Стас привез Дашу к себе, коротко поцеловал, шепнул, чтобы располагалась, а потом уехал по тем самым делам, в которые девушку особо не посвящал.

Сама Даша понимала, что помочь ему сейчас вряд ли чем-то сможет, поэтому лучшее из доступного ей — не мешать. И она пыталась. Изо всех сил. Со всем рвением, которое только смогла аккумулировать.

Чтобы занять чем-то руки и мысли стала потихоньку распаковывать привезенные вещи, делая свое присутствие в этой квартире максимально ощутимым. Бесстыже тесня Стасову обувь, одежду, ванные принадлежности. Процесс оказался довольно трудозатратным, но свою миссию исполнил — если в первые полчаса работы Даша сбивалась на мысли о том, что произошло утром, ежеминутно, то по прошествии двух часов — куда реже. Конечно, сердце каждый раз замирало, мозг делал паузу, загораясь сомнением — а может приснилось просто? И только потом бил осознанием — нет, не приснилось. К сожалению, не приснилось.

Стас писал ей несколько раз, спрашивал, как дела.

Даша отвечала лаконично, но старалась, чтобы ее ответы не выглядели слишком упаднически. «Все хорошо, но у тебя мало места для моих вещей)», «Все хорошо, но я съела твое мороженое», «Все хорошо, но я соскучилась». Стаса должны были порадовать каждое из этих «но», во всяком случае, Даша на это надеялась.

А после того, как вещи были распакованы, села в гостиной, попыталась собраться, решить, как ей во всей сложившейся ситуации себя вести, что предложить и к чему она реально готова. Уже без этих амбициозных «обещала — значит, отвоюю». Пустых, как оказалось. Потому что… Сдулась на первой же преграде. Сейчас ей было откровенно страшно. Даже просто высунуть нос из его квартиры. Но вечно ведь сидеть тут — не выход. Значит, нужно что-то сделать. И не только с Диной, но и с собой.

Проблема всех кроликов, рьяно бросающихся в бой с удавами, в том, что они искренне верят в свои переоцененные силы. Чтобы дойти до этой истины Даше пришлось хорошенько трухануть. Но и подстраиваться под удава она не собиралась.

Стас сказал, что будет использовать доступные механизмы, позволяющие оградить их от Дины. Если попросит — Даша даст любые показания. Да и вообще… Исполнит любую его просьбу или требование. Кроме одной — самого не бросит. Ни за какие коврижки. Если надо будет — станет заточенной в башне принцессой. Придется — пойдет заниматься боксом. Обзаведется перцовым баллончиком, положит в машину биту. Станет сильной — морально и физически, чтобы ничего не бояться. Чтобы, при встрече, все так же смело смотреть Дине в глаза и повторять, что Стаса она не получит.

Волошин «подавал признаки жизни» часов до шести, а потом пропал из сети.

Даша отправила крайнее сообщение в половину седьмого, спросила, когда ждать, но он даже не прочел.

Сначала это заставило разволноваться, в голову толпой хлынули всевозможные ужасные мысли, пришлось дать себе добротный мысленный подзатыльник, чтобы запретить заниматься самонакручиванием.

Ведь кроме самых ужасных существовал еще миллион и одна вероятность. Он собирался встретиться с адвокатом, заняться дверью, потом с Тёмой.

Но главное — обещал не встречаться с Диной. И не звонить ей. А значит… Волноваться нечего.

Стас не приехал ни в семь, ни в восемь, Даша поужинала сама, до девяти отчаянно боролась со сном, бессмысленно листая телеканалы, а потом все же не выдержала — перебралась в спальню, легла поверх покрывала, самой казалось, что она только прикроет глаза на минуточку, подумает о чем-то своем, хорошем, а как только в дверном замке начнет проворачиваться ключ — тут же побежит встречать. Но этот день слишком ее вымотал, поэтому первый сон пришел в унисон с касанием головой подушки.

* * *

А вот проснулась Даша из-за того, что лицо обдавало хмельным дыханием, а еще отчего-то было жарко и будто тесно.

Глаза открывались совсем неохотно, руки сами собой уткнулись во что-то твердое. Прежде, чем Даша поняла — это Волошин и его грудь, а еще дыхание и пальцы, которые бродят по телу, ныряя под одежду, попыталась оттолкнуть…

— Стас… — а потом как-то разом расслабилась. Так и не открыла глаза, позволила опрокинуть себя на спину, раскинула руки, в полудреме чувствовала, как с нее постепенно стягивают одежду — вплоть до носочков, которые она зачем-то изо всех сил старается оставить на месте, поджимая пальцы. И это явно забавляет Стаса, потому что он хмыкает, но все же побеждает в нелегкой схватке. Без стеснения разводит голые колени, наклоняется, обжигает дыханием кожу на животе и сначала проходится поцелуями, а потом и вовсе просто языком по нему до шеи, подбородка, прикусывает его. Пьяный до жути. И возбужденный до нее же. Чтобы убедиться в этом, Даше достаточно было расстегнуть ремень, пуговицу джинсов, обеспечить шумных «вжик» змейки, а потом приспуститься, параллельно находя его губы своими, позволяя коньячному дыханию смешаться с ее на полную, и стянуть лишнее уже с него. С футболкой он справился сам. Долго целовал, мял тело руками, настойчиво игнорируя довольно однозначные попытки Даши перейти от игриво-скользящих движений между телами к более острым — выбивающим дух проникновениям.

Она с удивлением для себя же обнаружила, что… Одной мысли, что это он, ей уже достаточно, чтобы завестись. И не нужны никакие нежные слова, ласки взглядами, излишняя романтика.

— Скучала, правда, Дашка? — Волошин никогда не баловался разговорами «во время», даже подшучивал иногда над Носиком, из которой от смущения могло очень не вовремя начать переть красноречие, но сегодня позволил себе. Видимо, все дело в том, что пьян и счастлив так… Как давно не был. Оказалось, ему адски не хватало Артёма. Оказалось, с Артёмом была та же беда. Они выдули бутылку в два рыла, закусывая конфетами, успели сто раз поругаться и помириться, излить души о том, как ненавидят и любят друг друга. Чего боятся, а что сердце рвет на лоскуты от счастья. Когда Стас рассказывал о том, чем для него за этот месяц стала Дашка, Артём даже дважды отворачивался, стесняясь того, что в носу начинает щипать. А Стас с каждым новым словом осознавал, что сам чертовски скучает. Но допить было делом чести. Зато потом… Казалось, что и такси плетется, и лифт никак не хочет ехать… И вообще в мире слишком много препятствий на его пути к квартире… В которой спальня… В которой Дашка.

Спит, свернувшись клубочком. Не отзывается, когда он зовет ее тихим: «Носик». Даже больше — просыпается далеко не сразу от поцелуев, прикосновений, невнятного шепота. Зато потом… Не откатывается, не пытается прекратить безобразие… А моментально расслабляется, расплывается в улыбке, держит глаза закрытыми, а вот тело — полностью открытым для него.

Эта ее самоотверженность и готовность бесконечно доказывать, что любит и хочет на постоянной основе, пьянила особенно. Играла каким-то ярым контрастом с той, прошлой, жизнью. От мысли о которой теперь холод шел по хребту.

А от взгляда на нее — тянущуюся к губам, требовательно сжимавшую ягодицы, как бы намекая, чем стоило бы побыстрей заняться, по телу шел уже жар.

— Очень, — Даша ответила честно, не считая нужным кокетничать и что-то скрывать. Это огромная удача — обладать правом искренне признаваться в своих чувствах. Кому, как не ей, в этом не стоит сомневаться. — Ты пьяный в стельку… — Стас наверняка и без нее это знал, но услышав комментарий — улыбнулся. Поймал губы, прикусил легко нижнюю, параллельно делая движение навстречу. Сходу на максимум. Наверное, слишком резко, как для начала. Но она ведь зачем-то требовала. И так ей тоже нравится. Потому что не сдерживает стон, чуть прогибается в спине, делая ощущения еще острее. Следом охает и снова стонет… И снова охает… И снова стонет…

— Ста-а-а-ас, — а потом протягивает имя в унисон с его движением, а руки в это время скользят вверх от ягодиц к спине, впиваются ногтями в кожу.

— Что, Дашка? Прости, но не дышать на тебя я сейчас вряд ли смогу, — пошутил. — Хотя есть один вариант, — ухмыльнулся, но воплощать задумку не спешил. Даме ведь положено дать возможность ответить. Возразить, в конце концов.

— Не в том дело. Ты просто… Мы без презерватива.

Даша была готова к тому, что ее замечание сработает так, как должно бы. Остановиться, устранить недочет, продолжить. Ее бы это не обидело. Теперь-то она была уверена, что Стаса не нужно пытаться удержать рядом с собой. В частности и так. Он с ней просто потому, что это его желание, стремление, потребность. И предпосылок к тому, что это в ближайшее время вдруг оборвется — нет. Нужно просто быть собой. Множить свою к нему любовь и чувствовать его ответную.

Только готовилась Даша совершенно зря. Потому что «остановиться, устранить» не последовало, зато последовало «продолжиться».

— Я в курсе. Теперь будем так. — Стас принял решение, когда ехал домой на такси. Думал обо всем на свете, то и дело расплываясь в пьяненькой улыбке, а именно на этом вдруг перемкнуло. Понял, что когда случится — тогда случится. — Задолбался делать, как правильно. Ты вечно делаешь не то — и оказывается, что так лучше. Значит, будем делать по-твоему. А из меня все равно хреновый консерватор… — конечно, можно было возразить, настоять, списать на то, что в нем говорит больше алкоголь, чем собственные желания, но Даша разглядела именно их. Поэтому сама потянулась к губам, пальцами вцепилась уже в плечи, зачем-то зажмурилась… Немного по-детски, наверное. Так, как дети жмурятся, посылая в небушко запрос на самую свою сокровенную и несбыточную мечту. Только Дашина была более чем сбыточной. Не сегодня — так завтра. Не завтра — так через неделю. А может через год. Но это не так уж и важно. Он задолбался делать, как правильно. И теперь для правильности у них есть свой метроном — общее на двоих желание. Ему и будут следовать.

А сейчас хотелось чередовать движения, охи, стоны. Чувствовать его руки на талии, испускать смешок из-за неожиданности, когда они вздергивают на колени, переворачивают, дают Даше секунду на то, чтобы уткнуться локтями и основаниями ладоней в покрывало, параллельно комкая его же пальцами, а потом с натиском скользят от поясницы по спине, спускаются по ребрам, сжимают с силой груди, зубы прихватывают кожу на шее сзади, а когда контакт "кожа к коже" разрывается, Даша не успевает испытать разочарование, ведь казавшиеся слишком резкими проникновения выбиваются из памяти новыми — еще острее, заставляющие снова прогибаться, закусывать губы и все равно испускать стоны. И так до бесконечности. Пока есть силы, пока покрывала не касается уже щека, пока с губ не срывается последний вскрик-всхлип, трясущиеся руки не разъезжаются от бессилия, а все это время затягивающийся узел в животе не начинает судорожно сокращаться, распространяя удовольствие вместе с кровью по всему телу вплоть до тех самых пальчиков на ногах. Пока другое тело не накрывает сверху собой довольно ощутимо, пусть и перебрасывая часть собственного веса на руку, одновременно продолжая пульсировать там, внутри, и опалять щеку алкогольным горячим дыханием, пока его зубы не царапают легко скулу, провоцируя еще одно ее сокращение.

— Раздавлю или сожру, Дашка.

— Делай, как считаешь нужным, — и каждое слово в ответ из себя приходится практически выдавливать. Но от этого они не становятся менее правдивыми. Даше было абсолютно все равно, что будет дальше. И даже если никакого «дальше» в принципе в мире не будет — тоже абсолютно все равно.

* * *

— Мне кажется, от этого можно умереть…

Прежде чем в головах начали рождаться хоть какие-то связные мысли, прошло не меньше десяти минут, которые Даша со Стасом так и провели — спаянными телами, не видя смысла и не имея желания шевелиться.

Потом же Стас все же перекатился, устроившись на спине, позволяя Даше прижаться к боку, забросить ногу, забуриться головой под подбородок.

— Чаще от этого бывают дети, но летальные случаи тоже случались, — ответил на ее рассеянное замечание, которое даже вряд ли ему адресовалось, скорей это был отрывок диалога с собой же, случайно вырвавшийся наружу со словами, усмехнулся. Подумал, что дико хочется курить. Потом… Что чтобы курить — нужно встать. Оставить ее, голую, теплую, мягкую, здесь и зачем-то выходить на балкон. Передумал. Снова усмехнулся, чуть склонился, целуя каштановую макушку.

— Вы с Артёмом наклюкались, да? — которая почти сразу приходит в движение. Даша запрокидывает голову, смотрит с прищуром. Видимо, пришло время жестких разборок. И даже крышесносный секс не спасет.

— Да. — Поэтому только чистосердечное в надежде на то, что самый желанный суд в мире станет сегодня еще и самым гуманным.

— Вы помирились? — и он оправдывает ожидания. Потому что задает вопрос довольно тихо и как бы с надеждой…

— Да, — а когда Стас отвечает, даже не пытаясь скрыть улыбку, шумно выдыхает, снова падает на грудь, обнимает, что есть мочи.