Мария Акулова - Я тебя отвоюю

Снова расслабилась, вздохнула, прижалась к Стасу сильнее…

А вот когда на кухне отчетливо громыхнуло, резко открыла глаза, запрокинула голову, встретилась взглядом с таким же удивленным взглядом Стаса.

— Может окно не закрыли? — Даша предположила хрипловатым после сна голосом, Стас же только пожал плечами.

Красновская откатилась, спустила ноги на пол, потянулась… Стас успел встать, обойти кровать, открыть дверь в спальню, протянуть руку Даше, чтобы помочь встать. Уже он ей, а не она ему…

К кухне они шли вместе, одинаково хмурясь… Стас немного впереди, Даша чуть сзади…

— Мама… Вера… — а оказавшись на пороге, так и вовсе откровенно обалдели.

Женщины сидели за столом, между ними — бутылка коньяка и чайник с чаем, а еще почему-то салатница с вываленным в нее печеньем и нарезанный сыр с оливками на тарелке. Композиция — элегантней никуда. И сами они… Смеющиеся. Раскрасневшиеся. София со стаканом в руках, обмахивающая лицо листом для переписки со Стасом, Вера — водящая по своему стакану указательным пальцем. Не окликни их Даша — может и не заметили бы, что их междусобойчик нарушили хозяева жилья.

— О, проснулись… — вот только смущаться по этому поводу не планировали. София поставила стакан, окинула державшихся за руки, чуть взъерошенных, удивленных детей строгим взглядом, задержавшись на том самом переплетении пальцев… — А трубку кто брать будет? Вас же человеческим языком просили не ставить на беззвучный! Просили?

— Ой… — Даша со Стасом переглянулись, потом снова синхронно глянули на стол… Все поняли, кажется. — Простите… — И Даша извинилась за двоих. — Мы заснули просто…

— Мы в курсе.

— А вы тут… — этот полувопрос задал уже Стас, с улыбкой отмечая, как мать реагирует на то, что он подал голос… И как уверенно сказал. Будто расцветает, тянет руку к груди, покачивает головой… Смотрит с восхищением… И молчит. В отличие от Софии. Которая фыркает, берется за ушко чашки с чаем, подносит к губам, делает глоток, ставит аккуратно, вздергивает бровь и произносит будто с вызовом:

— Чай пьем. Не видно, что ли?

Никакой реакции за словами не следует. Даша со Стасом снова переглядываются, Вера с Соней тоже, а потом… Две взрослые, серьезные, деловые, мудрые женщины, которые совсем недавно мчали вверх по лестнице, как сидоровы козы, взрываются дружным, заразным, искренним смехом. До слез.

— В холодильнике ужин. Только я вас умоляю — разогрейте и не ешьте прямо из судков. В девять вы должны мне отписаться, что у вас все хорошо. Ровно в девять, вы меня поняли?

— Поняли, мамочка, поняли… Но я так чувствую, что рано или поздно инструктаж закончится техникой засовывания градусника Волошину в жопу, а я к этому не готов…

— Ну ты и дурак, Тём…

Артём усмехнулся, подмигнул Стасу. Тот же только у виска покрутил, вроде бы и не одобряя шуточку, но и не возмущаюсь ею так, как Дашка.

А та потянулась к брату, дала подзатыльник, пусть для этого и пришлось привстать на носочки.

— Будешь много говорить — вообще домой поедешь. И сам Лиле попробуешь объяснять, почему я не смогла.

Угроза подействовала, Артём сначала посмотрел на сестру большими глазами, а потом и вовсе руки поднял.

— Ладно уж, не горячись ты так… Езжай уже. Мы справимся. Да, Волошин?

Волошин кивнул, подошел к Даше, положил руки на ее талию, чуть сгорбился, чтобы ей удобнее было тянуться к губам…

— Не ведись на его провокации, я тебя прошу, Стас… Без глупостей. Просто посидите по-человечески, пожалуйста…

Даша сказала так, будто Артема в коридоре не было. Не реагируя ни на его фырканье, ни на закатанные глаза, ни на тихое «каблучара», когда Стас кивает, целует, снова выпрямляется.

— Кто бы говорил, Артёмка… Стас хотя бы жену свою не боится, знаешь ли…

Не реагируя, но все слыша. Потому что, когда Стас снова отступил, Даша глянула на Артёма с прищуром, руки на груди сложила, сказала будто бы остро, а потом и вовсе язык показала…

— Д-детский сад, штаны на лямк-ках… — комментарий Волошина проигнорировали оба чада Красновских. Смотрели друг на друга с полминуты одинаково дерзко, а потом синхронно же фыркнули.

— Опаздываю уже, Лиля будет ругаться… — после чего Даша смотрит на часы, спохватывается, берет в руки клатч, еще раз смотрит на Стаса — ласково, потом на Артема — серьезно, вылетает из квартиры.

Оставшиеся в ней мужчины с улыбкой смотрят на входную дверь, потом друг на друга — тоже с улыбкой. Потом Стас делает шаг к двери — защелкивая замки, а Артем как бы потягивается…

— Все равно каблук ты, Волошин.

— От т-такого же сллышу, — пользуясь тем, что Артем отвернулся, Стас повторил Дашин трюк — давая Красновскому еще один подзатыльник. Этот был неожиданным. Настолько, что Артем даже дернулся, ухватился за затылок, глянул на друга с осуждением…

— Вредители кругом… — потер, будто действительно получилось больно, хотя Стас-то знал — нифига. Так, больше для виду заехал. Силу в руке уже контролировал достаточно хорошо.

Артём понял, что ждать извинений смысла никакого, поэтому бросил тереть затылок, снова потянулся, без приглашения зашел в кухню, включил свет. — Ну что, чай будем пить, трезвенник-язвенник? Или по котлетам сразу, а потом в Дотку рубанемся? Экскурсия в пубертат, так сказать… Только тогда Рево гоняли, по-моему.

Стас хмыкнул, кивнул. Поставил чайник, повернулся, прислонившись к столешнице, спокойно глядя на друга, который успел сесть за обеденный стол, вытянуть ноги, окинуть взглядом сестрину кухню, остановиться на Волошине…

— Суд отправил решение в ЗАГС, — переход получился довольно резким, из взгляда Артема пропали смешинки, из тона — легкость. И то же самое случилось со Стасом. Сначала он нахмурился, потянулся к лицу, провел по бровям. Потом протяжно выдохнул, кивнул.

— Спасибо, — посмотрел на друга, произнес с нескрываемым облегчением.

Артем же не ответил — просто пожал плечами. Его заслуга во всем, что случилось в последнее время, была минимальной. А если сравнивать с Дашкиным подвигом, так и вовсе стыдно принимать благодарность.

— Считай, ты теперь совсем свободный человек, — попытался вновь вернуть тону и взгляду легкомысленность, но вряд ли получилось идеально, потому что Стас хоть и хмыкнул, но прыгать до потолка не спешил. — Алименты будем жать? — Артем продолжал сидеть в расслабленной позе, но это было обманчиво. И во взгляде снова ни намека на смешинки. Просто смотрит. Просто ждет.

Стас же мотает головой…

— Почему? Она заслужила.

— Пусть подавится бабками. Я знаю, что он-на н-несла в б-больнице…

Первое предложение произнес спокойно, а на втором снова чуть запнулся. Но даже это радовало — всех причем, и Артема тоже.

— Откуда знаешь?

— С-санитарка причитала одна, к-когда… В первые дни. Т-точно не помню…

Артем кивнул, замолк на несколько мгновений. Почему-то захотелось еще и санитарку эту найти, чтобы по голове настучать, потому что… Не будь у Стаса Даши, узнай он о том, что несла его жена, будь она до тех пор любимой — не захотел бы бороться.

— Ну квартиру-то хоть не будешь ей оставлять?

— Нет. П-поделим. Как договаривались. Х-хочу деньги в-вернуть. Родителям и Даше.

— Да не нужны им твои деньги, дурак ты. Но слава богу, что не оказываешься от квартиры. А то я уж подумал, что тебя снова благородством по башке пришибло, — Артем не улыбнулся даже — скорее оскалился, и сказал с откровенным сарказмом, но Стас не обиделся — улыбнулся в ответ так же, подошел к столу, сел, потянул к себе лист и ручку, начал писать.

«Я не знал, что она настолько гнилой человек, Тём».

— Никто не знал.

«Но я с ней жил».

— И не видел. Так бывает. Но она конченая, Стас. Совсем конченая. Я долго думал. Думал, может… Может это мы загоняемся? Но одного объяснить себе так и не смог — эта сука же специально справку принесла в суд. Не тебе при личной встрече намекнула. Нет. Принесла в суд, когда поняла, что перегнула. Когда развод стал ну совсем нежелательным. Когда ты заговорил-таки об имуществе. Специально сделала это, когда ты не ждал. Специально, чтобы ты ох*ел.

— И я ох-х*уел, — Стас хмыкнул. Будь здесь Даша — ни в жизни не позволил бы себе вот так шутить, а с Артемом можно было. Обо всем. Всегда.

— Да я помню… В общем, эта… Дина должна за все ответить.

Стас опять не ответил, просто кивнул. Должна. Иначе до нее не дойдет. Да и так — не факт.

Вспомнил, что почувствовал, когда все окончательно убедились — справка липовая… И на корне языка снова та же горечь. Полного разочарования и непонимания. Как… Как можно такое творить? А главное — зачем и за что?

В тот день он ушел в спальню, попросил Дашу дать ему немного времени. Просто сидел, смотрел в точку перед собой. И не испытывал ни облегчения, ни сожаления. Даже думать особо ни о чем не мог, за временем не следил…

Опомнился, когда услышал странные шорохи под дверью. Вышел, а на полу сидит Дашка. Обняла колени руками, прижалась виском к стене, глаза закрыла. Немного бледная… Видимо, и потревожить боялась, и самого оставить не могла.

Стас тогда улыбнулся, сел рядом, как когда-то давно, еще на съемной квартире, когда пришла после разговора с Богданом, обнял, позволил положить голову на плечо, скользнуть пальцами по шее, зарыться в волосы…

— Все хорошо, Носик. Все правда хорошо… — Стас искренне тогда сказал, она кивнула. И больше тема Дины в их доме не поднималась. Никогда.

Стас мотнул головой, выныривая из воспоминаний, покрутил ручку между пальцами, глядя задумчиво сначала на нее, а потом на Артёма, снова начал писать, поставил точку, запустил лист по столу к другу, у которого с реакцией все было хорошо — поймал, развернул, прочел.

«Хочу твоего благословения».

Дважды. Потом хмыкнул, глянул на друга.

— Я не отец. Благословлять должен не я, — и вернул лист, как бы отказывая. Но на сей раз Стас не кивнул. Развернул лист, снова стал писать, снова отправил другу по столу.

«Я не как у отца. Как у брата хочу».

— Никто не просит благословения у брата, Волошин. Прекрати. Да и вообще… Если ты думаешь, что я настолько сволочь, что после всего буду ставить вам палки в колеса, то ты совсем меня не знаешь, — Артём сказал вроде бы спокойно, но оба знали — его это действительно задевает. Вот только… Интерпретация неправильная. Совсем.

На сей раз Артем уже не возвращал лист, Стас взял следующий. Снова писал, на сей раз дольше. Дальше… Не отправил по гладкой древесине столешницы, а взял в свои руки, перечитал…

«Я просто хочу, чтобы ты знал. И не сомневался. Если бы не Даша — я остался бы куском мяса. И это не очень фигурально. Потому что, когда я проснулся, я чувствовал себя именно так. Кусок мяса с похмельной башкой, который ни лыка связать не может, ни рукой пошевелить толком, ни на ноги встать. Меня накрыло такой паникой, как никогда в жизни. Будто проснулся… И попал в тюрьму… И никто не обещает, что я из нее когда-то выйду. А потом эта санитарка с жалостливым пересказом. И я… Она о Дине рассказывала, что та ушла, хлопнув дверью, а у меня мозги набекрень и я подумал, что о Даше. И вот тогда, мне казалось, я даже умер. Потому что Даша имела право так сделать. Имела право испугаться, отказаться, бросить… Вы все имели. Но я без нее уже не смог бы.

Когда у нас с ней все начиналось, я же боялся, что полюбить так, как она любит, не смогу, Тём. А тогда… Тогда подумал, а как можно ее не любить? И жить зачем, если не чтобы ее любить?

Позже никак понять не мог, почему она ко мне ходит? Думал, просто потому, что жалко, а она ведь добрая. Каждый раз ждал, что скажет — это наша последняя встреча. Сейчас пишу — и волосы дыбом, потому что как вообще мог так думать?

Но вы все тогда так смотрели на меня, что мне и самому было больно. Я тонул. Я паниковал и задыхался. Я не мог собраться. И даже за нее цепляться не мог, потому что думал… То, что думал. И я знаю, что вы не хотели зла. Но и я не хотел стать для вас обузой.

А потом… Она пришла ко мне, рядом села — я попросил. Устал ждать неизбежного. На следующий день планировалась выписка, и я понимал, что вот он — последний раз, когда я ее вижу. Думал, ей так легче будет начать разговор. Она скажет, что должна сказать, сердце облегчит себе. А я… Очень хотел с ней попрощаться.

Но Дашка… Она как-то поняла. Черт его знает, как… Что я сдаюсь. И не дала. Сказала, что отвоюет. И разом все на места встало. А еще стало невыносимо стыдно, что я мог о ней думать такое. Что мог перепутать, где Дина, а где Даша. Потому что уйти — это Дина. А бороться — это ведь Даша. Всегда Даша.