— Плохо! — вздохнула княгиня.

Дуня, не понимая недовольства хозяйки, нахмурилась.

— Поторопилась я, — ворчливо заметила старая дама. — Ты вот что! С гувернантки завтра глаз не спускай и с графа тоже. Коли заметишь чего, сразу мне скажи.

— Как прикажете, барыня, — пробормотала Дуняша, помогая княгине переодеться ко сну.

Елизавете Петровне не спалось. Вздыхая и ворочаясь с боку на бок, княгиня размышляла о том, стоит ли предупредить Верочку или все же положиться на случай. Уж коли Бахметьев столь явно заинтересовался Олесей, так может, и на письмо это никакого внимания не обратит. К тому же признаваться в том, что затеяла столь безнравственную интригу, Елизавета Петровна вовсе не желала. Промучавшись до полуночи бессонницей, Уварова решила довериться провидению.

Граф Бахметьев напротив был очень доволен собой. Похоже, что никто из присутствующих на ужине у княгини Уваровой более уже не сомневался в том, что он воспылал страстью к младшей барышне Епифановой. Безусловно, весь этот спектакль был разыгран лишь для одного зрителя, вернее зрительницы. И судя по её реакции, роль удалась как никогда. Даже его маменька поверила в истинность происходящего. Лидия Илларионовна успела шепнуть сыну, пока он провожал её до отведённой ей спальни, что всегда считала Олесю вполне подходящей партией для него. Она также намекнула, что неплохо было бы пригласить всё семейство Епифановых по осени в Бахметьево. Тем более она слышала о том, что Андрей Павлович страстный охотник, а на озере в Бахметьево в этом году уток развелось в изобилии.

Проводив маменьку, Георгий Алексеевич отправился к себе. Камердинер помог ему снять парадный мундир и переодеться ко сну. Граф собирался выкурить перед сном сигарету. Золотой портсигар лежал на туалетном столике, где он его и оставил перед ужином, но под ним появился запечатанный конверт без подписи. Повертев в руках послание, Бахметьев сломал восковую печать и развернул сложенный вчетверо лист. Пробежав глазами несколько строк, Георгий Алексеевич нахмурился. Почерк был ему незнаком, а письмо было подписано лишь инициалами В.В.

«…Я бы всей душой желала увидеться с вами. Когда всё завершится, я буду ждать вашего визита…» Перечитал он вновь и положил записку на стол. «Кто же эта таинственная В.В.? И каким образом письмо попало в спальню?» — взяв из портсигара сигарету, Бахметьев вышел на балкон, чиркнул спичкой и вдохнул горький табачный дым. Внезапно его озарило: «В.В. — Воробьёва Вера!» Ведь именно так зовут гувернантку Уваровых.

Бахметьев вгляделся в ночную тьму, туда, где светилось одно единственное оконце в старом флигеле. Сердце забилось вдруг часто и неровно, жаром окатило от макушки до пят, даже ладони сделались влажными. Прикрыв веки, он словно воочию увидел нежный овал лица, льняные кудряшки, выбившиеся из-под шляпки, сердито поджатые пухлые губы. Сигарета дотлела и обожгла пальцы. Выругавшись, Георгий Алексеевич выпустил из рук окурок и вернулся в спальню.

Зная о его привычках, старуха Уварова позаботилась о том, чтобы на столике стоял полный графин с бренди. Вытащив пробку, Бахметьев наполнил бокал. Крепко обхватив его длинными пальцами, Георгий Алексеевич сделал большой глоток. Приятное тело разлилось в груди. Опустившись в кресло, граф повертел в руках бокал, наблюдая за игрой света в янтарной жидкости. Лёгкая улыбка скользнула по губам: «Верочка, милая и наивная. Совершенно неискушённое и неиспорченное создание». Мысль о том, что она неравнодушна к нему была приятна. Но определённо, игра не стоит свеч. Дать ей того, чего она ожидает он не может, а на меньшее она сама не согласится. «Стало быть, записку следует уничтожить и забыть о ней, будто её и не было. А, жаль», — вздохнул Бахметьев. При мысли о том, что он мог бы держать её в объятьях, целовать, шептать в маленькое аккуратное ушко слова любви, сладко перевернулось в груди сердце.

Георгий Алексеевич потушил лампу и лёг в постель. Не спалось. Сон, как рукой сняло. Приятное возбуждение бурлило в крови, память услужливо напоминала о каждом мгновении случайных встреч. «Хороша! — вздыхал Бахметьев. — Хороша, даже когда сердится, а уж когда улыбается…».

Встретив её нынче в передней, он намеренно постарался не обращать на неё внимания, а тут эта записка. Чем больше он думал о ней, тем быстрее грозили испариться все его благие намерения, относительно скромной гувернантки. «Но неужели не согласится? — вопрошал он сам себя. — Неужели лучше прозябать в гувернантках? Снять дом в Петербурге, окружить роскошью в обмен на её благосклонность. А как же Олеся? — тотчас напомнила неугомонная совесть. — Но ведь Олесе вовсе не обязательно знать о том», — возразил он сам себе.

То была последняя мысль перед тем, как сон всё же сморил его.

Георгию Алексеевичу показалось, что утро наступило возмутительно быстро. Он совершенно не выспался и был в отвратительном расположении духа. Памятуя о данном Олесе накануне прошлой ночи обещании, Бахметьев собрался на прогулку в парк.

Mademoiselle Епифанова очевидно глаз не спускала с передней, стоя на галерее второго этажа, поскольку стоило только графу спуститься, как она тотчас следом за ним ступила на лестницу. Олеся проснулась, едва забрезжил рассвет, и потратила немало времени, дабы выглядеть наилучшим образом.

Шёлковое жемчужно-серое платье в тонкую белую полоску, отделанное кружевом по скромному вырезу необычайно шло ей. Медно-рыжие волосы, уложенные красивыми локонами, спадали на узкую изящную спину. Кружевной зонтик и ажурные митенки довершали её туалет. Спускалась она грациозно, тщательно выверяя каждый шаг, чтобы не дай Бог, поступь не показалась слишком поспешной и не выдала нетерпения. Протянув руку для традиционного поцелуя, девушка улыбнулась так, что на румяных щёчках показались милые ямочки.

Склонившись над протянутой рукой, Георгий Алексеевич пробормотал приличествующие случаю приветствия и предложил руку своей спутнице.

Утро выдалось солнечным и ярким. Олеся вовсю наслаждалась прогулкой и щебетала без умолку, не обращая внимания на то, что спутник её довольно сдержан и молчалив. Бахметьев оживился только тогда, когда в конце аллеи разглядел княжну Анну в компании своей гувернантки. Он даже невольно ускорил шаг, но ощутив лёгкое пожатие лежащей на рукаве его мундира ладони, тотчас подстроился под неспешную поступь Олеси.

Спустя несколько минут они поравнялись. Вера присела в книксене даже не глядя на него, княжна Анна поздоровалась, и они разошлись. Не удержавшись, граф оглянулся и встретился глазами с Верой. Девушка смутилась, отвела глаза и продолжила свой путь.

И пусть взгляд его был мимолётным, Веру окатило жаром, словно в парной. Лицо тотчас запылало, будто уличили её в чем-то недостойном. Ускорив шаг, девушка свернула на узкую тропинку, стараясь скрыться из виду прогуливающейся пары. Захотелось как можно скорее остаться в одиночестве, чтобы попытаться разобраться в собственных чувствах.

Ранее Вере никогда не доводилось испытывать ревности. Она даже не предполагала сколь болезненными могут быть её жалящие уколы. Связь Бахметьева с Ольгой была порочной и тайной и, конечно же, должна была рано или поздно окончиться. Наверное, потому она не задевала её в той мере, в которой разочаровала и расстроила невинная демонстрация его расположения к генеральской дочери.

Олеся была вполне достойной партией для сиятельного графа, а эта прогулка ранним утром в усадебном парке, как нельзя лучше говорила о его намерениях.

Глава 12

Звук отодвигаемой портьеры показался Ольге Михайловне невыносимо громким. Будто кто-то прямо за её подушкой насыпал камней в пустое ведро. Яркий свет солнечного утра ударил по глазам, вынуждая зажмуриться. В голове молотом по наковальне застучал кузнец.

— Какого чёрта? — недовольно проворчала княгиня, садясь на постели и пытаясь рассмотреть того, кто нарушил её утренний сон.

— Доброе утро, ma chérie, — невозмутимо отозвался Николай Васильевич. — Как вам спалось нынче?

— Николя! Что за шутки? — отгораживаясь рукой от солнечного света, пробормотала Ольга. — Что ты делаешь в моей спальне и где моя горничная?

— Варвару я отослал, — присаживаясь в кресло, заметил князь. — Я желал бы поговорить с вами немедленно.

Ольга спустила ноги с кровати, нащупала босыми пятками комнатные туфли и, дотянувшись до пеньюара, накинула его на плечи, затянув пояс на тонкой талии.

— Что за спешка? — капризно поинтересовалась она, потянувшись к колокольчику.

Перехватив её руку, Уваров покачал головой.

— Как вы себя чувствуете, ваше сиятельство? — не скрывая сарказма, осведомился князь.

— Мне нехорошо и ты это прекрасно видишь, — зло огрызнулась Ольга.

Николай Васильевич поднялся с кресла и, налив в стакан воды из графина, протянул его супруге.

— Всему виной ваша невоздержанность, madame, — сухо заметил он. — Вы совершенно утратили чувство меры в чём бы то ни было.

— Может быть, объясните мне ваше недовольство? — усмехнулась Ольга, отпив из стакана несколько глотков.

— Охотно, — возвышаясь над ней, заметил князь. — Мне давно следовало то сделать. Я ждал, что рано или поздно ваша связь с графом Бахметьевым прекратится.

Ольга побледнела:

— Не понимаю о чём вы? — истерически хохотнула она.

— Довольно, madame! — повысил голос Уваров.

Княгиня отступила и почти упала в кресло, в котором до того сидел её муж.

— Это все ложь, — прошептала она.

— Неужели? — выгнул бровь Уваров. — Но это уже более и не важно. Тем более что Георгий Алексеевич оставил вас. Так и должно было быть. Граф молод, куда моложе вас, всё так и должно было завершиться.

Каждое слово супруга камнем ложилось на сердце. Он намеренно упомянул о разнице в возрасте с её любовником, дабы причинить ей боль. Ольга отвернулась, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слёзы.

— Вы ошибаетесь, — всхлипнула она.

— Ошибаюсь? В чём, madame? — парировал Уваров. — В том, что вас оставили? Об этом я и хотел поговорить с вами. Коли вы вынудите меня, я приму меры.

— Какие? — вскинулась Ольга. — Что вы можете сделать?

— К примеру, я могу запереть вас в имении, в том числе и на время сезона. Я могу отказать от дома Бахметьеву. Чего мне делать, безусловно, не хочется. Особенно учитывая, что он собирается жениться на вашей племяннице. Продолжать? — принялся ходить кругами по комнате князь. — Довольно, madame. Имейте хоть какую-нибудь гордость. Коли вас отвергли, ведите себя достойно. Я не позволю вам более демонстрировать всем свою сердечную привязанность и делать из меня посмешище. Надеюсь, я ясно выразился?

— Более чем, — всхлипнула княгиня. — Вы никогда не любили меня. Неужели это так много: желать любви? Я всё ждала, что все может быть перемениться, но соперничать с покойницей я не в силах.

Уваров остановился. Желваки заходили на впалых щеках князя.

— Никогда более не смейте упоминать Анну. Вы мизинца её не стоите! — повернулся он к жене.

— Святая безгрешная Анна! Ангел воплоти, из которого вы сделали идола, которому воздвигли алтарь и поклоняетесь, принеся в жертву мои чувства к вам! — Ольга поднялась с кресла и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Николай Васильевич растерялся. Тот праведный гнев, коим он пылал со вчерашнего вечера, угас, оставив после себя усталость и чувство полного опустошения. Без сомнения в словах Ольги был справедливый упрёк, но, видит Бог, он старался, как мог. Неужели его в том вина, что так и не смог полюбить?

— Оленька, — ладони Уварова опустились на вздрагивающие плечи жены. — Прости меня, ma chérie.

— Это вы простите меня, — повернулась Ольга к нему лицом. — Даю вам слово, что отныне даже не взгляну на Георгия Алексеевича.

— Забудем о том, — привлёк жену в объятья Уваров.

Ольга шмыгнула носом и отстранилась. Более всего ей хотелось, чтобы муж как можно скорее оставил её одну. Признаться, когда он прямо заявил, что знает о её связи с Бахметьевым, ей сделалось страшно, но она довольно быстро сумела взять себя в руки, умело использовав его чувство вины перед ней.

— Оставьте меня, прошу. Мне надобно привести себя в порядок.

Уваров шагнул к двери и обернулся на пороге, хотел что-то сказать, но передумал и, лишь махнув рукой, вышел вон. Имел ли он право осуждать Ольгу, коли сам не смог дать ей любви? А потом ещё та пошлая связь с Катиш… Душевный подъем, злость, бурлящая в крови, что он ощущал, когда шёл в покои супруги, испарились без следа, отняв все силы. Уваров ощущал себя древним стариком беспомощным и бесполезным.

В передней на глаза ему попались дочь и гувернантка.

— Аннет, — позвал он дочь, раскрыв ей объятья.