И когда я почти уговорила себя выйти из квартиры и сесть в подъехавшее такси, в кармане пальто обнаруживаю приглашение для двоих на юбилей веревочного парка «Небо», открытого год назад братом моего старого приятеля Ваньки Зубина. Похоже, сама судьба сегодня не благоволит семейному торжеству. И сумасшедшая идея рождается спонтанно. Похоже, других моя головушка просто не признает. Наспех переодеваюсь в джинсы и водолазку, ноги всовываю в высокие ботинки на меху, сверху натягиваю куртку, волосы прячу под капюшон и в считанные секунды поднимаюсь на третий этаж. На лестничной клетке всего две квартиры и обе съемные. Звоню в обе. В одной трель звонка эхом разлетается по явно пустому помещению. А вот во второй рычит замок и дверь открывает взъерошенный хозяин. Узнать в нем утреннего бомжа-весельчака практически невозможно: торс, перевитый мышцами, кулон на шее, короткие волосы смоляного цвета, сердитый прищур рыжих глаз. Только по ним и опознаю.

— Привет, — выдыхаю дрогнувшим голосом, все еще впечатленная разительными переменами в моем соседе: от весельчака до раздраженного и взъерошенного мужика, явно не желающего кого-то видеть. Вот только мне двери он открыл. Почему?

— Виделись уже, — хмуро. Руки на груди скрестил, плечом косяк подпер – да что же у него за манера такая приваливаться к чему-нибудь? И ждет.

— Я извиниться хотела за утро. Вела себя, как дура.

— Скорее, как ведьмочка, — усмехается.

В ответ лишь пожимаю плечами.

— Ладно, проехали. Запомню, что утро – не твое время суток, — и глаза прикрывает, будто устал. Вообще видок у него оставляет желать лучшего. Мумии и те покраше будут. Я успеваю пожалеть, что приперлась к нему. Очевидно же, что сейчас неподходящий момент для разговоров и уж тем более для того, что я намерена ему предложить. Еще не поздно попрощаться и уйти. Ага, а потом снова нацепить ненавистное платье и целый вечер изнывать от тоски. Нет уж, попытка — не пытка.

— А зачем запоминать? — вдруг цепляюсь за его последние слова, чтобы хоть как-то поддержать разговор и осторожно добраться до цели моего визита.

— На случай, когда пойдешь со мной на свидание, — говорит так легко, словно я уже согласилась. И в голосе такая уверенность, будто он и мысли не допускает, что я откажу.

— А что, утром за дверь выставишь? — спиной опершись на перила, прячу руки в карман, нашариваю пригласительный.

Он поворачивает голову, смотрит пристально, как будто одним взглядом раздевает. И улыбается краешком губ, а в его рыжих глазах вспыхивает озорство. И сразу становится похожим на того парня, с кем я столкнулась утром. Только вот сейчас он не раздражал, а притягивал, как магнит иголку.

— Зачем за дверь? Я знаю занятие поинтересней. Утро пролетает незаметно.

И вроде ничего такого не сказал, но я ощущаю, как щеки краснеют от его тихого, с хрипотцой голоса. Откуда что взялось? И дрожь холодит кожу – того и гляди в действительности до стриптиза дойдем. Хотя надо признаться, что увидеть его голым я бы не отказалась. И сосед уже наверняка представил нечто подобное относительно меня. Усмехаюсь. Вот уж не ожидала от самой себя. Еще немного и я буду готова отдаться ему, даже не спросив имени. Да что же это? Дергаю плечом и выуживаю из кармана пригласительный.

— Тогда пошли, — и протягиваю ему пеструю бумажку. — На свидание.

Он смаргивает, смотрит на мою ладонь, потом на пригласительный. И не верит. На что угодно поспорю, но с ним такое точно впервые. И наваждение прилюдного стриптиза спадает. А вот с остальным сложнее: адреналин пенит кровь, мешает мыслить здраво. И впервые за несколько последних лет меня это только подстегивает.

— Да ладно? Серьезно на свидание зовешь?

Киваю.

— А если я женат и у меня пятеро детей? — хитро щурится.

— И что? Я же не в ЗАГС тебя зову. Мне твой штамп в паспорте до лампочки.

— А имя? — не отстает и ответа не дает.

Имя? Захочет – назовет, а нет – я и так найду массу слов, как его величать.

— Такси уже ждет, — поторапливаю его с решением. И искорки веселья в его глазах пускаются в пляс.

Он кивает и исчезает в квартире, оставляя дверь открытой, как приглашение. А я прислушиваюсь к себе: сердце аритмичным эхом отзывается  в висках, выстукивая по венам давно забытое чувство драйва. Давненько я не делала глупостей. С Федькой совсем забыла, какая я на самом деле: бесшабашная, живущая на острие свободы.

Сосед появляется через пять минут, полностью одетый. И я все-таки присвистываю от метаморфозы, из утреннего бомжа превратившего его в сексуального, стильно одетого молодого мужчину. Он лишь усмехается моей реакции, запирая дверь, прячет ключи в карман и, не вызывая лифт, сбегает по ступенькам. Я тороплюсь следом, гадая, чем обернется моя сегодняшняя глупость. Как пить дать – ничем хорошим,  с моей-то везучестью на мужиков.


Глава 2.

2. Декабрь.

Папа звонит, когда мы уже подъезжаем к зданию веревочного парка.

— Неужели моя мышь, наконец, решила оторваться вместо скучного семейного торжества? — в его голосе лишь тепло и нежность.

— Так получилось, — только и отвечаю, косясь на задумчивого соседа. За время нашей поездки он не проронил ни слова, а я сто раз умудрилась пожалеть, что затеяла все это. Но отступать некуда.

— И как я понимаю, твои друзья не в курсе?

— Правильно понимаешь, папуль, — на этих словах сосед оборачивается, смотрит задумчиво, будто трудную задачку решает.

— И новость о грядущей свадьбе сильно преувеличена, — продолжает весело.

— Угу, — улыбаюсь во весь рот, не удивляясь, что папа в курсе событий. Даже не читая глянца и не смотря выпуски новостей – он всегда все знает. И как только ему удается? Когда-то я у него спросила, а он лишь щелкнул меня по носу: «Работа у меня такая».

— Я надеюсь, он стоит того.

Кто? Сосед, имени которого я даже не знаю? Наверное, я слишком пристально уставилась на него, потому что он вдруг подмигивает мне и тихо смеется. Ну-ну. И не сводя с него лукавого взгляда, выдыхаю в трубку:

— Быть может, я даже замуж за него пойду.

Сосед давится собственным смехом.

— Тогда обязательно дай ему мой номер, — посерьезнев, почти приказывает отец. Я напрягаюсь.

— Это еще зачем? — зная папу, тому ничего не стоит устроить проверку моему новоявленному жениху. Он уже стольких парней от меня отвадил, что засранец Федька уже давно побил все рекорды и не свинтил от меня в первую же неделю. Впрочем, надо признаться честно – ему папа никаких проверок не устраивал, словно не ощущал в нем опасности или просто не видел в нем моего бойфренда на постоянной основе. Да и вообще бойфренда – мы и целовались то пару раз и ни один из них меня не впечатлил. А может, наоборот, мысленно его и прочит мне в мужья. Папина логика – сплошные дебри.

— Полагаю, ему понадобится союзник, чтобы выдержать тебя дольше часа. А я – самый лучший.

— Предатель, — шиплю в ответ на отцовский смех.

— Я просто люблю тебя, мышь. Оторвись на всю катушку.

— Даже не сомневайся.

— Только, смотри, без фанатизма. Чтоб все целы и невредимы, ладушки?

— Все будет тип-топ, папуля.

Я выбираюсь из такси и попадаю в снежный вихрь. Смеюсь, запрокинув голову и раскинув руки, ловлю губами снежинки. Ветер взлохмачивает волосы, морозом лижет лишенную шарфа шею, обнимает лицо. И нет ничего волшебнее сыплющегося из небесной черноты снега.

А мой спутник замирает чуть впереди, спрятав руки в карманы, не забыв подпереть своим могучим плечом фонарный столб, и не выпускает из виду ни одно мое движение. И от его взгляда в низу живота мягким клубком поселяется тепло. Я улыбаюсь, шагаю к нему.

— Сколько тебе лет, Маруся? — вдруг спрашивает мой сосед, откуда-то прознав мое имя. Журналист все-таки? Хмурюсь. — Так сколько? — не отстает.

— Девятнадцать, — с вызовом. Нет, не журналист он. Во всяком случае, явись он по мою душу, знал бы мой возраст: Федька и о нем растрепал, — сегодня исполнилось, — добавляю тише.

— А мне тридцать пять, — отчего-то раздражаясь, говорит он. — Я старый, потрепанный жизнью мужик. Ты уверена, что хочешь этого?

Пожимаю плечами, не совсем вникая в суть его переменившегося настроения и идиотских вопросов. Причем здесь возраст? Это же просто развлечение. Что здесь такого? И вообще, вовсе он и не потрепанный. И вдруг становится любопытно, а каков он в постели. Странное желание попробовать его на вкус, коснуться его острых скул, пройтись губами по груди, слегка покусывая, обжигает. И щеки и без того румяные от морозного ветра, алеют еще больше. Как хорошо, что зима избавит от неловкости. И чтобы не выдать себя с головой, решительно киваю, беру его под руку и веду в стеклянные двери здания.  И  тут.

— Гроза?! — изумленно рокочет за спиной бас.

Мы оборачиваемся вдвоем, с ошеломлением уставившись на идущего нам навстречу здоровенного «лося» с густой рыжей шевелюрой и лыбящегося во все тридцать два. Один удар сердца, еще один и приходит узнавание: Ванька Зубин! И медвежьи объятия, сжавшие что тиски и сопровождающиеся ликующими не по-взрослому воплями.

— Пришла все-таки! Невероятно! Аааа! А хороша-то! Хороша!

Он ненадолго отлепляет меня от себя, рассматривает, не веря, что я – это я. Хохочет. А после снова стискивает в своих лапищах. Я пытаюсь вырваться, но это все равно что двигать гору: никаких шансов. Потому я смиренно дожидаюсь, когда же меня-таки поставят на землю. А Ванька теребит, обнимает, сдавливая до хруста в костях, и смеется радостно. И сколько бы сии обнимания продолжались – неведомо, если бы не ровный, но властный голос за спиной:

— Иван, хорош уже мою женщину лапать.

Зубин замирает каменным изваянием и смотрит поверх моего плеча. А я высвобождаюсь из его лапищ и оборачиваюсь к тому, кто назвал меня своей. Но кроме своего соседа никого не обнаруживаю. Перевожу взгляд на Ваньку, потом на соседа. Тот подмигивает мне, а Ванька вдруг широко улыбается и шагает к соседу. Они обмениваются рукопожатиями, как давние приятели. Ничего себе!

— Ты давно вернулся? — спрашивает Ванька и, не сдержавшись, все-таки обнимает моего соседа.

— Пару дней назад, — отвечает сосед, смотря на Зубина по-отечески тепло и похлопывая того по плечу.

— Сашка будет рад, — басит Ванька, — он же давно тебя ждет, у него же там, ааа,  — разводит руками и достает из кармана мобильный, но сосед перехватывает его запястье.

— Не надо, Иван. Видишь, я сегодня на свидании, — и подмигивает мне. Ванька качает головой.

— На свидании? — словно не веря переспрашивает Ванька, уставившись на соседа. — А как же… — но осекается под посуровевшим взглядом соседа. Любопытненько. А Ванька встряхивает своими невозможными кудрями. — Мне же никто не поверит, — говорит он сокрушенно.

— А ты никому не признавайся, — подсказываю я.

— Но о тебе же все газеты пишут, — парирует Ванька.

Вздыхаю, чувствуя, как злость щекочет затылок. Ох и Федька, удружил. Но не успеваю и рта раскрыть.

— И что же там о тебе пишут, Маруся? — сведя брови, вкрадчиво интересуется мой безымянный сосед.

— Да врут наверняка, — вмешивается Ванька, сообразив, что ляпнул про газеты зря, учитывая, о чем там пишут и кем представился мой сосед. Веселый, однако, у меня день рождения.

— И все же, — не унимается сосед, сократив расстояние, и жестом собственника обнимает меня за талию. И жар волной прокатывается по телу, пульсом застревает в висках, опаляет лицо.

— Иди к черту, — шиплю ему в самое ухо и отступаю назад, но оказываюсь прижата к боку соседа. И дыхание сбивается от его дразнящего запаха, смешавшегося с морозом. Я закусываю губу и сжимаю кулаки. Черте что творится! Не хватало тут еще поплыть от малознакомого мужика. Вот уж тогда точно папа «порадуется» за дочурку.

— Ребят, идемте лучше внутрь, — встревает Ванька. — Там уже все заждались.

— Все? — в один голос с соседом.

Но Ванька лишь хитро улыбается и уверенно двигает к стеклянным дверям здания. А мой сосед не торопится отпускать меня, держит крепко и смотрит, улыбаясь чуть насмешливо, словно предлагает попробовать избавиться от него. Ну что ж, сам напросился.

Обманчиво-нежно скольжу ладонью по его спине снизу вверх, ерошу влажные от снега волосы. Он хмурится, и рука его каменеет на талии. А я двумя пальцами прокладываю дорожку от макушки к затылку, нащупывая нужные точки. Вдох. Надавить. Выдох. И пальцы тонут в пустоте, а шею обжигает горячее дыхание.

— Почти поймала, — и я слышу, как он улыбается.

— В следующий раз успею, — парирую в тон ему, — если не прекратишь меня лапать.

— Тогда я буду начеку, — смеется, но ослабляет хватку. Я шагаю вперед и, не оборачиваясь, вхожу в здание. Черт с ним, с соседом! Не съест же он меня, в самом деле. Пусть развлекается, а я буду получать удовольствие. В том числе и от его прикосновений. И губы сами растягиваются в улыбке. Глупо отрицать, что его руки меня будоражат и тело откликается ему, как родному. Щеки краснеют, и я прячу лицо в воротник куртки. Дура, что тут скажешь.