Лоренцо Ликальци - Я — нет

— Нет уж, синьора, я поостерегусь, береженого Бог бережет.

— Хорошо. Тогда подождите, я их запру. Что у вас?

— Телеграмма, синьора. Телеграмма для Лауры Масса.

То, что меня разбудило, оказалось звуком мотора. Я открыл глаза и увидел луч солнца, проникший в комнату сквозь маленькие, без стекол, оконца хижины и приоткрытую дверь.

— Франческо, вставай, пора ехать.

Я поднялся и увидел Каданку с кружкой дымящегося чая в руках.

Дети еще спали, но Фатима и Мариан уже встали и ждали нас на улице. Деревня была погружена в тишину, которую нарушал только глухой рокот разогревавшегося дизеля.

Каданка достал из большой сумки старинный поляроид, из тех огромных, что теперь уже и не сыщешь. Он попросил Фатиму сделать снимок, даже два, один для меня, другой для него. И мы отправились в путь.

В зеркало заднего обзора я видел жен Каданки, махавших нам вслед. Я ответил прощальным жестом, высунув руку в окошко.

Я настолько устал и обессилел, что сразу опять заснул, не ощущая толчков, в пыли и жаре, которая начала раскалять воздух в кабине, так что становилось горячо дышать. Мы почти не останавливались и почти не разговаривали, в этом больше не было нужды. Мы ехали уже восемь часов, я глазел по сторонам, размышлял, мне было хорошо. Я даже ненадолго сел за руль. Едва я спросил его, сколько нам осталось до Могадишо, как он тотчас ответил: минут тридцать. И в этот момент ехавший нам навстречу грузовик, как мне показалось, еще более раздолбанный, чем наш, преградил нам дорогу. Я обернулся к Каданке, взглядом спросив его, что происходит. Он ответил: спокойно, это мой друг. Оба водителя спрыгнули на землю, обнялись и возбужденно заговорили на своем языке. Приятель Каданки был явно чем-то встревожен, размахивал руками, показывая в сторону города, который уже виднелся на горизонте. Когда Каданка снова забрался в кабину, лицо его было обеспокоено.

— Что-то случилось? Что он тебе сказал? — задал я вопрос.

— Сказал, что в город лучше не соваться. Опасно, там пальба, люди Сойяда установили на дороге свои блокпосты и стреляют из пулеметов, они уже прошли, круша все подряд, северную часть города и, кажется, захватили квартал Ядшид, куда я собирался тебя отвезти. Он сказал, что ад разразился вчера днем, кто-то во время шествия исламистов организовал на них покушение, бомба разорвалась прямо в толпе, много убитых. Мы должны вернуться назад. Я не могу везти тебя к моим друзьям, там ты не будешь в безопасности, даже если нам удастся добраться до них.

— И как долго это продлится?

— Кто знает! Может, все закончится завтра вечером, а может, затянется на месяц. Никто не скажет. Ополченцы только этого и ждут. Если исламисты не прекратят стрелять, они войдут в город с тяжелым вооружением: полковник Канте шутить не любит. Но и Сайяд тоже. Так что нам лучше поскорее убраться отсюда. Поехали назад.

Он замолчал и молчал долго.

— Ты не раздумал вернуться домой? — вдруг спросил он.

— Нет, но… сам видишь…

— Тогда сделаем так. Объедем Могадишо, и я отвезу тебя в селение Бура Хаче, на границе с Кенией. После этого я поеду прямо домой, а ты перейдешь границу пешком. Или может, мне удастся пристроить тебя на какую-нибудь попутную машину, которая имеет право пересекать границу, а дальше тебе нетрудно будет добраться до Малинди[36] и уже оттуда вернуться в Италию.

— Сколько времени на это понадобится?

— Если будем ехать всю ночь, не останавливаясь, завтра к полудню будем там.

— Тогда не стоит, ты и так сделал для меня слишком много, Каданка. Оставь меня здесь, я найду какую-нибудь попутную машину и доберусь туда сам, не беспокойся.

— Ты сумасшедший… Ты точно сумасшедший, — сказал он, качая головой и разворачивая грузовик.

Я продолжал настаивать, чтобы он высадил меня или, по крайней мере, довез до поворота на Аудельге, который мы проехали часом раньше и где, как он мне сказал, шла дорога на Джелиб и дальше, в Кению. Еще когда я только услышал название Джелиб, я захотел сойти там, чтобы все же попробовать отыскать моего шамана. Хотя прямая необходимость в этом отпала, поскольку его предсказание уже сбылось: я действительно обрел здесь покой, встретив человека, который помог мне обрести его. Тем более что я жаждал поскорей попасть домой. Так что, даже и желая повидать шамана, я отказался от этой идеи.

Мы ехали всю ночь, ведя машину по очереди, и впервые, как мы отъехали от дома Каданки, я видел его спящим. Доверив мне вести машину, он тут же уснул. Какое странное и прекрасное ощущение — вести машину сквозь ночь, сидя рядом со спящим Каданкой. Я был один, возле него, на этих пыльных дорогах, пересекающих пустыню, прямых и темных, освещаемых только фарами грузовика. Прислушиваясь к гипнотическому рокоту дизеля и шуму собственных мыслей, легко кружащихся в голове. И мою душу переполняло сладостное забытое счастье. И — огромное желание вернуться домой…

Домой.

Потом за руль сел Каданка. Солнце только что выглянуло из-за горизонта, и я внимательно вглядывался в перспективу шоссе, ведущего к Джелибу. Мне помнилось, что дерево, на котором располагался шалаш моего шамана, стояло именно на этой дороге, связывавшей Джелиб с Могадишо, по которой сейчас мы ехали в обратную сторону. Тогда огромный баобаб возвышался посреди бескрайней равнины. Продолжает ли шаман жить на нем или нет, я не знал, но что дерево должно было сохраниться — не сомневался. Если я правильно помнил, оно должно было находиться справа от меня.

И я его увидел! Неожиданно. Сразу же за крутым поворотом. Это было оно, мое дерево! Я не мог ошибиться.

— Стой, Каданка, стой! Дерево! Остановись, это оно! Каданка нажал на тормоз, грузовик замер на обочине Дороги, и я пулей вылетел из кабины, пробежал метров двести до дерева, сердце мое бешено колотилось. Дерево было то самое. Я даже разглядел таинственные знаки на его коре, вырезанные шаманом. Я поднял голову к гигантским ветвям. Солнце, пронизывающее листву, мешало видеть что-либо в контражуре. Я обошел ствол по кругу дважды или трижды, вглядываясь в листву, прикрывая глаза от солнца ладонью. Громко позвал. Я не помнил имени, точнее, я его никогда и не знал, поэтому я несколько раз крикнул просто:

— Эй!.. Эй!!..

Ответа не последовало. Теперь я знал, что моего шамана здесь больше нет. Прошло двадцать лет. Уже тогда дух воздуха показался мне очень старым, хотя малый рост и немыслимая худоба не позволяли понять, сколько ему лет на самом деле.

Разочарованный, я вернулся к грузовику:

— Никого нет.

— Как только приедем в Джелиб, спросим о нем, — попытался ободрить меня Каданка. — Нам все равно надо остановиться, чтобы заправиться. Напротив бензоколонки — почтовое отделение, в котором работает мой приятель, он наверняка что-нибудь знает про шамана.

Почтовое отделение представляло собой единственную комнатушку на первом этаже облупленного трехэтажного здания. На двери висела покосившаяся грязная картонка с надписью «Почта», но посылать сюда письма было абсолютно бессмысленно, потому что некому было доставлять их адресатам: в Джелибе не было почтальона. Никто не хотел содержать эту единицу. Время от времени, без всякого графика и, главное, без всякой гарантии, что почта будет доставлена по адресам, приезжал почтовый фургончик.

И если ты не спешил или не собирался сообщить что-либо важное, тогда ты мог рискнуть и отправить отсюда письмо. Единственным служащим почты был друг Каданки, которого подкармливали местные ополченцы за то, что он обеспечивал работу телефона и старинного телеграфного аппарата, а вовсе не за гипотетическую рассылку почты.

Ситуация в Джелибе была довольно спокойной. Малочисленное население городка с некоторых пор контролировалось людьми Альянса[37]. Власть принадлежала местному роду входившему в Альянс.

Друг Каданки находился на своем рабочем месте, с громкими проклятиями ковыряясь в каком-то аппарате, похожем на военный трофей, подобранный на свалке. Едва мы вошли и он увидел Каданку, как его физиономия расплылась в искренней и абсолютно беззубой улыбке. Обнявшись и похлопав друг друга по спине, друзья принялись оживленно разговаривать.

— Нет больше твоего шамана, — обернулся Каданка ко мне, поддерживаемый энергичными кивками приятеля. — Два года назад он спустился с дерева и исчез в неизвестном направлении. Юсуф говорит, что он ушел на плоскогорье, потому что почувствовал, что пришел его час, и он решил вернуться на землю своих предков, чтобы умереть там. Мне очень жаль, что ты его не застал.

— Мне тоже жаль. Столько проехать… Жаль, хотя вообще-то я думаю, что он не умер и не ушел умирать в горы, а ему просто обрыдло сиднем сидеть на дереве.

Каданка рассмеялся, его друг тоже, хотя явно ничего не понял, поскольку я говорил по-итальянски, которого, уверен, он не знал.

— Послушай, — продолжал я, — раз уж мы здесь, спроси твоего друга, можно ли отсюда позвонить в Италию.

Мне очень захотелось поговорить с Лаурой, я не звонил ей с тех пор, как приехал в Карачи, я хотел сказать ей, что возвращаюсь домой, и узнать, как дела у моей дочери.

Каданка перевел мой вопрос приятелю, а затем перевел его ответ мне:

— В принципе это было бы возможно, но линия со вчерашнего дня порвана, кажется, взорвали ретранслятор около Чизимао. Но ты можешь послать телеграмму, даже если она придет не сразу, рано или поздно она все равно придет. Телеграммы — наше фирменное блюдо.

Он опять засмеялся. Засмеялся и я. Засмеялся и Юсуф.

Я послал телеграмму Лауре.

Через три дня, с отставанием всего на пару часов от предусмотренного графика, скорее всего из-за того, что грузовик вел я, мы распрощались в двух сотнях метров от границы с Кенией. К зданию таможни, в ожидании оформления груза, тянулась длинная вереница грузовиков, и Каданка принялся опрашивать шоферов, не может ли кто из них, кто едет в Малинди, подвезти меня. Один из водителей согласился.

Стоя друг напротив друга, около грузовика, перед которым до пограничного шлагбаума оставалось всего три машины, мы попрощались. Глаза у обоих были переполнены слезами.

— Каданка… в общем… я хочу сказать тебе, что я… и не надо никаких отговорок… я не хочу услышать от тебя «нет»… Я возвращаюсь в Италию, но ты должен обещать мне, что через три месяца… максимум через год… ты приедешь навестить меня, взяв с собой своих жен и детей. Вы будете моими гостями. Я пришлю тебе деньги на эту поездку. Я очень хочу, чтобы ты приехал в Италию и побыл немного со мной, договорились?

— Нет необходимости присылать мне деньги, — ответил он с достоинством.

Хотя вряд ли он мог бы позволить себе подобное путешествие.

— Я все равно пришлю. Ты же тратил свои на меня, пригласив погостить в твоем доме, почему я не могу потратить свои на тебя, пригласив в мой дом?

В такой редакции мое предложение показалось ему более убедительным.

Он улыбнулся:

— Благодарю тебя, Франческо. Но проблема не в деньгах. Проблема в том, как нам выбраться отсюда.

— Ну… для начала переберитесь в Кению.

— Да, но моя семья?..

— Ты что, не сможешь переправить ее в Кению?

— Думаю, что смогу.

— Тогда в чем дело? О дальнейшем можешь не беспокоиться. У моего брата хорошие связи в Найроби, ты перевезешь свою семью туда, а об остальном позабочусь я. Так что не волнуйся, все будет в порядке.

Он опять улыбнулся, слегка покачал головой, как бы говоря, ты и правда сумасшедший, но все же согласно кивнул и сказал:

— Иншалла.

В этот момент водитель, с которым договорился Каданка подозвал меня. Подошла наша очередь пересечь границу.

Я поднялся в кабину, мы тронулись. На этот раз я не смотрел в зеркало заднего обзора. Я не мог заставить себя посмотреть.

Я не доехал до Малинди, попросив водителя высадить меня в Ламу, в сотне километров от границы. В Ламу было полно маленьких грузовичков, хозяин одного из них за три доллара отвез меня и высадил на берегу океана напротив небольшого островка, расположенного неподалеку от города.

Когда я его увидел, он сидел ко мне спиной на лодке, наполовину зарывшейся в песок после отлива, и удил рыбу.

Я подошел к нему и спросил:

— Прости, добрый человек, не знаешь ли ты некоего Федерико Рокка?

Услышав мой голос, он замер, словно пораженный парализующим ядом змеи, потом медленно обернулся, уронил удочки в воду и, выпрыгнув из лодки, бросился мне на шею с такой энергией, что мы оба повалились на песок.

Я не мог проехать мимо, не повидавшись со своим лучшим школьным другом. Мне безумно хотелось опять взглянуть на него, почти так же, как вернуться домой.