— Я могу вызвать полицию, — в глазах появился яростный блеск.

— Вызывай, — с вызовом глядя на нее и проводя большим пальцем по нижней губе.

Швырнула тарелку в раковину и, тяжело дыша, смотрит мне в глаза.

— У меня, черт тебя раздери, Авдеев, есть своя личная жизнь. Ты ее ломаешь… ты все опять ломаешь. Откуда ты только взялся опять? Как же я тебя…

Не договорила, обошла меня и, прихватив сотовый со стола, хлопнула дверью кухни. Видимо, отправилась звонить своей «личной жизни» и объяснять, почему не выйдет пригласить его к себе или приехать к нему. От мысли об этом пальцы сжались в кулаки совершенно непроизвольно и захотелось свернуть шею тому козлу, который за время моего отсутствия валялся в её постели. И сверну. Увижу ублюдка и откручу голову. Да! Я её не помнил… но у меня в висках пульсировало, что эта женщина принадлежит мне, и черта с два я так легко отойду в сторону. Особенно зная, что она ко мне не равнодушна. Я это каждой порой чувствовал, каждым нервом. Подсознательно. На уровне голых инстинктов.

Теперь я сам мыл тарелки и складывал наверху в шкаф. Тер мочалкой. А перед глазами проклятая шторка, я дергаю ее туда-сюда, а она, сука, прилипла и ничего мне не открывает… а за ней силуэт моей жены с каким-то мудаком в обнимку. И я понимаю, что мешаю им. И мне по хрен. Я одерну эту гребаную шторку и вскрою ему грудную клетку голыми руками. В кухню зашла Алиса. Увидев меня, тут же отвела взгляд и открыла холодильник. Милая, нежная, очень хрупкая и в тоже время словно вся в колючках, ощетинилась и всем своим видом показывает, чтоб не приближался.

— В каком ты классе?

— В десятом.

Она достала йогурт и поставила на стол, а я смотрел на эту взрослую девчонку, и у меня в голове не укладывалось, как она может быть моей дочерью. Хотя проскальзывает внутри ощущение, что лицо у нее знакомое, и движения, и волосы пшеничные в хвост собраны так же, как у матери. Не чужая и не родная. Где-то на грани того и другого. И… и почему-то не от меня это зависит в данный момент.

— И как с учебой?

Она проигнорировала мой вопрос и нажала кнопку на электрочайнике.

— Понятия не имею, о чем можно тебя спросить… Пытаюсь поддержать беседу. Может, поможешь?

— А ты сильно не утруждайся, пап. Ты и раньше не имел понятия, о чем со мной говорить.

Значит, все же с детьми тоже все до чертей паршиво. Чудесно! Спасибо тебе, Авдеев, за то, что тебя все так ненавидели. Теперь совсем не удивительно, что тебя пытались прикончить в каком-то зачуханном городишке. Кому-то еще ты насолил, однозначно.

— Но мы же как-то общались. Я, кажется, забирал вас по выходным.

— Кажется. Меня ты не забирал. Это была басня для мамы. Ты давал денег — я ездила к подругам, а ты брал Машку и Лизу в очередной парк развлечений или куда-то там, где мог их загнать на аттракционы, а сам заниматься своей работой.

Вздернул одну бровь и прикрыл форточку, пока она наливала себе чай и ежилась от прохлады, постукивая ногой в пушистой тапочке об пол, отбивая какой-то только ей известный ритм.

— Я тебя обижал? Плохо к тебе относился?

Усмехнулась с какой-то презрительной яростью.

— Никак не относился. У тебя не было на это времени.

Потом подняла на меня взгляд ледяных голубых глаз и добавила.

— Так что расслабься и просто забей, как и раньше. Лично для меня ничего не изменилось.

Прихватила йогурт с ложкой, чашку с чаем и ушла из кухни, оставив после себя легкий запах шампуня и какого-то сладковатого парфюма, не подходящего для её возраста. Я на автомате приготовил себе кофе, а когда отпил — понял, что это именно то, что я так долго хотел… и я сделал его сам, а сейчас даже не припомню, сколько ложек сахара положил. В ванной все так же продолжала литься вода, а я смотрел на свое отражение в окне и понимал, что все, что я о себе узнаю, совсем не похоже на то, каким я представляю себя изнутри. Может быть, я и был мудаком… но почему по отношению к своей семье? Почему у меня это вызывает жесточайший диссонанс. Когда я был настоящим? С ними или сейчас сам с собой? Почему мне, блядь, стыдно?

Вышел из кухни и, проходя мимо ванной, остановился, прислушиваясь. Женя с кем-то тихо говорила по телефону.

— А что мне по-твоему делать? Да, я выгоняла… Он не уходит, понимаешь? Я не могу настаивать — это и его квартира тоже! Что? Даже не вздумай. Этого еще не хватало! Послушай, Славик, нам всем сейчас нелегко. Я думаю, он уже завтра уедет к своей маме, и мы с тобой поговорим. О Господи! Нет! Я не собираюсь с ним спать в одной комнате!

Прислонился лбом к стене… Значит-таки, да, у нее появился любовник. Может быть, он и был? Может быть, я ушел именно по этой причине? Внутри поднималась волна какой-то необъяснимой злости, и сердце начало стучать быстрее обычного. А что, если Сева прав, и это их рук дело? Что если…

— А подслушивать некрасиво.

Обернулся и увидел Лизу с еще одним рисунком в руках. Она смотрела на меня снизу-вверх, и я невольно улыбнулся, разглядывая веснушки у нее на носу и растрепанную косичку.

— Я и не думал подслушивать.

Она пригрозила мне пальцем, и я присел перед девочкой на корточки.

— Нарисовала что-то еще?

Кивнула и протянула мне. Я взял листик, продолжая смотреть ей в глаза такие же зеленые, как и у ее матери. Совсем маленькая. Еще не умеет лгать и притворяться, смотрит на меня с немым обожанием, а у меня от ее взгляда дух захватывает. Посмотрел на рисунок и нахмурился — на кривой лавочке сидела маленькая девочка и плакала, а за ее спиной мужчина и женщина кричали друг на друга и размахивали руками.

— Это ты?

— Нет… это Алиска.

— А почему она плачет?

— Она всегда плакала, когда вы ссорились и ты уходил. Она думала, я не вижу… а я все вижу. И мама плакала. А ты правда сегодня останешься здесь? Ты больше нас не бросишь?

В горле застрял какой-то комок и упорно не поглатывался, словно камень. Я смотрел в глаза малышке, а она на меня, и мне вдруг показалось, что в этот момент у меня быстрее забилось сердце. Довольно непросто оставаться равнодушным, когда маленький ребенок смотрит на вас с такой любовью.

— Останусь. Я же обещал, помнишь?

Она кивнула и вдруг потрогала маленькими пальчиками мой лоб.

— Болит?

— Нет.

— А ты нас не помнишь, да? Машка сказала, что ты упал, ударился головой и все забыл.

— Да, это правда.

— Значит, ты меня больше не любишь, и тебе не нужны мои рисунки.

Она отобрала у меня рисунок, но уходить не торопилась, ожидая реакции.

А у меня ее не было. Я не знал, как реагировать. Что ей сказать? Что я, и правда, не люблю её? Что вообще говорят в таких случаях маленьким детям, чтобы не травмировать?

— Ты мне очень нравишься, и я попробую полюбить тебя снова.

Кажется, этот ответ её вполне устроил, и она протянула мне рисунок обратно.

— А если не получится… ты уйдешь от нас, да?

Я пожал плечами, и она тяжело вздохнула.

— Если ты уйдешь, к нам снова придет этот мерзкий дядя Славик со своими конфетами и цветами. Ненавижу его!

В этот момент из ванной вышла её мать, кутаясь в халат, её глаза расширились, и она посмотрела то на меня, то на Лизу.

— Так, а ну-ка марш спать! Я сейчас приду читать тебе сказку. Бегом в постель!

Лиза нахмурилась, но пререкаться не стала, а я поднялся с корточек и посмотрел на свою жену. С трудом подавил желание вырвать из ее пальцев смартфон и набрать того ублюдка, с которым говорила у меня за спиной.

— Значит, Славик. Это из-за него ты меня выгнала и подала на развод?

— Я не собираюсь это обсуждать сейчас.

— Просто ответь мне «да» или «нет»! Ты нашла другого мужика, я узнал об этом и поэтому ушел от тебя?

Женя отобрала у меня рисунок Лизы и смяла его в кулак.

— Нет! Ты ушел не поэтому! И хватит допросов. Хватит играться в мужа и отца. Ты хотел тут остаться, как сосед, значит, так тому и быть. Оставайся. Но в жизнь мою и в душу не лезь. Я постелю тебе в твоем кабинете. Когда надоест играть, помогу собрать вещи и отвезу к твоей матери.

— Не надоест. Я, кажется, все еще твой муж и все еще отец наших детей? Они ведь все наши? Или я чего-то ещё не знаю?

Замахнулась, но я перехватил ее руку и насильно опустил вниз.

— Какой же ты…!

— Честный, Женя. И задаю правильные вопросы, потому что больше задать некому. Все трое мои?

— Твои, — прошипела мне в лицо, — все трое твои!

— Вот и хорошо. Спасибо, что ответила.

— Отпусти руку. Больно.

Разжал пальцы и вдруг неожиданно для себя наклонился, и втянул запах ее волос, от наслаждения непроизвольно глаза закатил. Охренеть, как же вкусно она пахнет.

— Кокос… обожаю запах кокоса.

Женя зло усмехнулась.

— Неужели? При последней ссоре ты орал мне, как он тебе опостылел. Идем, поможешь мне разложить диван.

Но в этот момент её сотовый снова завибрировал, и Женя, бросив взгляд на дисплей, медленно и шумно выдохнула. Я посмотрел на смартфон и увидел то самое имя «Славик». Кажется, у меня за пару часов выработался на него рефлекс. Рвотный. Притом не имеющий никакого отношения к тошноте, а, скорее, к слову «рвать»… На части.

— Ответь своей личной жизни. А то вдруг обидится.

Она несколько секунд колебалась, а потом все же ответила.

— Да! Я же просила… — но её явно перебили, и она замолчала, слушая, что ей говорят, — что? Как? Когда?

Подняла взгляд на меня и слегка побледнела. Всенепременно сверну ему голову, как только увижу.

— Хорошо, я… я поняла. Завтра поговорим об этом. Узнай, что именно произошло. У тебя же есть там знакомые. Да… все хорошо. Не волнуйся за меня. Пока. Спасибо, что сообщил.

Медленно опустила руку с сотовым.

— Олега нашли мертвым.

— Того Олега, который все делал вместо меня?

— Да.

— И что?

Она поежилась, кутаясь в халат и обхватывая себя за плечи.

— А то, что его нашли неподалёку от того города, из которого я тебя забрала.

— Сочувствую… но, так как я его не помню, то мне особо не о чем скорбеть.

— Ты не понимаешь, да? Он всегда и везде ездил с тобой. Он был твоей тенью и самым лучшим помощником. То, что вы оказались в одном городе, скорее всего, не случайно и… может быть, он ездил туда с тобой.

— Может быть. Идем, постелешь мне на диване, я чертовски устал за сегодня. И подумаю об этом завтра.

Глава 10

Я проснулась раньше будильника. Сбросила одеяло и села на постели, тяжело дыша и прижимая руки к груди. Туда, где бешено билось сердце. На лбу выступила испарина, и я провела по нему тыльной стороной ладони, вытираясь и глядя на влажную руку.

Мне приснился кошмар, как я приехала в тот зачуханный городок и в ту областную больницу, врач повел меня к Кириллу. Мы долго шли по всяким коридорам, лестницам, а когда подошли к двери, за которой якобы должен был находиться Кирилл, мне стало очень страшно. Врач распахнул её настежь, а там фигура человека, накрытого с головой белой простыней. Он говорит, чтоб я пошла к мужу, а я кричу, что его там нет. Он не может быть мертвым. Меня толкают в спину, и я медленно иду к постели. Словно по горящим углям. Нескончаемо долго иду, а когда останавливаюсь у кровати, кто-то одергивает простыню, и я вижу человека без лица. Гладкая кожа вместо носа, глаз и рта. От собственного крика зазвенело в ушах, и я проснулась.

Несколько минут еще сидела в прострации, потом встала и, набросив халат поверх ночной сорочки, вышла в коридор. Тут же о ноги потерся кот, автоматически наклонилась, чтоб почесать за ухом, и плотнее в халат закуталась. Подошла к комнате Лизы, толкнула приоткрытую дверь, и на секунду из легких весь кислород испарился. Постель пустая. Это, видимо, кошмар каждой матери. Логика просыпается спустя первые секунды жуткого панического оцепенения, от которого хочется закричать. Заглянула к Маше, к Алисе — нигде нет ее. Ступая на носочках босыми ногами, подошла к кабинету и осторожно приоткрыла дверь. И тут же в груди защемило так, что еле сдержалась, чтоб не всхлипнуть. Могла и сразу догадаться, к кому она пошла. Спит с Кириллом. Точнее, на нем. Как и раньше, когда он еще жил с нами. Животом на животе, обхватив его руками и ногами. Прислонилась к косяку двери, медленно выдыхая и жадно пожирая взглядом эту картину призрачного счастья, сладкой иллюзии, что вообще все было кошмаром, и он здесь с нами. Никуда не уходил… не изменял… не предавал… не ненавидел меня. Спит глубоким мужским сном, запрокинув голову, обняв Лизку двумя руками. Пальцы сцепил между собой. Сильные, длинные. И обручальное на безымянном поблескивает в слабых лучах солнца. Я ни разу не признавалась себе, как сильно хотела, чтобы он вернулся к нам обратно. Иногда до ломоты в костях и до дикого отчаяния, от которого выть хотелось. Унизительно хотелось наплевать на измену, на предательство, закрыть глаза на все и даже на проклятую гордость. Позвонить и рыдать в трубку: «Возвращайся ко мне, пожалуйста, я так соскучилась». Бывало, приедет за детьми, а я стою у окна за шторкой и пытаюсь рассмотреть его силуэт в машине. Боже, как же это просто было раньше — спуститься вниз, потрепать его по волосам или поцеловать через открытое окно. А сейчас словно мы по разные стороны пропасти стоим с ним. И никто из нас ее переступить не хочет. Вспомнила, как первые месяцы после расставания могла приехать сама к его офису… чтобы увидеть хотя бы издалека, потому что тоска была невыносимая. Словно ампутировали часть тела… и я её вижу, а дотянуться не могу, и мне больно безумно. Почему же мне так невыносимо больно, пусто, одиноко без него? Как же так? Почему только мне? Разве он никогда не любил меня? Нет ничего вечного. Все в этом мире имеет свой логический конец. В какой-то момент он перестал меня любить. Когда? Я даже не знаю. Наверное, лет пять назад, когда впервые пришел домой за полночь и разозлился на «лишние вопросы», а может, когда впервые не поцеловал на прощанье, уходя на работу? А может быть, когда слышал, что реву в комнате после скандала с мамой, и не зашел спросить, что случилось? Мелочи. Да, тогда это было мелочами. Но ведь все из них и складывается. Они собираются в огромную груду мусора. В неподъемный груз. Любить ведь тоже перестают медленно. Не по щелчку пальцев. Сегодня ты хотел быть с человеком двадцать четыре часа в сутки, потом двадцать три, потом полдня начало хватать, а позже уже час. Пока вдруг не понимаешь, что уже и час не нужен. Куда все девается? Уходит. Рассасывается в рутине. Наверное. Я даже не знаю сама. Просто со мной этого не произошло, а с Кириллом — да. И именно тогда появилась Алина… Нет, я не искала ему оправданий. Наоборот, я ненавидела его за это с маниакальной яростью. Потому что мне все еще он был нужен… Все еще двадцать четыре часа в сутки.