Глава 51

Покидая роскошные апартаменты графа Бахметьева на Литейном, Залесский прекрасно отдавал себе отчёт, что его попытались обвести вокруг пальца. Несомненно, Одинцова лгала, выгораживая своего любовника, впрочем, сей факт его нисколько не удивил, как и само присутствие Веры Николавны.

«Но, Боже! Какая женщина!» — вздохнул Залесский, забираясь в наёмный экипаж. Ради такой, пожалуй, он бы и сам придушил тюремщика за одну только её благосклонную улыбку. Но, увы, княгиня явно не питала к нему тёплых чувств, а уж надменный полный холодного презрения взгляд, отчего-то больно кольнул в самое сердце. Вера Николавна смотрела на него, как на мерзкое насекомое, по какому-то недоразумению, оказавшееся на роскошном ковре в уютной гостиной.

Устроившись на сидении, Сергей Андреевич извлёк из кармана пуговицу и поднёс к глазам. Новенька, блестящая, без единой царапины, как и все другие на пальто графа, кроме одной, самой нижней, потускневшей от времени и хранившей следы не слишком бережного обращения.

Пролётка остановилась на набережной Фонтанки у дома номер шестнадцать. Малопримечательное двухэтажное здание без особых изысков и украшений по фасаду не привлекало внимания, но именно здесь находилось ведомство внушавшее страх представителям всех сословий. Расплатившись с извозчиком, Залесский спрыгнул с подножки и быстрым шагом вошёл через арку во внутренний дворик. Поднявшись по ступеням невысокого крылечка, дёрнул на себя солидную дубовую дверь и оказался в мрачной небольшой передней. Вверх по лестнице, поворот направо и он в своём рабочем кабинете.

Сергей Андреевич снял шинель, аккуратно повесил её на вешалку и расположился в кресле, вытянув и скрестив длинные ноги и начищенных до зеркального блеска сапогах. Его размышления прервал стук в двери.

— Позволите? — заглянул в кабинет мужчина лет тридцати пяти в сюртуке полицейского.

— Аркадий Петрович, — выпрямился на стуле Залесский, — чему обязан?

— Я, собственно, к вам по делу княгини Одинцовой, — расположился на стуле для посетителей Турмалинов. — Я ознакомился с материалами дела и у меня возник ряд вопросов.

Залесский недовольно нахмурился. Турмалинов славился своей дотошностью и въедливостью при ведении расследования.

— Я вас внимательно слушаю, Аркадий Петрович, — постарался скрыть своё недовольство Сергей Андреевич.

— Из показаний врача князя следует, что Иван Павлович был отравлен вином из графина, в котором содержалась изрядная доза настойки белладонны, — принялся излагать следователь.

— Совершенно верно, — подтвердил его слова Залесский.

— Так же с его слов записано, что княгиня была обнаружена им в спальне супруга и находилась в глубоком обмороке. Вам не кажется странным тот факт, что собираясь отравить князя, она лишилась чувств, когда он умер вместо того, чтобы попытаться избавиться от улик?

— Отчего же это должно быть странным? — медленно, взвешивая каждое слово, ответил Залесский. — Видимо, как натура весьма чувствительная, она могла испугаться содеянного.

— Возможно, вы правы, — вздохнул Турмалинов. — Завтра я намереваюсь допросить её ещё раз.

— Считаете, в этом есть необходимость? — выгнул бровь Залесский.

— Сергей Андреевич, я не в коем случаю не желал задеть честь вашего мундира. Уверен, вы всё сделали, как положено, но, несмотря на имеющееся чистосердечное признание madame Одинцовой у меня по-прежнему есть вопросы к ней.

— Что ж, вам виднее. Могу я ещё быть вам чем-то полезен? — поинтересовался Залесский, намекая на то, что визит окончен.

— Надеюсь, вы понимаете, Сергей Андреевич, что признание, полученное под давлением обстоятельств, не имеет никакой ценности в суде.

— Не надобно мне напоминать прописные истины, — раздражённо отозвался Залесский. — Моё дело было собрать доказательства, ваше — рассмотреть их, а невиновность княгини пусть доказывает её адвокат, — поднялся со стула жандарм и одёрнул мундир.

— Благодарю, что уделили мне время, — откланялся Турмалинов и с достоинством удалился.

Залесский просто кипел от бешенства. Если бы его коллеги в Пятигорске потрудились собрать доказательства, вместо того, чтобы как можно скорее отправить подозреваемую в Петербург, подальше от места преступления, у него не было бы необходимости прибегать к крайним мерам. К тому же столь явный мотив имелся только у молодой супруги, но без признания княгини в убийстве обвинение рассыпалось бы как карточный домик. Нынче же можно только гадать, что на самом деле произошло в ту октябрьскую ночь в усадьбе Одинцовых. Неоспоримыми фактами являлись только насильственная смерть князя и яд в графине с вином. Как для него, так вина княгини была очевидной, и то, что она оказалась очаровательной женщиной, совершенно не изменило его первоначального взгляда на то, что именно она является убийцей своего супруга.

* * *

Катерина проснулась поздно, когда яркий солнечный свет вовсю заливал роскошную спальню гостиничных апартаментов. Каждая частичка тела ныла, после ночи, проведённой в объятьях молодого черкеса. Почти до рассвета он не давал ей спать, осыпая неистовыми ласками. То, что он оказался её первым мужчиной, казалось, его нисколько не тронуло. Катя, замирая, ждала, что он хоть что-нибудь скажет о своих чувствах к ней, но не дождалась.

Морщась, она сползла с кровати и покраснела, разглядев на простыне следы утраченной невинности. Закутавшись в одеяло, девушка всхлипнула и, присев на край постели, разрыдалась, впившись зубами в костяшки пальцев. Хлопнула входная дверь, послышались быстрые шаги, Катерина поспешно утёрла слёзы, размазывая их по щекам. Амин остановился на пороге спальни, окинув девушку прищуренным взглядом тёмных глаз.

— Я разыскал Бахметьева. Собирайся, — коротко бросил он, и закрыл двери, предоставив ей возможность одеться.

Адземиров остановился у окна, заложив руки за спину: «Чёрт! Чёрт! Не надобно было! Не надобно! — корил он себя. — Но ведь сама напросилась, — пытался он найти себе оправдание. — И как теперь ей в глаза смотреть?» — вздыхал Амин.

Дверь за его спиной тихо скрипнула, поручик обернулся. Катерина, теребя кончик туго заплетённой косы, подняла на него заплаканные глаза.

— Я готова, ваше благородие, — вздохнула девушка.

Подхватив саквояж, она прошла за ним к дверям и молча спустилась по лестнице в просторный вестибюль гостиницы. Щеки полыхали стыдливым румянцем, Кате казалось, что каждый, кто глядит на неё, знает о том, чем она занималась ночью с красавцем офицером в широкой постели. Амин молча подал ей руку, как настоящей барышне, и помог забраться в экипаж. Отвернувшись к окну, Адземиров хранил молчание.

— Ваше благородие, — решилась она, — стало быть, я вас больше не увижу.

— Всему когда-нибудь приходит конец, — равнодушно отозвался Амин, избегая её пытливого взгляда.

Судорожный вздох сорвался с зацелованных губ девушки. Не осмелившись более докучать ему расспросами, она, как могла, сдерживала горячие слёзы, что так и щипали глаза. Карета остановилась у большого дома. Амин вышел, подал ей руку и повёл к парадному, где швейцар торопливо распахнул перед ними двери. Поручик уверенно постучал в дверь, украшенную бронзовой ручкой в виде головы льва.

— Могу я видеть его сиятельство графа Бахметьева? — поинтересовался он у рыжеволосого паренька, открывшего им.

— Как доложить прикажете, ваше благородие? — спросил малый, впуская их в переднюю.

— Поручик Адземиров, — отозвался Амин.

Катерина, как во сне, прошла следом за Адземировым в роскошную гостиную и, только увидев Веру Николавну, очнулась от своего сонного состояния, в которое погрузилась, предаваясь горестным размышлениям.

— Признаться, не ожидал увидеть вас в Петербурге, — поднялся навстречу Амину Георгий Алексеевич.

— За это вы горничную Веры Николавны благодарить должны, — улыбнулся Амин, пожимая протянутую руку.

Его лицо заметно омрачилось, стоило ему увидеть княгиню Одинцову.

— Ваше сиятельство, — склонился он над её рукой и тактично отвёл взгляд от лица княгини, где всё ещё отчётливо виднелись следы не слишком ласкового с ней обращения.

— Катюша, — шагнула к бывшей горничной madame Одинцова, — я, право, не понимаю…

— Вера Николавна, — сбивчиво заговорила Катерина, — не прогоняйте меня.

— Да я и не собиралась — растерялась Верочка, беспомощно оглянувшись на Георгия.

— Катерина принесла мне бумаги, уж просите, вынужден был заглянуть, — заговорил Адземиров, — мне показалось, что они вам понадобятся.

С этими словами, Амин протянул Вере толстый конверт. Madame Одинцова вынула бумаги и разложила их на наборном столике.

— Это брачный договор, — пояснила она Георгию. — Только не вижу, как это может помочь мне нынче.

— Пётр Родионович, племянник вашего супруга, объявил себя наследником князя Одинцова, — ответил Амин. — Я внимательно прочёл все условия и по всему выходит, что ваш покойный супруг не мог никому ничего завещать без вашего ведома.

— Так и есть, — ахнула Вера, поражаясь бесстыдству Караулова.

— Но и это ещё не всё, — продолжил Амин. — Катерина уверена, что яд в вино добавил ваш лакей Григорий.

Madame Одинцова без сил опустилась на стул около столика с документами. Когда её арестовали в Пятигорске, она была столь растеряна и напугана, что даже не задумалась о том, как яд попал в графин с вином. Много после, по дороге в Петербург, она пришла к тому же выводу, что и Катерина, но кому было о том рассказывать? Разве, что конвоирам, сопровождавшим её? Да только тем не было никакого дела до её подозрений.

Признаться, она до сегодняшнего дня не могла понять причин, толкнувших лакея добавить яд в вино, но слова Адземирова о том, что Караулов прибрал к рукам её наследство, расставили всё по своим местам. Она сама впустила змею в дом, недаром горе-артельщик не понравился ей с первого взгляда.

Оказавшись в Литовском замке и столкнувшись на допросе с Залесским, Вера была настолько раздосадована его убеждённостью в том, что убийство совершила именно она, что даже не вспомнила о Григории. А потом случилась та ночь, наполненная ужасом… Единственным желанием было, как можно скорее покинуть стены каземата и никогда более не возвращаться туда. В душе не было ничего кроме страха, когда писала под диктовку жандарма злосчастное признание. Вера попыталась припомнить, что именно диктовал ей Залесский. В памяти всплыли строки: «… я добавила настойку в вино и налила его в бокал, после чего отдала фужер супругу».

В комнате повисло тягостное молчание. Георгий винил себя в том, что следствие упустило столь важный момент. Ведь именно благодаря его горячности и угрозам становой пристав поспешил отправить арестантку в Петербург, не разобравшись, как следует с уликами. Бахметьев не мог ослушаться приказа из Главного штаба, но и оставить Веру одну в Пятигорске тоже не мог.

— Георгий Алексеевич, — подал голос Адземиров, — я, пожалуй, пойду. Уверен, вам есть, что обсудить с Верой Николавной.

Бахметьев кивнул и пожал на прощание протянутую руку поручика. Амин кинул последний тоскливый взгляд на склоненную светлую голову княгини Одинцовой и поспешил покинуть гостиную. Катерина растерялась: поручик ушёл, и её собственное будущее осталось совершенно неопределённым.

— Вера Николавна, — переминаясь с ноги на ногу, обратилась к княгине девушка, — позвольте мне остаться.

Вера не ответила. Она столь глубоко погрузилась в собственные мысли и переживания, что даже не расслышала слов бывшей горничной.

— Вере Николавне нужна камеристка, — ответил за Веру Бахметьев.

Жестом подозвав Степана, граф указал ему на девушку и велел тому устроить новую прислугу в квартире.

— Пётр Родионович — страшный, гадкий человек. Он ни перед чем не остановится, — тихо заговорила Вера. — Он убил моего отца… — и умолкла, спохватившись, что сказала лишнее.

— Князя Уварова, — закончил за неё Георгий.

— Ты знаешь! — поражённо воскликнула она.

— Ивлев мне рассказал, — вздохнул Бахметьев.

— В то утро на Фонтанке я видела… Боже, Юра, я даже не знала, что Николай Васильевич — мой отец!

— Ты видела убийцу? — чуть слышно спросил Бахметьев.

— Нет. Только возницу Уваровых и отца. Он истекал кровью, пока кучер тащил его коляске.

— Видимо Николай Васильевич желал встретиться с тобой, раз приехал на Фонтанку, — тихо обронил Георгий.

— Ты помнишь тот день, когда я упала в пруд в усадьбе Уваровых? — заглянула ему в глаза Верочка.

— Когда ты наградила меня оплеухой за твоё спасение? — усмехнулся Георгий. — Как не запомнить столь знаменательный момент!