— Этим вы ничего не добьётесь, сударыня, — прозвучал ей в спину визгливый голос адвоката. — Закон для всех одинаков.

Поднявшись со стула, Бахметьев ступил на порог кабинета. В человеке, привставшем из-за стола, и разразившемся гневной тирадой вслед посетительнице, Георгий Алексеевич с удивлением узнал вчерашнего толстяка с постоялого двора.

Едва только глянув на визитёра, Тоцкий побледнел и схватился рукой за галстук, пытаясь ослабить душивший узел.

— Ваше сиятельство… — едва слышно пробормотал он и как подкошенный рухнул в кресло.

— Мы знакомы? — удивлённо вздёрнул бровь Бахметьев.

— Нет! Конечно же, нет, — суетливо принялся оправлять лацканы сюртука поверенный. — Но городишко у нас маленький, — нервно усмехнулся он. — Слухи быстро распространяются.

— Присесть позволите? — иронично осведомился Бахметьев.

— Присаживайтесь, ваше сиятельство, — кивнул Тоцкий, достал из кармана платок и промокнул испарину, выступившую на лбу. — Чем могу служить? — поинтересовался он, вцепившись обеими руками в карандаш, дабы скрыть мелкое подрагивание толстых коротких пальцев.

— Мне стало известно, что вы какое-то время принимали участие в жизни одной девицы из вашего городка, — не отводя пристального взгляда от бегающих глаз адвоката, начал Бахметьев.

— Ну, знаете ли, девиц в нашем городе немало, — хохотнул Тоцкий.

— Меня интересует только одна: mademoiselle Воробьёва, — сухо отозвался Георгий Алексеевич, не приняв шутливого тона Тоцкого.

— Могу я спросить: с какой целью вы ею интересуетесь? — опустил глаза в стол Парфён Игнатьевич.

— Это сугубо личное дело, — откидываясь на спинку стула, ответил Бахметьев.

— Mademoiselle Воробьёва какое-то время была моей подопечной, — тихо забубнил Тоцкий. — После смерти её маменьки мне удалось найти место гувернантки, и она уехала из Никольска. Это все что мне известно, — засопел адвокат.

Поверенный явно лгал, его выдавал бегающий взгляд, нервно подрагивающие руки, но Бахметьеву было сложно уличить его в том, потому как сам он ничего толком не знал. Ничего у него не было кроме пересказанной одной старушкой сплетни.

— Что ж благодарю, — поднялся он со стула. — Скажите, Парфён Игнатьевич, как давно вы с Петром Родионовичем знакомы?

Тоцкий поперхнулся и, откашлявшись, взглянул на своего посетителя.

— Не имею чести знать сего господина, — выдавил он.

— Странно, мне показалось, что вчера вы ужинали вместе, — пожал плечами Бахметьев. — Но коли ошибся, прошу прощения.

— Ничего, ваше сиятельство, с кем не бывает, — выдохнул Тоцкий.

Едва граф ушёл из его конторы, Парфён Игнатьевич написал короткую записку Караулову с просьбой о встрече и отослал своего секретаря отнести её адресату. Георгий Алексеевич не стал задерживаться около конторы поверенного и поспешил на постоялый двор, где он остановился. Переодевшись в одежду своего денщика, граф Бахметьев вернулся к дому Тоцкого. Ему не пришлось долго томиться в ожидании. Не прошло и часа, как к крыльцу подкатили сани. Караулов выбрался из них, отряхнул снег с воротника шубы, огляделся и шагнул на крыльцо.

Более не было смысла оставаться на своём наблюдательном посту. Прямо спросить Караулова о знакомстве с Тоцким и причинах, побудивших того скрывать сей факт, Бахметьев не мог, оставалось вернуться в Петербург, и почтить своим визитом старуху Уварову. Может быть, тётка Караулова сумеет пролить свет на тёмные делишки своего племянника.

Столицу Бахметьев покидал поздней осенью, а вернулся в Петербург заснеженной зимой в канун Рождества. В квартире на Литейном его ожидали несколько писем от mademoiselle Епифановой и с десяток гневных посланий от матушки. Георгий не стал отвечать на письма, решив прояснить все при личной встрече с матерью. Тем более что он все равно собирался в Покровское, дабы побеседовать с княгиней Уваровой о её племяннике и не заехать по пути к матери было бы с его стороны непростительно.

И хотя тон писем графини Бахметьевой носил весьма гневный характер, при встрече с сыном Лидия Илларионовна постаралась держать себя в руках и ничем не выказать, владевшего ей недовольства. Ужин прошёл в довольно миролюбивой обстановке. Madame Бахметьева, с трудом сдерживая своё любопытство, отложила все разговоры на потом, стараясь не портить сыну аппетит. От взгляда Лидии Илларионовны не укрылись ни ввалившиеся щёки, ни тёмные круги под глазами от усталости и недосыпа.

— Юрочка, ты не бережёшь себя, — попеняла она сыну, когда трапеза подошла к концу. — Где ты пропадал все это время?

— В Никольске, — отозвался Бахметьев.

— И что же побудило поехать тебя в такую даль? — нахмурилась графиня.

— Вера Николавна пропала, — вздохнул Георгий Алексеевич.

— Оставила тебя? — недоверчиво переспросила графиня, в душе ликуя, что у гувернантки хватило ума самой оборвать эту связь.

— Да, — потянулся к графину с вином Бахметьев.

— Коли она пожелал оставить тебя к чему эти поиски? — пожала плечиком графиня.

— Mademoiselle Воробьёва ждёт от меня ребёнка, — наливая в бокал вино, ответил Георгий.

— Это единственная причина, по которой ты её искал? — с деланым равнодушием осведомилась Лидия Илларионовна.

— Нет! — взорвался Бахметьев, грохнув по столу бокалом так, что вино выплеснулось на белоснежную скатерть.

Графиня вздрогнула и одарила сына укоризненным взглядом.

— Жорж, ты забываешься, позволяя себе подобный тон в разговоре со мной, — рассердилась madame Бахметьева.

— Это вы забываетесь, маменька. Я уже давно не мальчишка, дабы учить меня хорошим манерам, — уже тише заметил Георгий Алексеевич.

— Мы все время ссоримся с тобой, — огорчилась графиня. — И всё из-за этой…

— Я люблю её, — разглядывая пятна от вина на скатерти, отозвался Бахметьев. — Знали бы вы, маменька, как больно терять.

Графиня поднялась со своего места и, остановившись за спиной Георгия, взъерошила тёмные кудри на его голове тонкими пальцами.

— Я знаю, Юрочка. Но боль уходит, а мы остаёмся. Все пройдёт, ты забудешь о ней, — ласково прошептала она.

— Вас несколько не волнует её судьба? — тихо спросил Георгий. — Не волнует, что станется с моим ребёнком?

— Почему же не волнует? — мягко ответила графиня. — Мне отнюдь не безразлично, что с ней станется, но что мы можем сделать, mon cher fils (мой дорогой мальчик). Ты сделал все, что мог, — присаживаясь подле него, заглянула ему в глаза Лидия Илларионовна.

— Вероятно, ещё не все.

— Оставь свои терзания, Жорж, — вздохнула madame Бахметьева. — Mademoiselle Воробьёва сама приняла решение, и твоей вины в том нет.

Графиня умолкла. Тонкие пальцы скользнули по высокой ножке бокала, поправили скатерть. Она явно желала бы перевести разговор на другую тему, но не решалась.

— Говорите, маменька, — вздохнул Георгий.

— Я об Олесе хотела поговорить, — начала Лидия Илларионовна. — Бедная девочка, ты совсем заморочил ей голову. Она писала ко мне, а я даже не знала, что отвечать на те письма.

— Уверен, вы что-нибудь придумали, — отозвался Бахметьев.

— Жорж, так не может продолжаться бесконечно. Mademoiselle Епифанова — твоя невеста. Ты должен уделять ей внимание.

— Епифановы в Петербурге? — осведомился Георгий Алексеевич.

— Да, — кивнула головой Лидий Илларионовна. — Они проводят сезон в столице, хотя в свет не выезжают почти. Ты же сам понимаешь, после смерти Николая Васильевича… Тем более ты должен быть рядом с ней.

— Bien (Хорошо), — согласился Бахметьев. — Как только я вернусь в Петербург, я обязательно нанесу визит mademoiselle Епифановой.

— Ты представить себе не можешь, как я рада слышать это, — улыбаясь, поднялась со стула графиня.

Возможно, Лидия Илларионовна ждала, что сын из Бахметьево отправиться прямиком в Петербург, но Георгий Алексеевич склонен был довести начатое им расследование до конца и из родной усадьбы выехал по направлению к Покровскому.

Но поездка оказалась напрасной. Ни княгини, ни её племянника в Покровском не было. Не расположенный к долгим беседам дворецкий сухо поведал о том, что Елизавета Петровна занемогла и уехала поправлять своё здоровье на воды в Пятигорск, а Пётр Родионович отлучились по какой-то своей надобности, о которой, ему, дворецкому, ничего не ведомо.

Впрочем, где находится Пётр Родионович, Бахметьеву было известно, а то, что самочувствие княгини ухудшилось, так в этом не было ничего удивительного. Георгий Алексеевич уже спустился с крыльца и собирался садиться в сани, как на память ему пришла встреча с княгиней Уваровой в Летнем Саду. Вера тогда не пожелала делиться с ним подробностями разговора, но ему показалось, что она была расстроена, как впрочем, и сама княгиня. Он словно бы воочию вновь увидел дрожащие губы пожилой дамы, и кажется, даже слезу во взгляде.

— Постой-ка! — окликнул он дворецкого, намеревавшегося закрыть двери.

Перешагивая через ступеньку, Бахметьев вновь поднялся на крыльцо.

— А барышня, барышня сюда не приезжала? Белокурая такая, голубоглазая? — заглядывая в лицо слуге, выспрашивал он.

— Не было барышни никакой. Ей Богу, барин. Да и откуда здесь барышням взяться, — отвёл он глаза в сторону.

— Не было, говоришь, — вздохнул Бахметьев.

— Вот вам крест, — перекрестился правой рукой дворецкий, спрятав левую за спину.

— Ну не было, так не было, — понуро развернулся граф и побрёл к ожидающим его саням.

Последняя ниточка, связывающая его с Верой, оборвалась. Где искать? У кого спросить?

— В Петербург, — забравшись в сани, буркнул Бахметьев, поплотнее запахнув меховую полость.

* * *

Особняк Епифановых по столичным меркам был невелик, и располагался довольно далеко от Дворцовой площади, в самом конце Пироговской набережной. Олеся скучала в музыкальном салоне, окна которого выходили на замёрзшую во льду реку. Наталья тихонько перебирала струны гитары, разучивая новую мелодию, и изредка поглядывала на сестру, погруженную в меланхолию.

Минул месяц с ужасных событий, стоивших жизни князю Уваровых. Правила хорошего тона не позволяли близким родственникам покойного принимать участия во всех увеселениях сезона. В прошлую седмицу девицы Епифановы вместе с генеральшей посетили литературный вечер у княгини Одоевской. Стареющая светская красавица окружала себя чересчур молодыми поклонниками, людьми искусства всякого рода, как то начинающие литераторы или художники.

По признанию самой Олеси она едва не умерла от скуки в тот вечер. Mademoiselle Епифанова строила весьма грандиозные планы на нынешний светский сезон, но из-за смерти дядюшки все они пошли прахом. Несомненно, её одиночество и вынужденное заточение могло бы скрасить общение с женихом, но граф Бахметьев, увы, даже не отвечал на её письма. Однажды она уже писала его матери, жалуясь на невнимание к ней наречённого, но прибегать во второй раз к тому же самому не стала. Графине она писала о жизни в столице, о тех немногочисленных раутах, куда удавалось попасть, не нарушая приличий, которые надобно было соблюдать в связи с трауром по князю Уварову, но ни словом не обмолвилась о том, что Георгий Алексеевич попросту её игнорирует.

Тоскливо выводя тонким пальчиком на стекле его инициалы, Олеся горестно вздыхала. Под окнами остановилась тройка и привлекла её внимание. Разглядев того, кто пожаловал с визитом, mademoiselle Епифанова оживилась.

— Никак его сиятельство, — усмехнулась Натали, обратив внимание на нервозность сестры и лихорадочные попытки привести себя в порядок перед большим зеркалом.

— Он самый, — весело сверкнула глазами Олеся.

— Я бы на твоём месте не спешила выказывать радости по сему поводу, — ядовито заметила Наталья, — а не то станет слишком очевидно, что причиной твоей меланхолии являлось именно его отсутствие.

— Надеюсь, у него есть оправдание тому, — поспешила вниз в гостиную Олеся. — А ты разве не спустишься?

Натали пожала округлым плечиком:

— Не хочется.

Пробежав верхний пролёт лестницы, Олеся замерла на площадке и перевела дыхание. Придав себе чинный благопристойный вид, девушка неспешно спустилась и неторопливо вошла в распахнутые двери красной гостиной.

— А вот и Олеся, — обрадованно возвестила Татьяна Михайловна, улыбаясь дорогому гостю.

— Mademoiselle, счастлив видеть вас, — склонился над её рукой Бахметьев.

— Что-то вы долго не навещали нас ваше сиятельство, — попеняла ему Олеся, позабыв о данном самой себе обещании не выказывать графу того, как сильно она скучала без его общества.

— Вынужден был оставить столицу по делам службы, — отозвался Бахметьев.