Мария Акулова - Я тебя отвоюю

Но они прошли, и теперь… Вокруг опять реальность. Уже другая. Не такая, как была до… Но время побегов окончено, а значит, нужно учиться жить с этими раздирающими душу эмоциями. Стыда и жалости. Надежды и отчаянья.

Со временем станет легче, Даша знала. И ей самой, и, главное, Богдану, но пока… Пока в душе зияла рана, которую сама же себе нанесла.

Нельзя выбросить из жизни человека, с которым прошли рука об руку четыре года. Это больно, даже когда не сомневаешься, что идти с ним дальше не можешь.

Возможно, это никогда не была любовь женщины к мужчины, но как человека… Дорогого, близкого, доверившегося… Даша его любила. Любила и нож воткнула так, как может только близкий — неожиданно и по самую рукоять.

А он ведь гордый. И стойкий. И сильный. Упрямый… Ненавидит сейчас, наверное… И имеет на это право. Она и сама сейчас испытывала что-то схожее с презрением к себе же. Потому что причинять боль тем, кто дорог сердцу — это тоже больно. Даже если ты, как никто другой, прекрасно знаешь, что часто боль — это единственный путь к излечению…

Даша выдохнула, взяла себя в руки, встала с кровати, достала из шкафа одну из коробок, которую использовала еще при своем переезде в эту квартиру, сложила ее, начала…

Начала со спальни, аккуратно складывая вещи мужчины, которого больше никогда тут не будет. Оставленные здесь рубашки, джинсы, брюки… Потом пришел черед ванной и туалетной воды, электробритвы, лосьона… Прихожей… Куртки, двух пар кроссовок, целой коллекции шнуров для зарядки всего на свете…

Каждая новая вещь, которая оказывалась сначала в пакете, следом — в коробке, заставляла Дашу затаить дыхание, скривиться, а то и позволить себе слезу-другую. «Паковать» воспоминания в коробку было сложно. Куда сложней, чем выпаливать на одном дыхании слова, после которых пути назад, казалось, уже нет…

Когда все было собрано, Даша опустилась на полку в прихожей, долго просто сидела, не моргая смотрела на коробку, держа руки на коленях, чувствуя опустошение и апатию. Потом же опять взяла телефон, открыла переписку с человеком, за которого недавно собиралась замуж, постаралась заставить себя не читать, о чем было последнее сообщение еще в той, прошлой, жизни. Сознательно решила не звонить. Не хотела вызывать у Богдана больше эмоций, чем это необходимо. Не хотела быть еще более жестокой с ним.

Написала: «Привет. Прости, что беспокою. Я собрала твои вещи. Как будет лучше — привезти, ты сам заберешь или отправить?». Последний вариант напечатать было особенно сложно. Сложнее разве что отправить… А потом ждать реакции… Минуту, две, три… С замиранием сердца отмечать, что сообщение прочтено, видеть, как адресант печатает ответ…

«Почта.».

Одно слово, которое… Которое значит, что ему ни на йоту не проще, чем Даша думает. И ведь не столь важно, это гордость задета или сердце разбито. Ни первое, ни второе ее не оправдывает.

«Прости меня».

«Когда-то».

«Если сможешь».

Последние три сообщения были чистой эмоцией. И ответа Даша не ждала. Дай она себе пару минут на раздумья — не отправляла бы, но… Не дала. Он снова прочел… Начал печатать что-то. Печатал долго, то и дело прерываясь, но так и не отправил.

* * *

Коробка осталась стоять в прихожей, Даша же вернулась в спальню. Перестелила постель, забралась в нее, сначала включила какой-то дурацкий фильм, а потом поняла, что не может сосредоточиться. Выключила, вставила в уши наушники, выбрала любимую подборку — на повторе, на полную громкость, закрыла глаза, постаралась заставить себя думать о чем-то… Хорошем и нейтральном. Не о Богдане и не о Стасе. Не о родителях и не об Артёме. Не о Дине… Чтобы обрести себя в мире бесконечных связей. Себя в чистом виде. Обрести и принять — со всеми своими страхами, со стыдом за поступки, с правом надеяться, с правом любить. Так, как хочется любить, не одергивая себя, не ставя стопы и не боясь перегибов, с правом верить в возможность ответной любви…

Когда вместо монотонной мелодии в ушах вдруг взорвался звук входящего звонка, Даша вздрогнула, а потом сердце и вовсе забилось в тахикардии… Звонил Стас Волошин.

Даша села в кровати, провела по экрану, сказала тихое: «алло».

— Привет, — только голос его услышала — ласковый, спокойный, а сердечный ритм опять ускорился. — Как дела, Даш?

— Нормально. Мы поговорили с родителями. Они не приняли до конца, но… Я и не ждала. Я дома уже…

— Им нужно время. Но ты молодец. Я горжусь тобой, если тебе важно это знать, — Даша поняла, что он улыбнулся. И это, в тандеме со словами, заставило улыбнуться уже ее.

— Важно. Спасибо. А ты… Как твои дела?

Даша посмотрела на часы, которые показывали девять с небольшим. Наверное, он уже дома. Наверное, приготовил что-то на скорую руку, сходил на балкон — покурить, вспомнил о ней, набрал…

— Неплохо… — сказал, сделал паузу. Даша почувствовала легкий укол сожаления, потому что прозвучало так, будто… Будто он не продолжит и просто ждет, когда она либо задаст следующий вопрос, либо свернет разговор. Зря чувствовала. — Откроешь? — потому что вслед за пустым «неплохо» последовал самый неожиданный в мире вопрос.

— В смысле? — настолько неожиданный, что Даша вскочила с кровати, почувствовала, что перед глазами начинают плясать мухи, ухватилась за угол комода, чтобы не повело…

— В подъезд-то я попал, но дверной звонок ты игнорируешь. И я немного теряюсь в причинах…

— Я в наушниках была…

Сердце опять ускорилось, задавая темп «на разрыв грудной клетки». Даша оттолкнулась от комода, вышла из спальни, прошагала до входной двери, посмотрела в глазок… Очень быстро отщелкнула все замки, дверь открыла.

— Стас, — он стоял на пороге, держал трубку у уха, улыбался чуть грустно, чуть радостно. Как всегда. Как только он…

— Мне тут дверь открыли, я, наверное, позже перезвоню тебе…

Пошутил, смотря уже в глаза, а отвечая еще в телефонный микрофон. Действительно скинул, протянул руку сначала к одному уху Даши, потом к другому — снимая наушники с оторопевшей вдруг хозяйки.

— Я не думала, что ты приедешь, — которая отступает в квартиру далеко не сразу, только после его кивка, потом все так же растерянно следит, как он закрывает дверь за своей спиной, снова к ней поворачивается, улыбается, берет за руку, к себе подтягивает, обнимает, касаясь губами волос и немного кожи — где-то в области виска.

— Я сам не думал. Заработался немного, когда ехал домой, вспомнил, что не набрал тебя, не сказал, что задерживаюсь. Понял, что ты сегодня уже у себя. Потянуло…

И он опять не говорит ничего о любви, но даже эта его честная «не любовь» отзывалась в душе трепетом.

— Я… Рада, — мысли отказались строиться хоть в какие-то ряды, Даша выдавила из себя максимум красноречия, на который оказалась способна. Ведь… Она действительно была рада. Еще пару минут тому назад медитировала, учась смирению, а теперь… Смиряться ни с чем не нужно. Стас здесь, говорит обыкновенные для других пар вещи, которые для нее звучат по-особенному, и мир начинает играть новыми красками.

— Это что за коробка? — они продолжали стоять, обнявшись. Даша, забывая моргать, пялилась в дверь. Стас, вероятно, поймав взглядом ту самую злосчастную обитель для четырех лет жизни.

— Это вещи Богдана, я… Собрала…

— Богдан приедет? — Стас убрал руки с девичьей поясницы, чуть отступил, посмотрел в глаза. Вопрос был задан без тени ревности или упрека, Даша это отметила. Правда, другого она и не ожидала. От Стаса так точно.

— Нет. Он попросил… Отправить по почте, — но зрительный контакт она не выдержала. Почему-то очень не хотела, чтобы Стас знал, что это расставание для нее тоже крайне сложное.

— Вы говорили?

— Нет. Смсками просто… Я предложила привезти или чтобы он забрал, Богдан предпочел… Не пересекаться, наверное. Я его понимаю…

— Я тоже понимаю, Даш. Не оправдывайся. Ни за себя, ни за него. Вам сложно. Это нормально.

Даша снова вскинула взгляд. В выражении лица и глаз Стаса ничего не изменилось. Он был все так же будто не просто спокоен — умиротворён.

— Ты не ревнуешь?

— Нет. Вам нужно разойтись по-человечески. Мне кажется, для тебя это важно. Я тебе доверяю.

Даша кивнула, принимая ответ. Потом сама подошла, обняла, прижимаясь всем телом к его, глаза закрыла, стараясь сделать объятья еще более тесными. Вот бы и ей так… Вот бы не ревновать. И не бояться… Не ждать, что Дина выглянет из-за поворота и разрушит ее внезапное маленькое счастье с горьким привкусом.

— Ты не ужинал ведь?

— Как и ты, почему-то не сомневаюсь. Мне очень не нравится, как ты относишься к еде, Даш.

— А мне, как ты относишься ко сну. Ты ходил к врачу? Нарушения сна — это плохо. С этим надо что-то делать.

— Разведусь, все пройдет.

Даша попыталась «включить врача», но Стас не дал. Поддел подбородок пальцем, приподнял его, чуть наклонился, касаясь губами губ.

— Останешься сегодня? — Даша ничего не знала о том, каков был изначальный план Стаса. Приехать, проверить, все ли у нее нормально, посидеть немного и уехать, или… Или остаться. Не знала, но решила рискнуть.

Стас задумался, насупился даже немного…

— Мне завтра на работу.

— Мне тоже. Справимся. Это будет честно, Стас. Ты проследишь, чтобы я поела. Я — чтобы ты поспал. И все довольны…

Возможно, женское лукавство должно быть тоньше, но Даша не стыдилась своего. Вот такого прямолинейного. Стаса, кажется, оно тоже не напрягло. Во всяком случае, он усмехнулся, позволил руке, которая до этого чинно держалась на талии, соскользнуть…

— Договорились, — снова поцеловал, не имея ничего против того, что Даша берется за тугой узел галстука, сначала расслабляя его, а потом стараясь стянуть через голову.

В тот вечер они очень вкусно поужинали и замечательно выспались. Но это было позже.

— Привет, Даш, все хорошо?

— Привет. Все… Да, все хорошо. Почему звонишь? Ничего не произошло?

— Нет. Ничего. Тревожно немного, решил набрать…

Даша улыбнулась, привычно уже ощущая победный желудочно-сердечный кульбит. Их отношениям со Стасом исполнился месяц. Он был не самым простым, но таким сладким… Главное достижение, которым Даша точно гордилась, а Стас мог бы, было то, что они научились ограждать свое «вдвоем» от окружающего мира. Подчас довольно враждебно настроенного.

Общение с Артёмом Даша так и не возобновила. Сама не считала нужным делать первый шаг навстречу, брат же продолжал дуться на крупу, считая сестру легкомысленной дурочкой, которую поманили, и она побежала навстречу, а Стаса предателем, который посмел нарушить данное сто лет назад идиотское слово…

От родителей Даша больше не пряталась. Они не приняли новость о том, что у дочери со Стасом отношения, с радостью, но выбрали тактику невмешательства. Возможно, просто ждали, когда все само собой сойдет на нет, возможно, не вмешивались, пока не запахло жаренным. Возможно… Давали ей шанс действительно поступать так, как считает нужным она. Мотивов могло быть великое множество, но последствие было одно — она приезжала в отчий дом несколько раз на протяжении этого месяца, убедившись предварительно, что не пересечется с братом, всегда брала трубку, реагируя на звонки, не навязывала разговоры о том, что, очевидно, не доставило бы им удовольствия, и они отвечали тем же. Стас для них остался будто за скобками.

Сам он относится к этому с пониманием. Признался даже как-то Даше, что поступи его дочь так, как поступила Даша, скорей всего вел бы себя, как старшие Красновские. Дашу разозлило это его правдиво-меланхоличное замечание, но спор ничем не закончился. Переубедить Стаса девушка не смогла. Так же, как принять его позицию.

Симметрично тому, как Стас был вынесен за скобки в отношении Даши с родителями, Дашу не касалось его общение с Диной.

Стас продолжал время от времени принимать ее истеричные звонки, с каждым разом реагируя все резче и резче…

Даша продолжала боязно вжимать уши, когда слышала, что в спальне, в гостиной, на балконе он шипит в телефонную трубку…

После таких разговоров у него всегда портилось настроение, иногда до трясущихся рук и побелевших губ. Вытягивать его в реальность было сложно, но Даша радовалась каждой такой своей победе — ласковым словом, нежным взглядом, поцелуями, бесконечными попытками размять закаменевшие плечи, она выдавливала из него болезненные остаточные.

Все, что Красновская знала о бракоразводном процессе, это то, что он начался… И почти сразу был поставлен на паузу. Стасу с Диной определили двухмесячный срок для примирения. Стас, конечно, злился, но… Как ему объяснили и как он сам прекрасно понимал, это стандарт для пар, в которых один из почти что бывших партнеров настаивает на необходимости сохранить брак. А Дина настаивала. По-прежнему.