Когда Даша вошла в кафе, и ее родители, и родители Стаса уже сидели за одним из столов.

Эта неделя ни для кого не прошла бесследно. Ее встретили серые лица.

Волошины приехали к сыну утром — Вера дежурила до обеда, Елисей привозил и забирал жену и всегда был на подхвате. Дашины родители приехали по просьбе.

В первую ночь, которую Стас провел в больнице, Артём отвез Дашу именно к ним. Всем было страшно. И не только за Стаса, но и за нее. Она же… Как выплакала все слезы, сидя на холодной плитке больничного холла, так с тех пор и держалась, чем немного пугала окружающих.

Софья и Алексей помогали, чем могли. Старший Красновский готов был подключить свои связи, чтобы перевести Стаса в другую клинику, но на подобном собрании было решено, что надобности в этом нет. Зато получилось договориться о лучшей палате. Катастрофу локализировали. Теперь… Время молиться и рвать жилы, чтобы ее последствия побыстрее остались в прошлом и никогда не повторились.

Даша села на оставшийся свободным пятый стул, положила руки на стол, прошлась взглядом по всем лицам, собралась…Ей теперь каждый раз приходилось собираться, чтобы выдавливать из себя слова. Это вдруг стало сложным процессом. Почти как для Стаса, но по другой причине.

— Я нашла хороший центр реабилитации. И договорилась с Милой — медсестрой, которая ухаживает за Стасом сейчас — она будет на подхвате. И я… Я решила, что приостановлю практику. Я смогу за ним ухаживать сама. По оптимистичным прогнозам нам понадобится месяц-два интенсивной реабилитации. Но их нужно использовать максимально, нельзя терять времени. У меня нет опыта, но я изучила, для восстановления очень важен психологический комфорт. В центре можно жить, но ему будет неуютно. А я смогу. — Даша говорила отрывисто, но как самой казалось — уверенно. Смотрела она при этом не на сидевших вокруг молча, а опять на свои руки. Не дрожащие сейчас только потому, что она с силой вжала их в скатерть. Взять чашку с налитым чаем, которая явно предназначалась ей, не смогла бы — в голове тут же проносились воспоминания о том, как стакан дрожал в пальцах Стаса. — В том центре, который я нашла, реабилитация дорогостоящая, но он лучший. Правда, лучший. И по методике, и по оборудованию, и по специалистам. Я продам машину, уже разместила объявление. Купят быстро, я не сомневаюсь. Просто нельзя затягивать. Врач сказал, что перспективы хорошие. Но нужно поторопиться…

— Даша… — перебить дочь попыталась Софья, но та мотнула головой, как бы прося этого не делать, пока она не договорил.

— Ему нужен физиотерапевт, чтобы быстрее разработать руку и ногу. А еще логопед и психолог. Потому что… Он не хочет говорить со мной, — на последних словах она перешла на шепот. Но успела научиться за эту неделю собираться быстро. Так и сейчас — кашлянула два раза, вскинула взгляд — решительный, открытый, продолжила, — еще мне нужно минимально оборудовать квартиру. Поручни в ванной и в спальне на первое время. И я… Я хотела бы попросить у вас… Я верну, когда смогу опять работать. Все верну…

— Даша, — на сей раз Софья перебила дочь уже более требовательным тоном, потянулась к ее рукам через стол, опрокидывая к чертям вазу с цветком, который почему-то показался декораторам здесь уместным, из нее по столу полилась вода… Прежде, чем вновь собраться и посмотреть матери в лицо, Даша несколько секунд смотрела сначала на лужу, которую никто не бросился вытирать, потом на мамины руки — красивые, ухоженные, такие теплые… За них бы ухватиться… Чтобы, как в детстве, вытащили из любой передряги. Обняли, по голове погладили, усыпили, а потом проснуться… И нет всего этого. Просто сон. Страшный. Прошедший… — Посмотри на меня. Пожалуйста…

Голос Софьи редко был таким тихим и ласковым. Но именно эта интонация заставила все же вскинуть взгляд.

— Ты не одна, понимаешь? Не одна. Тебе не надо ничего продавать. И возвращать никому ничего тоже не надо. Мы будем справляться все вместе, понимаешь?

Даша с полминуты просто смотрела, пытаясь понять, а потом… Замотала головой из стороны в сторону, чувствуя, как на глазах синхронно почками набухают капли слез и скатываются увесистыми дорожками. Не потому, что она была против, просто… Не понимала. Всю неделю будто падала вглубь бесконечной бездны. В темноте, страхе, отчаянье… Падала и падала. И не видела, за что можно бы ухватиться. Ни веточки, ни корня, ни протянутых рук. Ничего не видела…

— Даша, зайка, послушай меня, — растерянный взгляд метнулся вправо — туда, где сидела Вера. Попыталась улыбнуться, но вышло так себе. Улыбки перестали быть их коньком. — Ты спасла Стасу жизнь.

— Я не…

— Спасла. Не спорь. И продолжаешь спасать. И мы не сомневаемся, что вытащишь его. Но ты не одна. У него есть мы. У вас есть мы. Если ты хочешь ухаживать за ним — так и будет. Твое слово — закон. Но не отгораживайся от нас. За тебя мы тоже боимся, понимаешь?

И ей снова надо было бы кивнуть, но она не смогла. Опять мотнула головой. Потому что за себя она боялась меньше всего.

— Будем проходить реабилитацию, где скажешь. Никакую машину продавать не будем. Деньги есть, а окажется мало — найдем. Ты уже звонила туда, о чем-то договаривалась?

Вера почти сразу поняла, что убеждать сейчас Дашу в том, что они теперь команда, смыла нет. Она думает о другом. И пришла она сюда за другим. Поэтому Волошина вывела разговор вновь в то русло, реакцией на которое могло быть что-то другое, кроме растерянного мотания головой и слез из глаз.

— Да. Я связалась с ними. Прочла отзывы. У них есть возможность заняться Стасом. Физиотерапевт, которого рекомендуют, согласился. И логопед у них тоже лучший из профильных…

Часы на стене заведения разорвали окружающую тишину резким звуком, оповещающим о том, что стукнул первый час.

Даша сначала вздрогнула, а потом порывисто выдернула руки из-под продолжавшей держать ее маминой ладони, вцепилась в лежавшую на коленях сумку.

— Мне к Стасу пора. Я обещала, что буду в час.

Не ждала ничьего одобрения. Не заботилась о том, что они вроде как не договорили. Встала, развернулась, вышла из кафе…

Оставшиеся за столом же дружно устремили взгляды в огромное окно, следя, как Даша перебегает улицу по зебре, заходит в больничную калитку, быстрым шагом идет к корпусу…

— Спасибо вам за нее… — Вера произносит тихо, несмело улыбается, параллельно смахивая слезы с глаз. Не ждет ответа. Да он и не требуется. Всем ведь и так всё понятно.

* * *

В палату Даша не стучала, но открывала очень аккуратно. Возможно, для кого-то женщины подобны хрустальным вазам, но после случившегося для нее таким стал Стас. Подчас доходило до абсурда, и Даша понимала — с этим нужно будет что-то делать, но пока… не могла.

До невозможности боялась его напугать, как-то навредить, сделать что-то не то и… И снова падать вместе с ним на пол кухни, умоляя в трубку: «пожалуйста… спасите».

Так и сегодня — Даша приоткрыла дверь на щелочку, заглянула… Выдохнула непроизвольно, потому что он был на месте (а не застать его в положенное время в палате тоже было очень страшно), вот только спал.

Рядом с кроватью стояла та самая улыбчивая Мила. Как оказалось, невероятной доброты человек, для которого помощь людям — призвание.

Для Даши, да и всех Красновских-Волошиных она стала ангелом-хранителем. Начиная с того, что так и не выпила тогда свой кофе, выбросила его, побежала за успокоительным для Даши. Заканчивая готовностью за более чем умеренные деньги помогать, если это потребуется.

— Спит? — Даша вошла в палату, притворила за собой дверь, улыбнулась в ответ Миле. Улыбнулась, как могла, — натянуто и криво. Но это уже что-то.

— Да. Спрашивал о тебе.

Даша кивнула, закусив щеку изнутри. Сначала подошла к раковине, тщательно помыла руки, только потом к кровати. Присела на кресло, плотно закрепившимся за ее задницей, потянулась к его руке. Правой. Пострадавшей.

Она не утратила чувствительность полностью, но над возвращением силы кисти и моторики пальцев предстояло работать. Так же, как над возвращением умения бегать, летать, говорить… Так проворно, как, несомненно, хочется ему.

— Я оставлю вас.

Даша ни словом, ни взглядом не дала медсестре понять, что она здесь лишняя, но Мила и без этого прекрасно чувствовала, когда нужна, а когда лучше удалиться.

Как позже оказалось, это ее звонок привел в больницу Дину, которой теперь вход сюда был закрыт навечно. Артём заполнял форму, которую Мила ему дала, машинально. В графе «жена» указал данные, хранившиеся в телефоне. Не спросил, зачем это нужно и будут ли вызывать, был слишком ошарашен. Оказалось, будут… Мила удивилась, что в нужной графе указана не Дарья… Не считая нужным копать излишне глубоко, решила, что Даша — близкий друг. Набрала официальную жену. Сообщила о том, что ее муж поступил в их больницу…

Только потом, уже после разыгравшейся у нее на глазах ужаснейшая сцены, поняла, что совершила ошибку. А насколько глубокую узнала еще позже — из рассказа Даши.

Отчасти, именно та самоотверженность и отчаянье, свидетелем которых стала Мила, заставили ее предложить свою помощь. Ей почему-то сходу запала в сердце Дарья. А чуть позже и Стас. Даже в такой — ужасной для любого мужчины — ситуации сохранившим самообладание и достоинство.

Ему было сложно осознавать себя в новой реальности, но… Он делал все, чтобы эти сложности оставались глубоко внутри. А Даше и родным он улыбался. Наотрез отказывался говорить, но приноровился пользоваться телефоном. Не отлынивал и не ленился. Не отчаивался или просто не показывал этого.

Миле почему-то казалось (а может просто по романтичному хотелось верить), что он делает это ради нее — Даши. Так же, как она все готова сделать ради него. И с сожалением каждый раз Мила отмечала, что ответ на интересующий вопрос если и получит, то точно не она.

— Спасибо большое, — Даша проводила медсестру взглядом. Дождалась, пока дверь в палату будет закрытой, потом опустила взгляд на их руки, скользнула большим пальцем по обороту его ладони, другим — тоже большим — провела уже по своей щеке, смахивая моментально набежавшие слезы. Пока спит — еще можно себе позволить такую слабость, а как проснется — нет. Ни за что. Он должен видеть только энтузиазм и веру. Никакого страха. Никакой боли. Никакой грусти.

Даша не знала, почему она почти сразу приняла именно это как истину в последней инстанции, но изо всех сил старалась ей следовать.

Страшнее смерти было дать ему понять, что ей сложно, что иногда и ее колени подкашиваются, как однажды подкосились его. Он не должен был видеть в ее взгляде ни намека на жалость. Ни грамма сомнений.

И вроде бы установки были такими простыми, а в реальности… Даша никому не пожелала бы той реальности, в которой оказались они со Стасом. В худших мыслях тот день не оборачивался такой катастрофой. В самых страшных кошмарах Стас не доставался Даше такой ценой.

Только поймав смысл своей жизни в свободном полете, понимаешь, что такое настоящий страх. А еще… Ты ведь даже не имеешь права сказать ему, что он обязан выкарабкаться, потому что ты без него уже просто не сможешь. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потому что это далеко не всегда зависит от нас. И от него тоже зависит не всегда.

Но точно было одно: уйдет он — уйдет и она. Даша как-то разом поняла это, четче некуда. Но ему хоть как-то показать это права не имела. Ни на что не имела, только… Любить и действовать.

Во сне у него было спокойное лицо. Такое же, как всегда. Без тогда так испугавшей лицевой инсультной асимметрии. На висках и челке — привычная легкая проседь. Которая и раньше-то заставляла сердце сжаться, а теперь… Только теперь у Даши, да у всех вокруг, появилась хотя бы призрачная возможность понять, насколько все это было сложно для него.

Тридцатилетних не догоняет инсульты, если только… Что-то не становится последней каплей. Для Стаса последней каплей стала новость о беременности Дины. Настоящей или мнимой они пока так и не узнали. Дина пропала с радаров… И слава богу. Сам Стас об этом не спрашивал, а заводить разговор первой Даша не стала бы. Так же, как о подвешенном на какое-то время разводе.

То, что стало причиной катастрофы, вдруг утратило то самое — невероятное — значение, когда эта катастрофа случилась.

Даша долго смотрела на Стаса.

Она знала, когда делаешь так, рано или поздно начинает казаться, что он откроет глаза с минуты на минуту, улыбнется, рывком сядет в кровати, потянется к ее носу, щелкнет по нему, подмигнет, спросит: «чей носик?».

Но, к сожалению, такие размышления всегда заканчивались для Даши пониманием — нет. Пока нет. Чтобы самые простые вещи, которые раньше воспринимались, как данность, снова ею стали, им придется много работать.

Стараясь не тревожить его сон, Даша прислонилась к спинке кресла, повернула голову так, чтобы продолжать видеть его лицо, нежно водила по руке, слушая тихое дыхание и моргая каждый раз все медленнее. Веки тяжелели, мысли путались, становилось одновременно спокойно — потому что рядом с ним, и неловко — ведь она сюда не спать пришла.