Мария Акулова - Я тебя отвоюю

— За что? — Волошин подошел к столу, поставил чашки, пододвинул к поникшей Даше сахарницу.

— Что выдернула тебя посреди ночи. И я даже не знаю, как Дине объяснить, чтобы у тебя проблем не возникло.

— Не волнуйся. Не возникнет, — Стас не то, чтобы отмахнулся, просто сказал так уверено и спокойно, что Даша сразу поверила.

— Вы помирились? — этим вечером вопросы срывались с Дашиных губ раньше, чем она успевала включить режим самосохранения. Хотя сейчас… Почему-то казалось, что слезы уже выплаканы. Скажи он «да» — хуже не станет. Она кивнет просто, принимая, как данность.

— Нет. Это неважно, Даш. Что случилось? Ты расскажешь?

Может, стоило бы придумать что-то… Глупое и нескладное. Просто, чтобы Стас мог сделать вид, что поверил. Но Даша не смогла. И сходу все объяснить тоже не смогла. Продолжала сидеть, смотреть на чашку, думать…

— Ты прав был, Стас… — додумалась до того, что по щеке снова слеза покатилась — хлюпнулась на белый стол рядом с чашкой.

— В чем прав, Носик?

— Мне не надо замуж выходить. Это не любовь.

Это вряд ли был ответ из перечня, который Стас мог худо-бедно ожидать. Поэтому опешил… Явно. Сильно.

— Даш… — окликнул. Ждал ли, что она взгляд поднимет? Наверное. Но быстро понял, что нет. Пришлось говорить вот так — обращаясь к скуле. — Нашла, кого слушать… Пьяного идиота, который со своей семьей разобраться не смог, а тебя учить решил.

— Ты не идиот, Стас. Ты… Ты даже не представляешь, как точно попал тогда.

— Вы с Богданом поссорились? Это случается, Даш. Все ссорятся. Помиритесь.

— Мы не ссорились. Я просто… Вдруг поняла… Что… Обманывала саму себя. И всех вокруг тоже обманывала. Придумала, что меня устроит, если будет просто хорошо. Убедила себя в этом. А потом… — почти произнесла «увидела тебя и все по новой», но удержалась все же.

— А потом…

— Поняла, что нет, — Даша двинула от себя чашку, задела ею кольцо, которое, кажется, Стас раньше не видел даже. Взглядом на ее руку скользнул, понял, что безымянный палец свободен, как ветер…

— Ты сказала Богдану уже?

— Нет. Он не понял, что у нас проблемы, кажется. Просто… Из машины вышла, попросила пару дней на подумать. Оказалось, пара дней мне не нужна.

— Не руби сплеча, Даш…

От любви всей твоей жизни, даже если эта самая любовь понятия не имеет о своем статусе, обычно боишься получить именно такой совет, если речь идет о другом мужчине. Равнодушный к тебе, как к женщине. Заботящийся о тебе, как о вроде бы друге.

— Думаешь, завтра что-то изменится? — но Даша привыкла. Это ужасно, но уже привыкла. Поэтому хмыкнула только. Поддела указательным пальцем кольцо, крутить стала бездумно.

— Говорят, утро вечера мудренее…

— Да? А жена твоя вечером аборт ходила делать? В этом беда?

Пожалуй, отвечать на добро принято не так. Не бить так больно того, кто посреди ночи к тебе примчался, кто позволил наплакаться вдоволь, а теперь сидел и слушал нытье, которое если и касалось его, то помимо его же воли. Но Даша… Вдруг возненавидела его — за слепоту, эту отрешенную благость и совет.

— Думаешь, имеешь право так «кусать»?

— Нет. Прости… — и пусть выражение его лица не изменилось практически — только скривился на мгновение, Даша быстро пожалела, что позволила себе.

— Знаешь откуда?

— От Артёма.

— Ясно… Все. Сука. Знают.

Сказал отрывисто, притворно спокойно, потом же… Из-за стола встал, взял чашку с чаем, к которому даже не притронулся ни разу, к мойке подошел, выплеснул, бросил опустевшую емкость, не заботясь, что разбиться может. И разбилась, кажется. Даша вздрогнула даже, услышав характерный звук.

— Я не хотела, Стас. Прости…

Он впервые рядом с ней был настолько злым. Видно было, что изо всех сил пытается себя в руках держать, но злится. И виной тому она.

— Дело не в тебе… — Стас же так и остался стоять у мойки, упер руки в столешницу, голову чуть склонил, сгорбился немного… — Меня до сих пор кроет просто… Временами. Это сложно…

— Понимаю, — Даша сказала, а потом захотела себе же подзатыльник отвесить потому что… Ни черта она не понимает. Если не переживал — такое понять невозможно. — Хотя… Просто прости меня, Стас. И не слушай идиотку. Ты же видишь, я тоже веду себя, как…

— Не сравнивай, дурочка.

— А в чем разница?

Даша тоже встала, подошла — не вплотную (отчего-то было боязно), но ближе. К спине, напряженным рукам, голове в пол-оборота, поймала тяжелый взгляд.

— Я не верю, что ты так сделала бы. Знаю тебя и не верю.

— Ее ты тоже знал ведь…

— Если еще и в тебе ошибусь — сдохну.

Он снова наверняка имел в виду совсем не то, но Даша… Лишилась дыхания. Руки сами опустились, пальцы разжались. На пол полетело кольцо. Стукнулось три раза, разрезая воздух звоном, а потом закатилось под тумбу.

* * *

Ночной разговор то и дело затухал, затихал, стопорился.

Что Даше, что Стасу было одновременно уютно и гадко.

Уютно, потому что в компании друг друга. Гадко, потому что… Мир никогда не ограничивался этой компанией. И за окном занимается рассвет, а значит…

— Мне ехать пора, Носик.

Стас встал из-за стола, когда они минут пять молчали, глядя перед собой. Даша давно уже не плакала, сам он успокоился, снова затолкал чувства и мысли касательно поступков вроде как еще недавно любимой жены поглубже на задворки души. Он всегда так делал. Пока получалось. Пока помогало. Надеялся, со временем получаться будет еще лучше, помогать эффективней.

Понял только, что этого недостаточно, чтобы простить и жить дальше. Бывает так, что корабли расходятся. Иногда это больно — ведь неудачный маневр может оставить вмятину, а то и пробоину на боку судна, но… Лучше делать это, пока есть силы вычерпать воду и потихоньку латать дыры. Пока не ушел на дно вследствие тарана.

— Поздно, Стас… Или рано… — Даша будто опомнилась, моргнула пару раз, сказала охрипшим голосом, в окно глянула… — Давай я постелю тебе? А сама тут посижу. Не спится все равно…

Предлагала и краснела постепенно, потому что звучало очень двузначно, пусть сегодня в словах и не было никакого тайного смысла.

— Мне стыдно, что я выдернула тебя, чтобы просто… Помолчать, получается, — честно добавила, взгляд на столешницу опустила.

Не ожидала, что Стас опустится рядом с ее стулом на корточки, ее руки в своих спрячет, дождется, пока она повернется к нему… Взгляд поднимать теперь не надо было, но в его глаза все равно сложно было смотреть.

— Нечего стыдиться, Носик. Я рад, что ты меня выдернула. Это честь для меня.

— Нет в этом ничего такого, чтобы честью звать… — Даша тут же попыталась ощетиниться, руки выдернуть, Стас придержал. Нежно ладони гладил большими пальцами, даря… И покой, и раздрай. Невыносимо сладкий раздрай.

— Мне видней, Дашка. Просто поверь.

Опять имел в виду что-то непонятное, но дарующее ложную надежду.

— А что касается твоего решения… Ты правильно взяла несколько дней на раздумья. Взвесь все. Я не буду тебя убеждать одуматься. Но, если это случится, ты чуть успокоишься и решишь, что эта ночь была мимолетной слабостью — помни, никто не узнает о твоих сомненьях. Ни Богдан, ни родные. Я могила.

Стас улыбнулся, поднялся, только потом руки отпустил, склонился к лицу, и…

Даша дыхание затаила, почувствовав дуновение теплого воздуха, выпущенного его губами. Оно щеки коснулась, а показалось, что сердца.

Стас еще ощутимо прижался губами ко лбу. Так, как детям проверяют температуры заботливые родители, выпрямился, пошел к двери. Не ждал, что хозяйка следом пойдет, не оглядывался даже.

Даше казалось, что он так и уйдет — обуется, ни слова не скажет, просто дверь за собой закроет и на том все… Но прошла минута, потом вторая… А щелчка слышно не было. Пришлось отмирать, на ватных ногах вставать со стула, плестись в прихожую.

В которой обутый уже Стас стоял, глядя в телефон. Когда Даша остановилась в дверном проеме, опять улыбнулся.

— Пока, Носик. Зови меня. В любой ситуации.

— Спасибо, Стас… И прости еще раз, что я… Не хочу стать причиной для нового разлада у вас с Диной.

Хмыкнул, кивнул. Видимо, думал о чем-то, потому что ответил не сразу, но все же ответил.

— Не станешь, Даш. Мы разъехались. Разводимся. Это все.

Сказал, развернулся, вышел, Даша же…

Сползла по стеночке. В кровь хлынул адреналин, а в голову ударила ярая пульсация. Потому что Стас Волошин, кажется, опять свободен, но с дырой в сердце.

А она… По-прежнему в него влюблена.

Кольцо из-под тумбы Даша достала сразу, а вот заставить себя его вновь надеть так и не смогла. И решение изменить тоже.

Душа полнилась сомнениями в последние пару недель после той памятной первой за долгое время встречи со Стасом, теперь же… Они разом закипели пенистыми волнами и выбросили на берег четкое понимание — независимо от Волошина, от его отношений и отношения, замуж за Богдана Даша не выйдет, а значит — должна быть честна.

Она набрала еще жениха уже в воскресенье. Настроилась, выдохнула, да только… Он скинул. А потом написал: «срочно вызвали на работу. Наберу позже».

Злиться за это Даша права не имела. Богдан никогда не был манипулятором, да и… В их отношениях ведь была такая норма — работа превыше всего. Даже когда невеста вылетает из твоей машины со словами о том, что не знает, любит ли тебя, ты все равно скидываешь, если «срочно вызвали на работу»…

Позже Богдан не набрал. Ни через час, ни ближе к обеду. Пришлось снова собираться самой, снова выдыхать, снова звонить… На сей раз не безрезультатно.

— Прости, солнце. Замотался дико.

— Ничего страшного, но… Богдан, нам поговорить надо…

— Говори, Даш. Я шмотки собираю, но могу послушать.

— Какие шмотки?

— Командировка. Срочная и внезапная.

— Ты уезжаешь?

— Да. В Мюнхен. На десять дней. Что ты хотела, Даш?

Он так заморочено спросил, что Даша как-то разом поняла — не помнит. Действительно уже не помнит, что у них, кажется, отношения на волоске…

— Поговорить.

— Говори, я слушаю…

Даша замялась… Выпалить все по телефону было бы куда проще, но… Честнее лично. Отношения, длившиеся четыре года, звонками не рвут, поэтому…

— Хорошего полета, Богдан. Приедешь — поговорим.

— Спасибо, солнце. Я напишу тебе, как приземлюсь.

— Ага…

Даша скинула, положила телефон рядом с кольцом, лицо в руках спрятала…

Только сейчас до нее наконец-то дошло, каких масштабов самообманом она занималась. Ни любви. Ни тоски. Ни жалости. Все это было бутафорией. Красивой, но бутафорией. И пусть будущее в тумане, ей почему-то становится легче.

* * *

Почти сразу после разговора с Богданом Дашу набрал брат.

И, наверное, впервые в жизни Даша думала, стоит ли брать трубку, ведь… Говорить с ним сейчас не хотелось. В первую очередь потому, что был во всем прав. И посмел сказать вслух все то, что сейчас Даша планировала сделать со своей жизнью: разрушить одно без шанса построить другое.

Но не отвечать было детством, поэтому, скрепя сердцем…

— Алло.

— Привет, Даш, — она произнесла сухо, отрывисто, он же будто подавлено. — Я хотел извиниться…

— Не за что извиняться.

— Есть за что. Я не имел права так злиться. И ты права… Это, скорей всего, моя ревность. Но не только она. Я действительно опасаюсь за тебя…

— Чего ты опасаешься, Тём? Стас ведь твой друг. И я не понимаю… Хоть убей, не понимаю, как можно дружить и одновременно опасаться…

— Ты и не поймешь, сестренка. Стас — мой друг. Но ты дороже. И я не хочу, чтобы он впутал тебя во все то дерьмо, в котором купается сейчас сам. Да и вы… Вы разные, Даш. Я смотрю на вас с Богданом и нарадоваться не могу. Это искренне…

— Спасибо, Тём. Мне не очень удобно говорить, — в горле отчего-то встал ком. И волосы на загривке дыбом из-за мыслей о том, что сначала она с Богданом поговорит, а потом ведь нужно будет как-то это все объяснить родным. Тому же Артёму, который интерпретирует, как ему кажется, правильно… Родителям, которые… Ни черта не поймут. А Даша толком и объяснить-то не сможет. Обвинят в глупости и инфантильности. И поделом, наверное. Но этот риск не заставит уже развернуться на сто восемьдесят и все отмотать. Решение принято, мосты разгораются так ярко, что обойтись совсем без ожогов не удастся.

— Хорошо, Даш. Не буду отвлекать. Богдану привет.

— Ага.

Красновская первая скинула, вновь опустила телефон на стол, на балкон вышла…