Юлия Леонова - Я вам любви не обещаю

— Господи, барин, живой, — утирая скупые слезы, улыбался во весь рот денщик. — Я ж вас, ещё вот таким мальцом помню, — опустил он руку на уровень своего колена.

— Сень… Арсений Семёнович, принеси-ка нам бренди, да самого лучшего, — смутился такой сентиментальности Вершинин, а при воспоминании о том, что его слуга ходил за ним с тех пор, как он приехал в кадетский корпус, совсем ещё мальчишкой, так язык и вовсе не повернулся назвать его Сенькой, как то бывало раньше.

Непривыкший к столь почтительному отношению от молодого барина, Арсений Семёнович поначалу замер на месте, а опомнившись, тотчас кинулся исполнять данное ему поручение.

Ланский снял шинель и, небрежно бросив её на спинку стула, уселся на диван, вытянув ноги. Вытащив из портсигара сигарету, граф прикурил.

— Ты всерьёз намерен сделать предложение mademoiselle Епифановой? — щурясь от табачного дыма, поинтересовался он.

— Какие уж тут шутки, — пожал плечами Вершинин. — Ты ведь сам всё слышал. Бахметьев разорвал помолвку. Спасти Олесю от унижения может только замужество.

— Благодарности ты вряд ли дождёшься, — вздохнул Серж и вновь затянулся табачным дымом.

Константин Григорьевич поморщился и, шагнув к окну, отворил одну створку.

— Не делай преждевременных выводов, — тихо заметил он, заметно подрастеряв былую уверенность.

— Я имел счастие или скорее несчастие слишком хорошо знать mademoiselle Епифанову. Ты можешь мне не верить, но я в жизни не встречал более себялюбивого и избалованного создания, — усмехнулся Ланский. — Поверь мне, Костя, и не торопись надеть хомут себе на шею.

В передней послышались шаги и вскоре, сияя ослепительной улыбкой, в комнату ввалился денщик Вершинина и водрузил на стол бутылку бренди.

— Вот, Константин Григорьевич, всё как вы просили, — повернулся он к Вершинину.

— Благодарю, — улыбнулся в ответ Константин.

— Я стаканы сейчас подам, — засуетился слуга и поспешил на крохотную кухоньку.

Откупорив бутылку, Константин Григорьевич разлил бренди по стаканам и поднял один из них.

— Mon cher amie, выпьем за моё будущее счастье.

— Охотно, — потянулся ко второму стакану Серж и, громко чокнувшись с Вершининым, пригубил крепкий напиток, тогда, как его друг залпом опрокинул в себя всё содержимое и закашлялся. — Это твоя первая дуэль? — поинтересовался Ланский.

Константин Григорьевич кивнул и, продышавшись, заговорил:

— Мне ещё никогда не было так страшно, никогда в жизни. Я лишь молился, чтобы Бахметьев не промахнулся, и мне не пришлось бы умирать в страшных мучениях.

Улыбка исчезла с лица Ланского. Появилась мысль признаться в том, что всё было заранее оговорено, дабы граф Бахметьев сохранил лицо, а поручик Вершинин жизнь, но Серж передумал и опустив глаза, уставился в свой бокал. Только сейчас ему пришла в голову мысль, что у Константина могли сдать нервы, и тогда всё пошло бы не так, как было задумано.

Друзья уже почти наполовину опорожнили бутылку, когда в двери настойчиво постучали. Лакей Епифановых принёс приглашение от Андрея Павловича посетить нынче дом на Пироговской набережной. Пробежав глазами строки, написанные крупным размашистым почерком, Вершинин усмехнулся. Сие приглашение более походило на приказ, но возмущаться тоном письма он не стал.

— Неужели поедешь? — недоверчиво покосился на него Ланский.

— Поеду, — снимая мундир с отстреленным эполетом и переодеваясь в тёмно-синий сюртук, отозвался Вершинин.

— Ну, тогда и я с тобой за компанию, — поднялся с дивана Ланский.

Вершинина ждали, едва только он ступил на мостовую с подножки экипажа, швейцар поспешил распахнуть перед ним высокие резные двери. В передней уже ожидал лакей, который даже глазом не моргнул, разглядев за спиной Константина графа Ланского. Молодых людей проводили в ту самую гостиную, из которой три дня назад вышел граф Бахметьев с намерением более никогда в этот дом не возвращаться.

Барышень Епифановых в гостиной не было, присутствовали только генерал и его супруга.

— Я думал вы не робкого десятка, Константин Григорьевич, а вы с подкреплением, — хмуро кивнул в сторону Ланского вместо приветствия Епифанов.

— И вам доброго дня, Андрей Павлович, — как ни в чём не бывало, улыбнулся Серж. — Моё почтение, Татьяна Михайловна, — склонился он над рукой генеральши. — Дело в том, что, когда Константин Григорьевич получил ваше любезное приглашение, я был у него в гостях, и потому напросился поехать с ним, — закончил Ланской с невозмутимой улыбкой.

Вершинин подтвердил его слова коротким кивком.

— Всё именно так, но коли вы желаете говорить со мной наедине, я к вашим услугам, Андрей Павлович.

— Да, что уж там, — махнул рукой генерал. — Натали рассказала мне, что вы просили Олесю стать вашей женой.

Скулы Константина окрасились ярким румянцем. При воспоминаниях о Наталье ему вдруг сделалось стыдно. Надо же, так обнадёжил девицу, а сам закрутил роман с её сестрой!

— Истинная правда, — опустил он взгляд, разглядывая ковёр у себя под ногами.

— Мне так же известно, что Олеся вам отказала, но в сложившихся обстоятельствах, её отказ не имеет никакого значения.

При этих словах генерала Ланский нахмурился.

— Сегодня утром, — медленно заговорил он, Константин Григорьевич едва не расстался с жизнью, а все по прихоти вашей дочери. Вы считаете, он недостаточно наказан за свою глупость?

— Серж! — одёрнул его Вершинин. — Позвольте мне ещё раз поговорить с Олесей Андревной, — обратился он уже к генералу.

— Стало быть, стрелялся все-таки, — усмехнулся в усы генерал, взглянув на будущего зятя с неким подобием одобрения во взгляде. — А что Бахметьев? Жив?

— Цел и невредим, — ответил Вершинин, — он мне эполет отстрелил, — покраснел поручик, — а я в воздух выстрелил, поскольку виноват во всём только я один.

Генерал не стал разубеждать его, хотя прекрасно понимал, что только одна Олеся виновата в том, что случилось, но Олеся как никак дочь, родная кровиночка.

— Татьяна Михайловна, — обратился он к супруге — вы не сходите за Олесей Андревной?

Генеральша послушно поднялась со своего места и величественно проследовала к выходу из гостиной. Проводив жену взглядом, Епифанов повернулся к молодым людям:

— Я вам, Константин Григорьевич, так скажу. Чтобы Олеся вам не говорила, это не имеет значения.

Ланский нервно улыбнулся:

— Что ж, тут все ясно. Нет у вас иного выхода, Андрей Павлович.

— Серж, помолчи, — сердито сверкнул глазами Вершинин. — Позволь, я сам буду решать, что мне делать.

Ланский покачал головой и уселся в кресло, проигнорировав хмурый взгляд Епифанова. У Сергея Егоровича не было причин любить своего бывшего командира. Взаимная неприязнь, возникшая за время службы Ланского в адъютантах у Епифанова, едва не стоила молодому графу карьеры, а то, можно сказать, и жизни. Ведь это благодаря хлопотам Андрея Павловича, Серж оказался на передовой во время последней кавказкой кампании. Надо отметить, что Ланский чудом остался жив и сего отрезка своей жизни Епифанову не забыл и не простил.

Поводом к переводу подающего надежды поручика на самую дальнюю кавказскую линию послужила жалоба Олеси Андревны отцу на якобы домогательства молодого человека к её персоне. На самом деле всё обстояло совершенно иначе. Это Олеся, будучи пятнадцатилетней барышней, воспылала страстью к отцовскому адъютанту, и Бог знает, чего нафантазировав себе, попыталась объясниться с ним. Ланский честно признался девице, что никаких тёплых чувств он к ней не питает, и уже спустя три месяца воевал на Кавказе с непокорными горцами.

Между тем Татьяне Михайловне пришлось приложить немало усилий, дабы убедить дочь спуститься в гостиную. Олеся ничего и слышать не хотела о Вершинине, а уж узнав, что и Ланский пожаловал к ним вместе с Константином, так и вовсе наотрез отказалась выходить.

Истратив почти все свои аргументы, Татьяна Михайловна прибегла к угрозам, пообещав призвать на помощь лакеев и силой втащить упрямицу в гостиную. Только тогда Олеся соизволила поспешно согласиться, опасаясь того, что маменька и впрямь рискнёт исполнить то, чем пригрозила ей.

С самого начала Епифанов собирался поставить будущего зятя в известность о том, что не даст за дочерью ни гроша, но постеснявшись присутствия Ланского, промолчал. В комнате повисло тягостное молчание, и все трое облегчённо вздохнули, когда двери, наконец, открылись, и Олеся вместе с матерью ступила на порог.

Остановившись в дверях, девушка сначала смерила Вершинина высокомерным взглядом и перевела точно такой же на Ланского. Безумная надежда, что Серж мог прийти к ним из-за неё, испарилась, как только она встретилась с ледяным взглядом серых глаз его сиятельства. «Не быть вам графиней, Олеся Андревна», — усмехнулся Ланской и отвернулся.

— Олеся Андревна, вы позволите? — склонился над рукой девушки Вершинин.

Олеся выдернула свою кисть из его ладони и взглядом указала ему на двери, ведущие в бальную залу. Прошествовав впереди Константина, она остановилась на том самом месте, где три дня назад Бахметьев объявил ей о том, что разрывает помолвку.

— Я ненавижу вас, — обернулась она к Вершинину. — Вы мне всю жизнь исковеркали!

Константин Григорьевич даже не нашёлся сразу, что ответить, столь несправедливыми были упрёки генеральской дочери.

— Воля ваша, но граф Бахметьев был прав нынче поутру, когда говорил, что только в моих силах избавить вас от позора. Потому я ещё раз прошу вас стать моей женой, — процедил он, ощущая, как в крови закипает гнев и раздражение.

— Разве у меня есть выбор? — вздёрнула бровь Олеся. — Господи! Ну отчего вы оказались таким упрямым? Стоило вам ответить на моё письмо, и ничего бы этого не было!

Вершинин усмехнулся, глядя на свою невесту.

— Дуэль состоялась бы так или иначе, но думаю, из-за графини Бахметьевой мне бы прострелили голову, а не эполет, — холодно заметил он. — Потому я не собирался становиться вашим любовником, mademoiselle.

Олеся сердито сверкнула глазами:

— Я всего лишь хотела заставить Жоржа ревновать. Я не люблю вас и никогда не полюблю, — добавила она и, развернувшись, прошествовала обратно в гостиную с видом оскорблённой королевы.

Вершинин подавил тяжёлый вздох и вернулся вслед за ней. Предстояло ещё обсудить будущую свадьбу, с которой следовало поторопиться.

Четыре года минуло с тех самых пор, как княгиня Уварова привезла внучку в Пятигорск, дабы выдать замуж за Одинцова. Четыре долгих года. Многое изменилось с тех пор. Вот уж год, как не стало неугомонной Елизаветы Петровны, и супруг Веры князь Одинцов вступил в права наследования. Почтить своим присутствием Покровское Иван Павлович так и не сподобился потому, как его самого незадолго до получения столь желанного наследства скрутила подагра, от которой он так и не оправился по сей день.

В Покровском поговаривали, что смерть княгини вовсе не была естественной, потому как здоровьем она отличалась отменным, и, что не обошлось в этом деле без её племянника. Доктор объяснил кончину старухи Уваровой остановкой сердца во сне, но вся челядь была убеждена, что это Караулов задушил тётку подушкой, не смирившись с тем, что она переписала завещание, оставив его, по сути, совершенно нищим. Сам Пётр Родионович сразу после похорон княгини исчез из поместья. Никто не озаботился его поисками, потому как имелось заключение о смерти княгини, в котором черным по белому было написано, что Елизавета Петровна скончалась в результате сердечного приступа. Правда, существовали некоторые сомнения относительно честности доктора, позволившего себе вдруг траты, несовместимые с его доходами от частной практики.

Как бы Вере не хотелось поехать в Покровское, дабы сходить на могилу своей бабки, оставить супруга на попечение прислуги, она не смогла. Совесть не позволила. А в остальном её присутствия в усадьбе не требовалось. Управляющий княгини Уваровой педантичный немец по фамилии Майер, после оглашение завещания с тем же рвением, что и ранее, стал служить новым хозяевам. Прекрасно понимая, что истинной наследницей является княгиня Одинцова, Майер все дела, касающиеся усадьбы в Покровском, вёл исключительно с Верой Николавной посредством переписки. Через него же Вера получила предложение от одного богатого промышленника, пожелавшего поселиться в старинном дворянском гнезде, выкупить у неё усадьбу, но расстаться с Покровским она не торопилась. И пусть Пятигорск пришёлся ей по душе, несмотря на то, что поначалу произвёл на неё весьма унылое впечатление, княгиня Одинцова лелеяла в душе надежду однажды вернуться в Петербургскую губернию.