Воронин сказал, как опечатал, будто опломбировал ярлык. После вынесения приговора Михаил Воронин замолчал, и присутствующие остро ощутили, кожей почувствовали, что-то зловещее затаилось в его молчании. И они поняли – с чужими деньгами шутки плохи. Надо свои иметь. В эти секунды случилось страшное и непоправимое, Морозов перестал быть порядочным человеком. Он перешел в разряд других, отверженных, опасных, тех самых, кто все делает в темноте, сзади и наоборот.

– Вызывай наряд, звони в отдел, – коротко бросил Анатолий Алексеевич охраннику.

– Слушаюсь, Анатольлексейч, – крикнул охранник и полетел к выходу.

– А я еще нужен? – безнадежным тоном взвыл специалист с утиным носом.

– Еще как нужен, больше всех нужен, – невесело засмеялся Анатолий Алексеевич, – у вас же по графику дежурство. Вот и дежурьте себе на здоровье.

Михаил Воронин натужно, с хрипом дышал, ему не хватало воздуха, в помещении и впрямь было душно, кондиционеры на ночь отключались. «Медиа-банк» работал в режиме экономии электроэнергии.


Анна вылила остатки шампанского в остывшую воду, открыла кран, добавила в ванну горячую воду и заплакала. Ничем не отмыть любовь. И шампанским не залить. И в ванне она не размокает. Владимир прочно поселился в одиноком сердце. Теперь Анна понимала, что зря затеяла ссору из-за подарков. Злые подруги выступили единым фронтом, искусно настроив невесту против жениха, вот и получилась катавасия. А как все красиво начиналось: цветы, музыка, стихи, беседы о высоком искусстве. Казалось, не будет конца наступившей гармонии. Анна хотела и не хотела замуж. В браке она опасалась грязного быта, ежедневной сутолоки, мельтешения и застоя. Невозможно было представить симпатичного Владимира в роли занудного супруга. Анна почему-то наивно предполагала в своих размышлениях, дескать, едва Морозов получит власть над женщиной, с него вмиг соскочит интеллигентность. Он станет таким, как все мужья. Один за другим пробежали в воображении Анны знакомые мужские портреты. Михаил, Александр, Иван, Игорь. Подруги часто жаловались на непонимание со стороны мужей. В основном супружеские мнения расходились на материальной основе. То не купил, этим не смог обеспечить. Вечная война на почве мелких желаний. Именно этого и страшилась Анна. Трусливая невеста побаивалась, что Владимир с первых же дней супружества станет посягать на твердый и прочный материальный мир Анны Мельниковой. Этот мир создан вот этими руками, хрупкими, тонкими, цепкими. Она вытащила из воды руки и внимательно осмотрела кисти. Осмотр произвел благоприятное впечатление. Кисти тонкие, кожа на руках без синих жилок и венок, ровная и смуглая. Она вновь сунула руки в воду, размешивая пену, пытаясь создать из ничего нечто прочное и стабильное. Но мыльная пена разлеталась хлопьями. Совершенно определенно, что повод для ссоры был надуманным, Анна спровоцировала скандал. Красное платье грустно висит в шкафу, ожидая своего часа, а долгожданный час остался в прошлом, в той минуте, когда еще не случилась размолвка. И в этом месте глаза Анны вновь наполнились слезами, и она горько расплакалась, вытирая слезы пенными руками. Пестрые картинки калейдоскопом замелькали перед глазами, Анна подавила радостный вздох. С каким нетерпением она ожидала первого свидания, того самого, когда на небесах решается судьба двоих. Анна знала, чувствовала, что именно в тот день свершится самое главное, самое важное событие. Владимир позвонил первым. Пригласил поужинать, заехал за ней, открыл дверцу мишины, подал руку. Все, как в кино. Белый шарф, длинное пальто, сверкающий автомобиль: В ресторане Морозов вел себя галантно, слегка манерно, но уже в тот момент он был родным человеком для Анны, близким, своим. Они немного потанцевали, послушали музыку, и им больше уже не захотелось расставаться. Никогда. Анна жалобно всхлипнула. Она вспомнила чувство единения, страх перед предстоящей разлукой.

– Зайдешь ко мне? – спросил Владимир.

– Поздно уже, – прошептала Анна.

– И хорошо, что поздно, лишь бы не рано, а чашка кофе тебе сейчас не повредит, – сказал Владимир, нежно и бережно привлекая к себе девушку.

И Анна доверчиво склонилась на его плечо. Спать категорически не хотелось. Они так и не уснули в ту ночь. Сначала пили кофе, потом гадали по ладоням, выискивая друг у друга линию судьбы и брака. Ничего не нашли, запутались в линиях и начали все сначала. Незаметно линии слились в одну сплошную, руки переплелись. Все стало общим, родным, неделимым. А потом и вовсе забыли, где находятся. Комната исчезла, стены и мебель пропали, стали незримыми, столы и стулья постепенно растворились в воздухе. Владимир ласкал гибкое тело Анны, а она вливалась в него, как молодое вино, отдавая себя целиком, пытаясь понять, где и на каком острове они оказались. И не было пронзительным ласкам конца, казалось, они будут длиться целую вечность. И вот слабый рассвет проник через квадраты окон. Мебель стояла на своих местах, но мир уже стал другим, он переменился, в нем больше не было одиночества. Уже позже появилась другая жизнь, одна на двоих. Незаметно она стала привычной. Кино, прогулки, театр, выставки. Мир был пестрым и ярким. Анна любовалась собой, своим отражением. Она непрерывно вертелась перед зеркалом. Ей нравилась эта новая Анна, влюбленная и любящая. И вдруг все закончилось. В один миг. Суета целиком поглотила счастье. Анна встала, поглядела на себя в зеркало и решительно обтерлась полотенцем.

«Я же люблю его, он моя жизнь, и мне нужно спасать свое счастье! Надо бежать за Владимиром, бегом, догонять его, пока не отняли. Я умру без него. Жизни мне не будет, если мой любимый не вернется. Ах, а во что бы мне одеться? Надо же быть нарядной, Новый год все-таки. Надену красное платье, в нем я отлично выгляжу, просто супер! Неплохо бы к платью иметь подходящие сапожки, да ладно, обойдусь без сапог. Зачем они мне в этом климате? Развалятся от непогоды, в один момент развалятся». Примерно с такими мыслями Анна вышла из ванны, будто Афродита из пены морской, досуха очищенная от суеты и материальных желаний.


А на месте происшествия творилось что-то невообразимое. В канун Нового года в здании «Медиа-банка» собрались почти все управляющие, менеджеры и служащие, конторщики и канцеляристы. Прибыл даже главный управляющий. Среди толпы важно прохаживались милиционеры. Два сержанта. Первый был явно главным, он почему-то держал руки за спиной, отчего был похож на арестованного. Оба хранили угрюмое молчание. Главный управляющий ненавидящим взором сопровождал каждый их шаг. Его глаза, как маятник, ходили туда-сюда, туда-сюда, голова же оставалась на месте. Леонид Львович не понимал, что произошло, точнее, он все понимал, но с трудом. Произошедшее событие никак не укладывалось в голове управляющего. Морозов Владимир Андреевич проник в ячейку и похитил деньги клиента. С этим все понятно. И просто, цинично просто, проще уже не бывает – служащий банка украл деньги. Вор должен сидеть в тюрьме. Все это выстраивалось в стройную схему. А вот дальше начиналось непонятное. Во-первых, Морозов не вор. Уже много лет он является честным сотрудником, и, если бы Владимир захотел что-нибудь украсть, он мог бы спокойно похитить миллион, да что там миллион, два, три. С другой стороны, Морозову не нужны три миллиона чужих баксов. И в этом Леонид Львович был уверен на тысячу процентов.

– Анатолий Алексеевич, а может, это и не Морозов вовсе? – нерешительно сказал управляющий, обращаясь непосредственно к начальнику безопасности и ко всем присутствующим одновременно.

– Да он это, он, он, он, Леонид Львович, – единым оркестром загалдели сотрудники и охранники, и лишь оба сержанта продолжали вышагивать один за другим, сохраняя при ходьбе таинственное молчание.

– Свободный допуск в хранилище есть только у Морозова, Леонид Львович, – сказал Анатолий Алексеевич.

О наличии вторых ключей вслух не говорили. Прознав про это, банк могут лишить лицензии. Запросто лишат. Наступили лихие времена. К тому же нельзя допустить утечки информации. Надо как можно быстрее догнать Морозова, задержать его, чтобы он не успел раскрыть тайну проникновения в хранилище. И никому не смог рассказать, даже всесильным органам. Начальник безопасности и управляющий понимали, что надо соблюдать тайну, чтобы ни при каких обстоятельствах не обсуждать тему секретного доступа в ячейки. По крайней мере публично. Иначе всем крышка: и банку, и его сотрудникам. Анатолий Алексеевич немного помешкал, встал за спинами сержантов и вдруг невольно подключился к строевому шагу. Теперь в едином строю шагали трое, остальные смотрели на них. Кто-то уже зашелестел вощеной бумагой, по-домашнему запахло съестным, зазвенела посуда, посыпались на пол пластиковые стаканчики, звонко зажурчала жидкость. Леонид Львович посмотрел в угол. Минеральная вода, не шампанское. Управляющий вздохнул. Дома бесилась жена, ждали дети. В дальнему углу коротко хихикнули, затем, осмелев, кто-то рассмеялся, громко, открыто, и вот уже все заговорили, оживились, и началась другая жизнь, экстремальная, предновогодняя. Ударили часы. Оставалось полчаса до Нового года. Первый сержант вдруг резко затормозил, остановился, второй налетел на него, а Анатолий Алексеевич уткнулся носом в его спину.

– Надо объявить план-перехват! – сказал первый сержант.

– Точно! – подтвердил второй.

– Правильно, ребята, объявляйте! – поддержал бравых милиционеров Анатолий Алексеевич.

Начальник безопасности застопорил ход и вышел из строя. Решение пришло само собой. Можно передохнуть. Он хлопнул ладонями, будто призывал публику к смирению, при этом Анатолий Алексеевич улыбнулся несколько кривой улыбкой. Получилось смешно. Громкий хлопок, кривая улыбка. И все засмеялись. И лишь Леонид Львович промолчал, он боролся с наступавшей дурнотой.


А Владимир Морозов весь в мыле и пене объезжал город вдоль и поперек и по периметру. Все бесполезно. Он уже побывал на окраинах, исколесил центр, но все обувные магазины были закрыты. Модные дома и салоны находились в состоянии кладбищенского покоя. Они загодя сбыли докучливым клиентам почти весь товар, приготовленный на рождественские и новогодние торжества. Пустые витрины тускло поблескивали незрячими глазницами. Морозов зашел в небольшой ресторанчик, попросил воды, звучно набулькал полный стакан, и принялся цедить медленными глотками убийственно-ледяную жидкость, растрачивая драгоценное время на бесплодные раздумья. Владимир пытался найти выход из безвыходной ситуации. Но ничего толкового Морозов придумать не смог и лишь изредка трогал языком ноющие от холодной воды зубы. Весело затренькал мобильник. Морозов посмотрел на номер и не ответил на звонок. Звонила Надежда Павловна Семенова, видимо, хочет посплетничать женщина. Вечно суетится, беспокоится, прыгает. Владимир лениво допил воду, закурил, бросил недокуренную сигарету в пепельницу. Морозов хотел найти собственное решение – правильное, мудрое, справедливое. Но голова отказывалась служить, мысли не слушались хозяина. Владимир повертел сотовым, подбросил его, поймал на лету и вдруг тихо рассмеялся. Вот оно – решение. Толковое и разумное. На ладони. В телефоне. Морозов нажал кнопку вызова.

– Надя, это Морозов, ты мне звонила? – сказал Владимир.

– Ой, звонила, только что, а ты где? – вскрикнула Надежда.

– В ресторане, на Невском, недалеко от площади Восстания, а что, что-то случилось? – спросил Владимир, надеясь на чудо.

Да, он очень хотел, чтобы что-то случилось, беда или чудо – никакой разницы для него не было. Ведь тогда Семенова сама приплывет в сети, золотая рыбка попадется на крючок. В золотых сапожках. И все получится. И задуманное исполнится.

– Ой, Володька, случилось, такое случилось, ты не уезжай, я сейчас приеду, дождись меня, хорошо? – задыхаясь, торопливо прокричала Надежда и отключила телефон.

А Морозов умильно ухмыльнулся, допил минералку и заказал еще одну бутылку. Надежда Павловна Семенова не вошла, она влетела в ресторан. Красавица сразу увидела Морозова, но не подошла к нему, сначала бросилась к официанту, что-то быстро залопотала, суетливо размахивая руками, горячась и вспыхивая от волнения, и лишь затем направилась к столу, за которым одиноко сутулился Морозов.

– Володя, ты что, ничего не знаешь? – сказала Надежда, принюхиваясь к Морозову.

Вдруг человек спиртным горе заливает. Нет, водкой от него не пахнет. И Семенова присела на край стула.

– Ничего не знаю и знать не желаю, сейчас не до этого, – резко оборвал Надежду Морозов, разглядывая хрустальную жидкость в запотевшем бокале. – Надя, у меня к тебе важное и серьезное дело. Выручи меня, пожалуйста, век не забуду!

Надежда Павловна удивленно уставилась на Владимира. Семенова не ожидала от него резких слов, Морозов всегда казался ей мягким и уступчивым. И Семенова вмиг переменилась, природная болтливость на короткое время уступила место женскому любопытству. Надежда замолчала, поджав губы, чтобы ненароком не выпалить лишнего, она сгорала от желания узнать, какое-такое важное дело есть у Владимира Андреевича Морозова к ней, Надежде Павловне Семеновой.