Снова напечатал, повернул уже к ней:

«Устала?».

— Нет. Нет, совсем не устала, — Даша подошла, взяла его за руку, наклонилась, чтобы поцеловать в щеку. — Сейчас твой папа установит поручни, а мы пока пообедаем, потом отдохнем. Пойдет?

Кивнул, еле ощутимо, пока довольно неуклюже, поглаживая ее ладонь пальцем.

— А всех кормить будут, мелкая? Или только избранных?

Ни от кого не скрылся этот еле заметный жест, у всех ком в горле встал, и только Артёму первому удалось его вытолкнуть наружу со словами. Опять излишне радостными.

* * *

— Спит?

— Да. Пока я крутилась — заснул уже…

Даша вернулась на кухню, где за столом в тишине сидели Вера с Елисеем и Артём, опустилась на стул, с которого встала не так давно, чтобы проводить Стаса…

Он отлично держался, но похвастаться излишней энергичностью еще не мог. Поэтому в какой-то момент повернул телефон к Даше, демонстрируя экран, на котором: «Я полежу немного». Наверняка хотел бы, чтобы его решение (да и персона в целом), вызывали меньше ажиотажа у тех, кто собрался в квартире, но пока об этом и мечтать не было смысла. Его спину и медленную поступь с помощью ходунков сканировали четыре взгляда людей, даже не подозревающих о том, насколько красноречиво жалостливые эти самые взгляды.

— Ой… Ключи. Пока не забыла.

Даша на пару секунд зависла, оживляя в памяти эту сцену, а потом встрепенулась. Снова встала — вышла в коридор, взяла дубликаты, которые сделала специально, чтобы были у каждого из тех, чья помощь может понадобиться, вернулась, вручила.

— Я коляску завезу обратно, — первым тишину вновь нарушил Артём. Крутил на пальце ключи, больше не пытался делать вид, что не устал и не раздавлен. Так же, как остальные.

— Да. Хорошо. Спасибо. А завтра…

— Я вас утром заберу, Дашенька. Вам к девяти нужно? — вопрос задал Елисей, глядя на хозяйку квартиры, та кивнула.

— Да. Договорились, что в девять будем. Подпишем бумаги, пообщаемся с врачами, определимся со сроками, процедурами, попробуем уже что-то…

— Ты точно сама справишься? Может мне с вами побыть? — на сей раз спросила Вера.

— Там нет смысла толпиться, Вера Андреевна… — Даша сказала, потом только поняла, что прозвучать могло грубо, вскинула взгляд — уставший, сожалеющий… — Простите. Я не хотела обидеть. Это ваш сын. Вы не толпа. Просто…

— Я поняла, что ты хотела сказать, Дашуль. Не волнуйся. Говори, как говорится, зайка.

— Спасибо… — Даша вымучила полуулыбку, потом опустила взгляд, будто с удивлением отмечая, что выводит круги по дереву столешницы. — Если вы мне доверяете, я сделаю все сама. Вы можете отдохнуть. И в любой момент мои двери открыты. И телефон я тоже возьму, хоть ночью. Я знаю, что вы волнуетесь не меньше моего, просто…

— Мы знаем, что так будет лучше и тебе, и ему, Дашенька. Это для нас главное. Но и ты не переусердствуй. Если нужна помощь — говори.

— Да. Обязательно…

В разговоре наступила пауза, которую Даша провела, одновременно прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни (точнее к тишине), одновременно пытаясь собрать мысли в кучку и вспомнить, должна ли она была еще что-то сказать.


— Мы еще один вопрос не обсудили… — но голос подал Артём. Первой, с кем встретился взглядом — была Даша. Он еще не сказал, а она уже понимала. Он смотрел сурово, она отчаянно зло. Потому что… Очень хотела крови той, которая устроила им всем сладкую жизнь. И одновременно очень боялась, что принесенная справка окажется правдой.

— Ты имеешь в виду Дину? — Елисей спросил вроде бы спокойно, но по тому, как побелели костяшки пальцев, стало понятно — чувства она во всех вызывает одни.

— Да. Ее. Судья объявил перерыв, хотя должен был вернуть иск. У Стаса хороший адвокат, я с ним общался, это он настоял. И судья тоже вменяемый. Теперь мы хотим подготовить ходатайство о привлечении врача, который выдал Дине эту писульку, в качестве свидетеля. Я уверен, что нет у нее никакого ребенка. А если и есть — то успела организовать без участия Стаса. И если она идет во все тяжкие, совсем потеряв берега, то он… Вряд ли будет врать под присягой. Потому что только хуже себе сделает.

— Стас больше не пойдет туда, — Волошины внимательно слушали Артёма, периодически кивая. Даша тоже, но когда брат сделал паузу — сказала то, что было для нее сейчас максимально важным.

— Это не нужно, Даш. Адвокат уполномочен выступать от его имени. Как он мне объяснил, раньше Стас считал необходимым присутствовать лично, чтобы его позиция не вызывала сомнений у суда. Сейчас… Сейчас дело уже не в позиции, а во лжи. Я хочу, чтобы на суд вызвали врача, если окажется, что и врача-то такого нет — проверили саму писульку. А когда выяснится, что она липовая — и писулька, и беременность — я сделаю все, чтобы Дину привлекли и за лжесвидетельство, и за фальсификацию документов тоже. А еще… Она ему платить будет. Всю жизнь платить будет, если он захочет, — речь Артёма с каждым словом становилась все более жесткой… И разливалась бальзамом по душам тех, кто никогда не считал себя злыми людьми, но простить ей то, что она сделала — не могли.

— А если нет? Если окажется, что не липовая? — задать этот вопрос оказалось не так сложно, как Даша думала. — Его же не сам перерыв так долбанул. И даже не то, что развод, возможно, не случится. Ему ведь, может, всю жизнь придется быть связанным с ней общим ребенком. Ты понимаешь, что он это не выдержал?

Чтобы осознать эту простую истину, не нужно было иметь семи пядей во лбу. Да и на подумать у Даши было много времени. И в своих выводах она не сомневалась. Чуть не убило Стаса именно это — его растягивало на дыбе все эти долгие месяцы. Даже не в четыре стороны, а в миллион и одну.

Растягивала одновременно Дина своим маниакальным нежеланием отпускать мужчину, удобство которого внезапно осознала, Даша своими порывистыми желаниями, Артём своими местами уместными, но так больно бьющими замечаниями, сам Стас вечными муками совести. Тянули все… А порвало его. В тот момент, когда накрыло с головой пониманием безысходности. Реальным жизненным цугцвангом, когда перед глазами пробегает дальнейшая жизнь… И ты понимаешь, что не вытянешь.

Наверняка Стас и сам успокаивал себя тем, что справка скорей всего липовая, но одна мысль о том, что «а вдруг нет»… И затопило. Потому что оказаться на крючке человека, готового тебя уничтожить, лишь бы добиться желаемого, когда тебе казалось, что свобода так близко — это ситуация, способная взорвать мозг. Как оказалось, в прямом смысле этого слова тоже.

— Зная Дину… Если справка не липовая, она уже пошла и сделала аборт. Потому что… Ты все сама слышала.

Даша кивнула — слышала. «Еб*тесь сами… С инвалидом», брошенное с презрением ненавистным голосом, даже будить умудрялось на протяжении этой недели, делая отношения со сном еще более сложными.

— По этим статьям ее не посадят, на это надеяться смысла нет, скажу честно, но кровь… Я этой суке попорчу. А если попытается еще и взятку кому-то дать, чтобы замяли… Вот тогда она у меня уже точно попляшет. Узнает, как это, ночами не спать, бояться… Я весь ее район объявлениями заклею о том, с кем люди рядом живут. И на работе ее тоже узнают… Нужно будет — на центральных телеканалах сюжетом пущу. Пусть родители посмотрят, какую дочу воспитали… — Артём говорил язвительно и зло, не считая нужным скрывать эмоции. И Дашу, Веру, Елисея это почему-то… успокаивало. Они ему верили. И искренне хотели, чтобы так все и было.

— От нас что-то нужно, Артём? — Вера смотрела на Дашу, а вопрос задавала ее брату.

— Только добро. Дальше я сам.

— У тебя оно есть. — Ответила тоже Вера, переводя взгляд на Артёма. Даша с Елисеем же просто кивнули.

— Отлично, — большего Артёму и не требовалось.

Глава 37

Даша открыла глаза, дала себе пару секунд, чтобы изучить потолок, а потом повернулась на бок…

Чтобы увидеть Стаса, понять, что он еще спит, выдохнуть, чуть улыбнуться.

С момента выписки прошли шесть недель. Пожалуй, самые сложные в ее жизни. Говорить о жизни Стаса и смысла особого не было.

Даша посвятила всю себя тому, чтобы последствия инсульта как можно быстрее ушли из их жизни. И ей, наконец-то, действительно было, чем гордиться.

Деньги и силы не были потрачены зря. Из квартиры пропали ходунки. Теперь он пользовался тростью, да и то не всегда — только если предстояло преодолеть значительную дистанцию. Кисть и пальцы правой руки постепенно возвращали свою проворность — этому способствовали как реабилитационные тренажеры, так и домашние занятия — начиная с паззлов, продолжая запретной в детстве игрой со спичками, чисткой и нарезкой овощей и фруктов, заканчивая гитарой, которая переехала к ним из дома родителей Стаса. Игру на ней Волошин когда-то забросил, а теперь… Теперь Даша с замиранием сердца каждый раз слушала из кухни, как до нее доносятся звуки — сначала он разыгрывается, гоняет гаммы и аккорды, а потом начинает исполнять «хиты» из своей юности… С каждым разом все уверенней.

По словам логопеда, благодаря упражнениям и массажу и артикуляция постепенно возвращается, но вот упрямство на нет не сходит. Говорить с родными он по-прежнему почти всегда отказывается. «Домашнее задание» исполняет наедине, закрывшись в спальне. Когда Даша не выдерживает — просит, умоляет, а то и требует, отвечает формулировкой, которую его мобильный наверняка давно сохранил в стандартных: «всему свое время».

И как бы ни было сложно его ждать — это «свое время» — Даша находила в себе терпение и силы потому что… Знала, какой путь они уже прошли, каких успехов достигли. А когда он полноценно заговорит, думала, и вовсе сойдет с ума от счастья.

Если поначалу Стас проводил в реабилитационном центре практически полный рабочий день, выбивался из сил настолько, что засыпал прямо в машине по дороге домой. То совсем недавно ведущий Стаса реабилитолог торжественно сообщил им, что успехи очевидны, самое сложное позади — интенсивность можно понизить.

Теперь процедур было меньше, а вот сил и свободного времени больше. И первое, на чем настоял Стас — это пусть дистанционный, пусть частичный, но возврат к работе, на которой его очень ждали.

Даша стребовала с него, что минимальный намек на стресс — и работу он бросает. Стас же только хмыкнул, напечатав: «Стресс для меня — сидеть у тебя и родителей на шее. А это — часть реабилитации». Даше было, что возразить, но она прикусила язык.

Сама Красновская понимала, что Стас не нуждается в ее присутствии в квартире в режиме двадцать четыре на семь. Даже больше — отчасти ее присутствие и готовность в любой момент помочь, сделать что-то за него, быть на подхвате — расслабляет. Но оставить его самого надолго не могла физически.

Стас не скрывал, что относится с иронией к тому, что если Даше нужно куда-то уехать, то в квартиру приезжает мать, отец, Артём. Отдавал себе отчет, что такое поведение — не на ровном месте и имеет под собой почву, но и сам дико устал от состояния больного, который в любую секунду может вдруг рухнуть замертво, каким, наверняка, и себе-то боясь признать в этом, видели его родные.

Он же, как ни странно, чувствовал в себе силы. Жить, бороться, побеждать. Случившееся стало для него самым страшным, но самым поучительным уроком. И пусть вспоминать то, что было с самого начала, до сих пор было невыносимо (не было смысла хорохориться — тогда накрыла безысходность), именно это и стало толчком… Менять себя. Свое отношение ко всему, что происходит вокруг. Свои приоритеты и учиться работать с эмоциями. Не копить, а отпускать. Не терпеть, а забивать. Он когда-то пытался научить этому Дашу, оказалось, учиться нужно было самому. Теперь они учились вдвоем. Всему только вдвоем.

— Привет, — Даша произнесла тихо, позволяя себе легкую улыбку, когда Стас проснулся, тоже повернулся на бок. Даже не кивнул, а медленно закрыл и снова открыл глаза — это было его привычное приветствие.

До случившегося просыпаться немного раньше и видеть его рядом уже было для Даши сродни чуду, а теперь… Теперь все ощущалось иначе. Ярче, острее, важнее…

Она пододвинулась на кровати, запустила пальцы в его волосы — отросшие, надо бы записать на стрижку, боднула носом его нос, а потом уткнулась в шею, чувствуя, как мужские руки обнимают, пальцы, снова способные на это, водят по выступающим позвонкам, пробравшись под майку, сделала глубокий вдох, задержала дыхание, остановила мгновение…

Теперь простая возможность обнять его утром, только проснувшись, казалась высшим благословением и самым настоящим даром.

Они провели вот так, в обнимку, добрых пять минут, после чего первым зашевелился Стас. Снял руки, снова лег на спину, сначала сел, потом встал…