда ты знаешь это?

— У меня свои информаторы. Не забывай, что я все-таки журналистка.

— Надеюсь, ты не напишешь об этом в какой-нибудь газетенке.

— Если бы людей интересовало то, что я пишу… А так…

— А так написала бы? Ну и что бы ты написала? Например.

— Что Лаура тебя любит, например. Тебе это известно или нет?

— Я это знаю. Я ее тоже люблю, я бы убил ее, но я ее люблю.

— И еще я написала бы, что в сущности она не такая, какой кажется.

— В сущности… в сущности… в сущности… — напевает он и улыбается.

Я улыбаюсь тоже.

Одиннадцать часов этого гребаного воскресенья. Я в постели. Меня одолевает смутное чувство тошноты и сильное — тревоги. Лаура даже не появилась в спальне: простыня и подушка на ее стороне не смяты.

С трудом поднимаюсь, некоторое время неподвижно сижу на краю кровати, уперев локти в колени и сжав голову руками. Мой взгляд блуждает по рисунку паркета. Мысли блуждают там же. В доме тишина, не слышно ни голоса Лауры, ни плача младшего, ни звука видеоигр из комнаты старшего, к которому я уже привык. Не слышно шагов филиппинцев. Я делаю усилие, пытаясь вспомнить, что было вчера вечером. Помню достаточно. И могу отдать себе отчет в том, что я натворил. Я люблю Элизу, но совсем не обязательно было давать понять это Лауре в такой момент и в такой манере.

Элиза, Элиза, Элиза…

Поднимаю голову, закрываю глаза и делаю глубоким вдох, стараясь утихомирить торнадо мыслей, закручивающийся в голове. Мне это удается, и как только мозг ощущает себя освободившимся, тело начинает подавать признаки жизни. Чувствую себя отвратительно. Спал плохо. Виски раскалываются. Легкие горят от той кучи жутких сигарет, которые я выкурил. Такое впечатление, что в горле у меня пожар.

Все, больше не курю, ненавижу сигареты, с сегодняшнего дня ни одной, клянусь.

Я встаю, раздеваюсь и встаю под душ. Без него никак. Выхожу в сад. Ротвейлеры подбегают, виляя хвостами. Твою мать, мои «россетти»!

Свет действует мне на нервы, и я возвращаюсь в дом. Огромное зеркало в прихожей. Вчера вечером, смотрясь в него, я видел в нем голливудского актера. Сегодня оно демонстрирует мне статиста с Чинечитты[26].

Я тащусь в кухню, чтобы приготовить себе кофе. На столе записка от Лауры:

Я дала филиппинцам выходной. Уехала с детьми к своим, вернусь вечером, если увижу, что ты еще дома, устрою такое, что тебе и не снилось… Я взяла «рэндровер», ты пешком. Из всего, что произошло, выкручивайся сам. Мне важно только, чтобы ты убрался.

P.S. Отдельное спасибо за розы. Действительно красивый жест. Ты заплатишь мне и за это.

Розы? Какие розы? Я Не посылал никому никаких роз. Прихлебываю кофе, пытаюсь сообразить, при чем тут розы, но в голову не приходит ничего, связанного с розами.

Жую галету. Беру три таблетки аспирина, того, что с барбитуратом, другие мне не помогают.

Три — не много?

Пробую дозвониться до Элизы. Ее нет. Отвечает автоответчик. Пробую позвонить на мобильный. Молчание. Ах да, она же его потеряла.

Бросаю в чемодан какие-то вещи. Опять пробую дозвониться до Элизы. Она по-прежнему не отвечает. Звоню матери. Та не знает, где дочь.

Где ее черти носят!

Звоню Франческо, хотя знаю наверняка, что это бессмысленно. Вот уже два года, как он взял за правило не брать трубку по воскресеньям, и, насколько я его зною скоро он перестанет брать трубку и по будням.

И правда в телефоне длинные гудки. Может быть, его нет дома.

А может, он… Нет, не будем пороть чепуху.

Я вызываю такси и велю отвезти себя в «Савой». Из номера снова пытаюсь дозвониться до Элизы. Ее нет. Оставляю на автоответчике просьбу перезвонить мне в гостиницу.

Она не дает знать о себе в течение всего дня.

Смотрю новости по ТВ и засыпаю.

Просыпаюсь в семь вечера. Звоню Элизе, ее нет.

Встаю и иду перекусить.

Вхожу в бар, выпиваю бурбон, затем еще один. Мне это нелишне. Выкуриваю первую за день сигарету. За ней вторую…

В одиннадцать возвращаюсь в гостиницу. В который раз звоню Элизе, ее нет. Звоню домой, после третьего звонко кладу трубку.

Лучше не стоит.

Валюсь на кровать и включаю телевизор. Смотрю футбольный канал. «Милан» выигрывает. Хоть это радует. Вскакиваю в восторге от гола Гуллита в синеполосатой майке.

Какого черта мы отпустили его в «Сампдорию»? Он же играет как бог. Какой гол!.. Прием грудью летящего мяча и сильнейший удар с лету в самый угол!.. Розы! Лепестки роз порхающие вокруг куста, словно ночные бабочки.

Вспышка памяти.

Я удовлетворенно усмехаюсь. Теперь мне точно нет пути назад. Представляю, какой удар по психике получила Лаура, увидев, что я сотворил с ее любимыми цветами. Четыре прекраснейшие турецкие розы — плод ее многочисленных прививок. Уникальные экземпляры, за которыми она ухаживала с самозабвением и материнской заботой и которые собиралась сфотографировать для садоводческого журнала. Собиралась!..

В полночь опять пытаюсь дозвониться до Элизы.

— Отвечает электронный секретарь Элизы Ринальди. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала, и вам перезвонят. Спасибо.

Я наговариваю сообщение:

— Элиза, уже почти полночь, где тебя носит?! Я весь день тебя ищу. Перезвони мне в гостиницу, как только вернешься домой, даже если это будет глубокой ночью, или же позвони мне завтра в офис…

— Алло, алло, Флавио!..

— Значит, ты дома! Почему не отвечаешь?

— Я только что вошла, у меня ключи еще в двери, я подбежала, чтобы ответить.

— Где ты была?! Черт! Я тебя разыскиваю с одиннадцати утра!

— Были дела.

— Какие дела могут быть в воскресенье?!

— Подожди секунду, Флавио, пойду закрою дверь.

Я слышу, как она ходит по квартире, как снова берет трубку.

— Да, вот она я. Пришел в себя? В ресторане я боялась, чтобы ты не сморозил какую-нибудь глупость.

— Ты называешь это глупостью?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что я ей сказал. Все кончено. Что случилось, то случилось.

— Что ты ей сказал? Надеюсь, не о нас с тобой?

— Да. То есть нет. Я не сказал ей о тебе. Я сказал, что уже два года у меня есть женщина, но имени я не назвал. Она думает, что это одна из моих сотрудниц.

— О господи! И как она к этому отнеслась?

— А как, по-твоему, она должна была отнестись? Я в гостинице. А завтра вечером я у тебя.