Вера, поглощённая домашними заботами, ночными бдениями у постели расхворавшегося не на шутку супруга, тревогами, вызванными отсутствием вестей от Георгия, совершенно не замечала того, как стремительно меняется отношение к ней в обществе. Те, кто ещё совсем недавно искал её расположения, нынче презрительно кривили губы и позволяли себе отпускать в её адрес замечания не вполне пристойного содержания. Даже Куницын переменился к ней. Всего пару седмиц назад он охотно оставался обедать или ужинать в доме Одинцовых по любезному приглашению хозяев, делился с Верой Николавной последними новостями из жизни городка, но в свои последние визиты старался не задерживаться и вёл себя довольно сдержано. Впрочем, Вера не обратила бы на то никакого внимания, коли не один случай.

Завершив осмотр своего пациента, доктор Куницын собирался покинуть усадьбу, когда княгиня обратилась к нему с просьбой, оставить ей ещё один флакон настойки белладонны, потому как та закончилась. Алексей Андреевич удивлённо вздёрнул брови:

— Вы уверены, Вера Николавна? — поинтересовался он. — По моим подсчётам того, что я вам оставлял, должно было хватить ещё на месяц, никак не меньше, — пояснил он своё удивление.

— Вы можете сами убедиться, — продемонстрировала пустой флакон доктору Верочка.

— Очень странно. Вы не упоминали, чтобы приступы стали случаться чаще, чем один раз в день или ночь, — роясь в саквояже, задумчиво протянул Куницын. — Вспомните, сколько раз в последнюю седмицу вы давали лекарство Ивану Павловичу? — обратился к ней доктор.

Вера честно попыталась припомнить, но не смогла. Да и откуда ей было вспомнить, коли все её мысли были заняты только одним человеком и тем, что с ним связано. Она жила будто во сне, действуя скорее по привычке, чем отдавая себе отчёт в том, от того затруднилась с ответом. Её молчание Куницын расценил по-своему, но вслух своих подозрений не высказал.

— Сожалею, но у меня нет с собой настойки. Я завтра нанесу вам визит и привезу лекарство, — холодно откланялся Алексей Андреевич.

— Может, составите нам компанию за ужином? — предложила Вера, зная, что доктор холост и скорее всего, столуется в местном довольно дешёвом трактире.

— Благодарю, но вынужден отказаться. Меня сегодня ждут у madame Добчинской.

— Неужели сегодня пятница? — искренне удивилась Вера, совсем потерявшая счёт времени.

— А вы разве не приглашены? — в свою очередь поинтересовался Куницын.

— Может быть, Евгения Ивановна и присылала приглашение, да я запамятовала, — улыбнулась Верочка. — Боже мой, как неловко получится, коли я не ответила ей, — расстроилась она. — Алексей Андреевич, передайте ей, пожалуйста, мои извинения, увы, не могу сегодня быть у неё на суаре.

Куницын как-то странно посмотрел на княгиню, но в ответ лишь кивнул и заторопился уйти. Простившись с ним, Вера поднялась к себе в будуар и принялась перебирать корреспонденцию, что собралась за истекшую седмицу. Писем было совсем немного против обыкновенного. В основном это были счета да одно послание Майера и другое от поверенной княгини Уваровой господина Ивлева. Приглашения от madame Добчинской Вера так и не обнаружила. Это показалось ей странным, ведь Евгения Ивановна неизменно присылала его каждый понедельник на протяжении нескольких лет. Получалось, что её не пригласили. Но отчего? От того ли, что супруг её тяжело болен и в последнее время Вера никуда не выезжала? Маловероятно. Вера не стала ломать над этим голову, были дела куда важнее, чем неполученное приглашение на провинциальный вечер к разорившейся графине.

Впрочем, довольно скоро она получила ответы на все свои вопросы. Выдался довольно тёплый осенний денёк, и, соблазнившись, хорошей погодой, Верочка решила прогуляться в Екатерининском парке. Собираясь на прогулку, она в тайне надеялась на встречу с Георгием. С того дня, когда она осмелилась явиться к нему в госпиталь, прошло две седмицы, показавшиеся ей вечностью. Пока Егор вёз её до городского парка, Верочку снедало нетерпение. Едва коляска остановилась, она, не дожидаясь помощи кучера, сама спустилась с подножки и торопливо зашагала к воротам, даже не оглянувшись на изумлённого слугу.

Вера отправилась прямиком к гроту Дианы. Она только что не бежала по аллее, а потом по тропинке, и потому совершенно не обращала внимания на любопытные, ехидные, а порой и осуждающие взгляды, лишь быстро кивала тем, кто останавливался поприветствовать её, и продолжала свой путь.

Ещё издали она заметила на скамейке у грота военного в темно-зелёном форменном сюртуке. Лето окончилось, и офицеры давно сменили белые кители на зимнюю форму. Но это мог быть кто угодно, а потому Верочка замедлила шаг и остановилась, стараясь унять бешено бьющееся сердце. Вышедшее из-за облаков солнышко запуталось в каштановых волосах мужчины, блеснув рыжими искрами, и Вера, убедившись, что ей вовсе не показалось, и это, в самом деле, Георгий, устремилась к нему.

Заслышав лёгкие шаги, Бахметьев поднялся и, улыбнувшись, раскрыл ей объятья.

— Жорж, — подставляя губы его губам, счастливо улыбнулась Вера, — я и надеяться не смела, застать тебя здесь.

— Признаться, я третий день прихожу сюда, — провёл он подушечкой большого пальца по её щеке. — Стало быть, Господь услышал мои молитвы.

— Не богохульствуй, — нахмурилась Вера. — Не стоит упоминать Господа, когда речь идёт о нас с тобой, — но душа ликовала оттого, что искал с ней встреч.

Бахметьев откинул покрывавший её голову капюшон ротонды и залюбовался золотистым блеском уложенных в тяжёлый узел локонов. Взгляд его задумчиво скользнул по взволнованному лицу Верочки, пухлым губам, тонкой изящной шейке, чуть задержался на высокой груди. Желание сжать её в объятьях, притиснуть к себе горячило кровь. Однако, вспомнив, то самое важное, что собирался сказать, Георгий поймал взгляд широко-распахнутых серо-голубых глаз.

— Вера, — тон Бахметьева сделался серьёзным, — пока мне пришлось бездельничать в госпитале, я много думал о нас.

Вера вздохнула, спрятав лицо у него на груди. Менее всего ей хотелось говорить о будущем, потому как оно виделось ей совершенно неопределённым и туманным.

Испугавшись этих его слов, она заговорила о другом, стараясь увести его от мыслей о будущем, к тому, что было сейчас.

— Ты говорил, что найдёшь более подходящее жилье, — отозвалась она, наслаждаясь его близостью, крепкими объятьями, ароматом одеколона с тонкими нотками сандала и бергамота.

Она одновременно ощущала себя и самой счастливой и самой несчастной женщиной на земле. Счастливой от того, что её обнимал самый любимый, самый желанный мужчина, её первый и единственный мужчина, а несчастной оттого, что мгновения этого счастья были украденными у судьбы.

— Я нашёл, — шепнул он, касаясь губами её виска. — Квартира вполне приличная, а самое главное — там нет посторонних глаз и ушей. Но я о другом хотел говорить.

— О чём? — подняла голову Верочка, заглядывая ему в глаза.

— Я собираюсь подать прошение об отставке, — вздохнул Бахметьев. — Как только оно будет удовлетворено, мы уедем отсюда вместе.

Радость, горячей волной обдавшая все её существо, тотчас померкла, стоило только подумать о том, что сопряжено с подобным поступком.

— Жорж! Это невозможно! — выскользнула из его рук Вера.

— Отчего? — мрачно спросил Георгий. — Неужели, не доверяешь мне?

— Я верю тебе. Верю, — шептала Вера, — но… Куда мы поедем? В Петербург? Помилуй, Боже, что нас там ждёт? Сплетни и туда докатятся!

— За границу, — отозвался Бахметьев. — Поверь, у меня хватит средств, чтобы жить там, ни в чём себе не отказывая. Есть акции, другие активы, которые можно быстро и выгодно продать. Усадьбу я оставлю матери. Я всё обдумал.

Вера боялась поверить тому, что услышала. Невероятно! Ради неё, Георгий собирался отказаться от всего, что прежде было ему так дорого. Ведь он так дорожил службой, положением в обществе, и она уже почти собралась ответить согласием на его предложение, но перед глазами возникла картина: тёмная спальня, широкая кровать под тёмно-синим бархатным балдахином и бледное лицо Одинцова среди подушек.

— Я не могу, — закрыла она лицо ладонями. — Я не смогу оставить его.

— Одинцова? — зло спросил Георгий.

Вера кивнула, не поднимая глаз.

— Другого пути нет, — взял он её за руку.

— Есть, — подняла глаза Вера.

— Ждать, когда ты овдовеешь? — недобро усмехнулся Георгий. — Впрочем, что мешает к греху прелюбодеяния добавить грех убийства?

Вера тихо вскрикнула, во все глаза глядя на него:

— Ты ведь не серьёзно о том, Жорж!

— Всякий раз, когда я думаю о твоём муже, а думаю о нём я довольно часто, мне кажется, что сильнее ненавидеть просто невозможно, — стиснул зубы Георгий.

— Он не виноват, — покачала головой княгиня. — Понимаешь, не виноват!

Бахметьев отвернулся, резко выдохнул и, произнёс уже совершенно другим тоном:

— Я умом то понимаю, сердцем принять не могу. Как только подумаю, что мерзкий старикашка тебя касался, задушить готов собственными руками.

— Он болен, Жорж. Тяжело болен. Поверь, ему не до плотских утех, — отчаянно краснея, ответила Верочка.

Бахметьев улыбнулся и, обняв, Верочку, привлёк к себе.

— Я должен кое-что тебе вернуть, — уткнувшись подбородком в её макушку, проговорил он.

— Что? — тихо поинтересовалась Вера, запустив тонкие пальцы в каштановые кудри, не в силах противиться соблазну.

А ещё ей хотелось разгладить пальцем хмурые складочки между бровей, прильнуть к его губам в долгом томительном поцелуе, что зажигал пожар в крови и потушить который способен лишь он сам.

— Ключ от парковой калитки. Нам больше нет необходимости использовать флигель для свиданий. К тому же в прошлый раз я чудом вашему сторожу на глаза не попался.

— Где теперь искать тебя?

— Дом купца Галкина на Верхнем бульваре, — отозвался Георгий.

Выпустив её из объятий, Бахметьев извлёк из кармана ключ, и Вера молча спрятала его в ридикюль.

— Мне возвращаться надобно, — вздохнула madame Одинцова. — Вскоре доктор должен прийти к Ивану Павловичу.

Как бы не хотелось продлить мгновения свидания, Вера понимала, что слишком долгое её отсутствие несомненно не останется незамеченным. К чему ей лишние расспросы, коли и так каждая ложь, слетавшая с её губ, давалась с большим трудом?

— Позволь, я до ворот тебя провожу? — взял со скамейки фуражку Георгий.

Вера шла впереди по узкой тропинке, иногда опираясь на крепкую мужскую руку, там, где ступеньки, выбитые в скале, оказались особенно крутыми. Ступив на аллею, они неспешно, прогулочным шагом, направились к воротам. Георгий Алексеевич спрятал руки за спину, дабы не поддаться соблазну и не коснуться её ненароком на людях.

Навстречу полковнику Бахметьеву и княгине Одинцовой попалась графиня Добчинская с дочерями. Евгения Ивановна сердечно приветствовала полковника и весьма холодно ответила на приветствие madame Одинцовой. Казалось, что она и встать постаралась так, чтобы ненароком не коснуться её даже краешком подола широкой юбки. Вера никак не могла взять в толк, чем она могла вызвать столь явную неприязнь. Пока madame Добчинская мило беседовала с полковником, почти совершенно игнорируя присутствие его спутницы, Вера попыталась заговорить с Анной и Лизой. Девушки всегда хорошо относились к ней, но в этот раз отвечали весьма неохотно, отводя глаза в сторону. Оставив попытки разговорить барышень Добчинских, Верочка, заметив, как осветилось радостью лицо Елизаветы, догадалась, что кто-то, кто хорошо знаком с девицами остановился за её спиной.

— Сударыни, ваше превосходительство, — услышала она знакомый голос, который надеялась не слышать уже никогда, и похолодела, — моё почтение.

Вера медленно обернулась, всё ещё надеясь, что слух её обманывает, но вот глаза не обманули. Пётр Родионович Караулов предстал перед ней собственной персоной. Бахметьев смерил племянника княгини Уваровой хмурым взглядом. Для него появление сего господина в Пятигорске, также стало полной неожиданностью, и надо заметить, неожиданностью неприятной.

— Вера Николавна, Георгий Алексеевич, Бог мой, какая приятная встреча, — продолжал разливаться соловьём Караулов. — Помнится, мы виделись в последний раз с вами на именинах моей тётушки, — ехидно улыбнулся он. — Много воды утекло с тех пор. А вы так похорошели, Вера Николавна.

Вера ощутила, как щёки её заливает стыдливым румянцем. Караулов только что при всех дал понять, что она давно знакома с графом Бахметьевым, а сцена, разыгранная ими при якобы знакомстве у madame Добчинской, не что иное, как спектакль. Бахметьев с трудом удерживал клокотавшую в душе ярость, но на лице его не дрогнул ни один мускул.