Проследить за полковником оказалось несложно. Бахметьев совершенно не таился, потому как ехал к себе домой на Верхний бульвар, в квартиру, что снял в доме купца Галкина. Апартаменты Георгия Алексеевича имели отдельный вход со двора, и чтобы попасть туда, надобно было сначала войти за ограду небольшого сада, что окружал дом с трёх сторон, через ворота, либо через небольшую калитку, едва приметную и скрытую от посторонних глаз пышными кустами акации. Полковник воспользовался воротами. Не ожидая более ничего интересного для себя, Адземиров вознамерился покинуть свой наблюдательный пункт на противоположной стороне улицы, но его внимание привлекла коляска, остановившаяся в двух саженях от него. Поддерживаемая кучером под руку, Вера Николавна ступила на деревянный тротуар, и, повернувшись к слуге, велела тому ехать домой, а сама вошла в помещение чайной лавки. Коляска отъехала. Амин собирался войти следом за княгиней, лишь для того, чтобы иметь возможность ещё раз взглянуть на неё, но madame Одинцова вышла, как только её экипаж скрылся за своротом на соседнюю улицу. Опустив на лицо вуаль, княгиня перешла на другую сторону и скрылась за кустами акации. Адземиров тяжело вздохнул. Стало быть, не лгали, обсуждая сию скандальную связь. А он, дурак, едва не бросил вызов, стремясь защитить честь женщины, которая, похоже, забыла о том, что это такое.

Воочию убедившись в том, о чём до поры только слышал, Амин вскочил в седло своего тонконогого быстрого, как ветер, гнедого и, понукая того, галопом пронёсся по улице, распугивая бродящих собак и прохожих. Грудь распирало от злости, и он направился к выезду из города, дабы хорошая скачка да встречный ветер остудили гнев, что овладел им в тот самый миг, когда хрупкая фигурка исчезла за каменной оградой.

Сердце Веры трепетало, будто перепуганная насмерть птаха в лапах кота. Едва ли не бегом пересекая улицу, она беспокойно оглядывалась по сторонам. Не увидев ни одного знакомого лица, перевела дух лишь тогда, когда тяжело привалилась спиной к кованой чугунной калитке внутри сада.

Княгиня Одинцова не спала всю ночь, раздумывая над словами своего любовника. Жорж прав. Нет ей жизни в Пятигорске. Удивительно, что сплетни ещё не достигли ушей Одинцова, но то лишь вопрос времени.

Вера решилась. Она не знала, как долго будут вершиться дела Георгия, дорога от Петербурга до Пятигорска не близкая. Пока его прошение дойдёт до столицы, пока его рассмотрят, да и удовлетворят ли его вообще? Она понимала, что жить, как прежде, уже не сможет. Даже если Георгий останется на службе, она всё равно оставит Одинцова. Не так страшно подвергнуться остракизму местного общества, как упустить возможность быть с тем, кого любишь всем сердцем! Она устала бояться собственной тени.

Оттолкнувшись от калитки, она по тропинке добралась до невысокого крылечка, где её уже ждал Георгий.

— Признаться, думал ты уже не придёшь, — улыбнулся Бахметьев, протягивая ей руку и помогая подняться по ступеням.

— Мне всё сложнее придумывать предлоги, дабы уйти из дома, — нахмурилась Вера. — Порою, мне кажется, что Ивану Павловичу всё известно.

При упоминании Одинцова щека Георгия дёрнулась, тёмные глаза недобро прищурились.

— Идём, — бросил он сквозь зубы, втаскивая её за собой в тесную переднюю.

Оказавшись внутри, Вера с любопытством огляделась. Квартира была небольшой и состояла всего из трёх комнат, спальни, столовой и гостиной. Стянув с рук перчатки, она принялась расстёгивать пуговицы ротонды, Бахметьев не сводил с неё глаз, ловя взглядом каждое движение. На пороге появился Семён:

— Барин, Беса я в стойло поставил, — начал он и осёкся, разглядев гостью хозяина.

— Ступай, — указал глазами на дверь, Георгий.

«Стало быть, не брешут», — почесал в затылке мужик, выйдя в сад. Поёжившись на холодном ветру, Семён махнул рукой и отправился на конюшню — кто его знает, как долго барыня задержится, так чего мёрзнуть почём зря?

Георгий шагнул к Вере, снял с её плеч тёмно-синюю ротонду и повесил ту на спинку кресла. Склонившись к её лицу, нашёл губами её губы, ощущая, как маленькие ладошки скользнули по его груди, расстёгивая пуговицы сюртука. Отстранился только за тем, чтобы скинуть с плеч мундир и, подхватив её на руки, прошагал к спальне. Поставив Веру на пол, Георгий расстегнул крохотные пуговки на её платье и потянул за шнурок удерживающий корсет.

— Жорж, — повернулась она в его объятьях. — Я согласна уехать с тобой.

— Всегда знал, что ты разумная женщина, — улыбнулся Бахметьев, спуская с худеньких плеч платье.

— Была бы разумной, не связалась бы с тобой, — вздохнула Вера, обвивая руками его шею и ощущая, как ноги отрываются от пола.

Георгий бережно опустил её на кровать и стянул через голову нижнюю рубаху. Вера широко-раскрытыми глазами уставилась на его обнажённый торс, отмечая, что за четыре года он стал ещё шире в плечах. Ночью во флигеле было слишком темно, и она почти не видела его, только на ощупь гладила сильное мужское тело, наслаждаясь ответными ласками. Ей понравилось наблюдать за тем, как он раздевается, не стыдясь своего тела, не прячась от её взгляда. «Самоуверенный наглец, — позволила себе усмехнуться Верочка. — Знает что хорош, оттого и рисуется. Сколько женщин так же, как я сейчас, смотрели на него?» — потухла её улыбка.

Но вскоре забыла о своём огорчении, когда шептала: «Юра! Юрочка», — закрыв глаза и цепляясь за широкие плечи, ощущая, как кровь горячими толчками пульсирует по венам, как тело будто скручивает в узел, пока не лопнула тугая пружина внутри, вознося её на самый верх, в небеса. А может напротив, она падала в глубокую сладкую пропасть, ощущая, как точно также, в унисон её собственному, стучит его сердце под её ладонью. «Да за эти мгновения ничего не жалко! — приходя в себя, целовал тонкие пальцы Георгий. — Ничего! Ни карьеры, ни службы. Только бы быть с ней!»

Глава 45

Вера, словно в омут с головой, окунулась в головокружительный роман, который обсуждал весь Пятигорск, не обращая внимания на злые шепотки и косые взгляды. Её перестали приглашать, к ней не ездили с визитами, но всё это было столь мелко и незначительно по сравнению с тем, счастьем, что затопило душу океанской волной, смывая все страхи и угрызения совести.

Оставалось только дождаться вестей из Петербурга, и к началу декабря ответ из столицы пришёл. Но то был вовсе не тот ответ, которого ждал Георгий, и на который так надеялась Вера. Графу Бахметьеву отказали в удовлетворении его прошения, мало того потребовали явиться в Главный штаб пред светлые очи командования в целях воспитательной беседы. Князь Дашков, получив письмо своего крестника, пришёл в ужас от «очередной безумной выходки Жоржа», как он сам охарактеризовал его просьбу и сделал всё возможное, дабы сие прошение осталось неудовлетворённым. Алексей Николаевич не мог позволить Георгию погубить карьеру и сломать жизнь, а потому приложил немало усилий к тому, дабы оторвать его от падшей женщины, коей являлась княгиня Одинцова.

Ослушаться приказа Бахметьев не мог, потому, как всё ещё находился на службе Его Величества. Единственный выход ему виделся в том, чтобы поехать в столицу, как того требовал в своём письме начальник Главного штаба граф Гейден, забрав с собой Веру. Княгиня Одинцова без колебаний согласилась с ним. В жизни Верочки произошло событие, которое перевернуло весь её маленький мир и сделало невозможным дальнейшее пребывание в Пятигорске, особенно, если Бахметьева не будет рядом. Она ждала ребёнка от любимого мужчины и намеревалась сообщить Георгию о том, что он станет отцом по дороге в Петербург.

Поутру предстояло отправиться в столицу. Всё, что могло понадобиться в путешествии, Вера втайне от прислуги сама уложила в небольшой саквояж. Самым трудным для неё оказалось сообщить супругу о том, что она оставляет его, поскольку уехать, не поставив князя в известность, не позволяла совесть.

Весь день она тянула время, откладывая непростой разговор. Сначала она собиралась поговорить с ним после обеда, затем после ужина, но не хватило духу. Время было на исходе, и потому Вера, заранее сжимаясь от предстоящих упрёков и обвинений, что ей предстоит выслушать, направилась в опочивальню супруга.

По пути ей попался Григорий с графином подогретого вина на подносе, что обыкновенно пил князь перед сном. Лишние свидетели предстоящего объяснения Вере были не нужны, потому она забрала у слуги поднос, сказав, что сама отнесёт вино князю. Григорий не стал возражать, молча отдал вино и придержал для неё двери в хозяйскую опочивальню.

Выдохнув, Вера ступила на порог. Одинцов удивлённо приподнял брови, разглядев супругу у дверей.

— Вера Николавна, признаться не ожидал. Вы не часто балуете меня своим присутствием в последнее время, — поднялся он с кресла, уступая ей место.

Поставив поднос на туалетный столик, Верочка дрожащей рукой налила вино в бокал и протянула князю.

— Иван Павлович, я должна признаться вам в… — запнулась она.

Одинцов поднёс к губам фужер и выпил содержимое несколькими большими глотками. Промокнув губы белоснежным носовым платком, он аккуратно поставил на столик пустой бокал и повернулся к жене:

— Признаться в том, что собираетесь наградить меня ублюдком графа Бахметьева? — с ненавистью глядя на жену, свистящим шёпотом произнёс он.

Вера побледнела и отрицательно качнула головой:

— Я собиралась сказать вам, что оставляю вас. Завтра я уезжаю в Петербург с Георгием Алексеевичем.

— Скатертью дорога! — взвился Одинцов. — Но знай, что от меня ты ни гроша не получишь.

— Мне не нужны ваши деньги, — вздохнула Верочка. — Все чего я желаю, чтобы вы не чинили мне препятствий с отъездом.

— Мне не нужна шлюха в доме! — хрипло выдохнул князь и схватился рукой за левую сторону груди.

Глаза его расширились, другая рука потянулась к шейному платку. Одинцов явно задыхался. Он силился что-то ещё сказать, но с посиневших губ срывались только хрипы.

— Доктора… — сумел выдавить он прежде, чем стал оседать на пол.

Подхватив юбки, Верочка метнулась к двери и едва не столкнулась на пороге с Фёдором, камердинером князя, пришедшим помочь его сиятельству приготовиться ко сну.

— Скажи Егору, чтобы за Куницыным ехал немедля, — испуганно протараторила Верочка и вернулась к Одинцову.

Фёдор поспешил выполнить поручение княгини и вернулся в хозяйскую спальню. Увидев князя на полу, пожилой слуга впал в ступор.

— Помоги мне! — прикрикнула на него Вера, силясь поднять мужа.

Окрик барыни привёл камердинера в чувство, и он бросился ей на помощь. Вдвоём им удалось уложить его сиятельство в постель. Князь тяжело дышал, глаза его закатились. Вера не знала, чем ещё помочь и могла только в волнении ходить по комнате в ожидании Куницына. Иван Павлович захрипел, тело его неестественно выгнулось дугой, а в следующее мгновение, он повалился на бок и затих. Верочка бросилась к кровати. Глаза Одинцова были открыты и неподвижны, совершенно очевидно, что он испустил дух. Стены спальни колыхнулись перед её взором, ноги сделались ватными, уцепившись за синий бархат балдахина, Вера осела на пол и лишилась чувств.

Она пришла в себя от резкого, противного запаха нашатыря и, открыв глаза, увидела склонившегося над ней Куницына. Вера слабо застонала и приподнялась на кушетке, куда её перенёс приехавший на вызов доктор.

— Алексей Андреевич, мой супруг…

— Скончался, — мрачно произнёс доктор. — Не ожидал от вас, Вера Николавна, — презрительно скривил губы Куницын.

— Не понимаю вас, — распахнула глаза Вера.

— О, перестаньте, сударыня, — закатил глаза доктор, — вам не хуже меня известно, отчего умер ваш супруг.

— Отчего же? — побледнела Вера от страшной догадки.

— Его отравили, — бросил Алексей Андреевич, — и сделали это вы.

— Это невозможно, — пробормотала Верочка, попытавшись встать, но голова вновь закружилась, и княгиня осталась сидеть на кушетке.

Куницын подошёл к туалетному столику, взял в руки графин и, вытащив пробку, поднёс его к носу:

— Доза atrópa belladónna столь велика, что её аромат даже запах алкоголя перебить не в силах, — вынес он заключение. — Теперь мне понятно для чего она потребовалась вам в таком количестве.

— Побойтесь Бога, Алексей Андреевич, — ужаснулась Вера, — как вы можете говорить такое?

— То вам, сударыня, стоит подумать о Боге, — парировал Куницын.

За дверью послышался шум и голоса, в комнату вошли становой пристав и человек в форме жандарма.

— Я вынужден был сообщить властям, — обернулся к княгине доктор.

— Я не убивала его, — помертвело лицо Верочки. — Зачем бы мне это делать?