Залесский сглотнул ком в горле. Глаза княгини горели убийственной ненавистью.

— Какая ещё правда вам нужна? — остановилась она так близко, что его дыхание шевелило выбившийся из причёски завиток у неё на виске.

Запрокинув голову, она смотрела ему прямо в глаза. Сергею Андреевичу сделалось невыносимо душно. Тонкий цветочный аромат её духов кружил голову почище хорошего бургундского. Тесный ворот мундира угрожал его задушить, но Залесский опасался поднять руку, дабы ослабить его. Потому как княгиня стояла так близко, что шевельни он рукой, непременно её коснётся, а позади в спину упирался подоконник. Он жаждал её коснуться и одновременного боялся того. Потому как ежели коснётся то, что тогда его удержит от того, чтобы смять поцелуем пухлые губы, заставив умолкнуть, стиснуть в крепком объятии всё ещё стройный стан? Глядя в злое бледное лицо madame Одинцовой, в тёмные зрачки, почти поглотившие радужку, Сергей Андреевич шумно выдохнул и отодвинулся, но при том запнулся за ножку кресла, стоящего у окна. Залесский неловко покачнулся и ухватился за спинку злополучного кресла, дабы не упасть.

— Вера Николавна, — севшим голосом пробормотал он, — вы меня неправильно поняли.

— Неужели? — отступила на несколько шагов княгиня. — По-моему, я всё верно истолковала. Вы за что-то столь сильно ненавидите меня, что собрались превратить мою жизнь в кошмар.

— Я не ненавижу вас, — откашлялся Залесский. — За что мне вас ненавидеть?

— Вам виднее, Сергей Андреевич, — устало выдохнула Верочка.

Нервный запал, что позволил ей загнать жандарма в угол, иссяк, оставив только пустоту в душе. Она добилась того, чего хотела. Залесский забыл, с какими обвинениями он явился к ней, и ныне выглядел жалким и потерянным. Плечи её поникли, уголки рта опустились.

— Видимо, вам доставит радость отправить меня на каторгу? — невесело усмехнулась Вера.

— Я не желаю вам зла, — шагнул к ней жандарм. — Поверьте, Вера Николавна.

— Чего же вы тогда желаете, Сергей Андреевич? — не отводя глаз от пламенеющего румянцем лица, прошептала Верочка.

Залесский остановился перед ней, словно во сне потянулся к её руке, сжал в ладони тонкие ледяные пальцы и поднёс их к губам. Поцелуй обжёг. Только усилием воли madame Одинцова принудила себя остаться на месте, не вырвать руки. Безошибочным чутьём истинной дочери Евы, Вера угадала подспудно тлеющее желание, что она так неосторожно пробудила, намеренно провоцируя его. Вдруг сделалось страшно. Никого нет рядом, к чему было дразнить его? Тихо открылась и закрылась входная дверь, и былая уверенность вновь вернулась к ней.

— Вы спрашивали, чего я желаю, — заговорил он. — Возможно, вы сочтёте меня умалишённым, но я всё же скажу. Каждый раз, когда я вижу вас, я завидую человеку, которого вы готовы защищать вопреки здравому смыслу. Ради которого, вы заставили умолкнуть во мне голос разума, пробудив низменные наклонности и чувства. Пошло и глупо возжелать чужую любовницу, но, увы, сие есть горькая истина. Я бы многое отдал, ради одного вашего благосклонного взгляда, я на многое готов закрыть глаза ради вас. Более того, в моих силах избавить вас от суда и его последствий.

— И какова плата за мою свободу? — чуть слышно поинтересовалась Вера.

— Будьте моей женой, — выдохнул он и умолк.

Верочка вытащила пальцы из его ладони, голубые глаза блеснули насмешкой.

— Вынуждена отказаться от столь лестного предложения, — усмехнулась княгиня. — Коли вы и дальше намереваетесь преследовать графа Бахметьева, то отныне это будет выглядеть, как месть более удачливому сопернику. Не так ли Степан? — повернула она голову в сторону дверей гостиной, где с раскрытым ртом замер на пороге слуга Георгия.

Залесский выругался себе под нос и отшатнулся от княгини. Незабываемое представление! Но более всего терзала собственная глупость. Как легко он потерял контроль над собой, позволил чувствам, что таил даже от себя самого прорваться наружу. Даже дышать стало больно от того, что над ним посмеялись, выставили влюблённым идиотом, пытающимся устранить соперника столь низким способом.

— Я вам того не забуду, Вера Николавна, — выдавил он.

— Вы мне угрожаете? — выгнула бровь княгиня.

— Нет, что вы, как можно? — усмехнулся Залесский. — Позвольте откланяться.

— Не смею задерживать, — улыбнулась она ему словно доброму приятелю. — Степан, проводи господина жандарма, — обернулась она к прислуге.

Тяжёлые шаги стихли в коридоре, хлопнула входная дверь. Вера устало опустилась в кресло, затрясло, будто в ознобе.

— Степан! — позвала она слугу.

Денщик графа замер на пороге, ожидая её дальнейших слов.

— Ты норов Георгия Алексеевича знаешь, сам понимаешь, что будет, коли прознает про визит Залесского.

Степан хмыкнул, соглашаясь с её словами.

— Потому ничего ему не сказывай, — пристально посмотрела на слугу madame Одинцова.

— Как прикажете, барыня, — отозвался парнишка. — Я-то не скажу, да боюсь, не один я господина жандарма видел.

— Вот когда речь о том зайдёт, тогда и поговорим, — оборвала его Вера.

Залесский вышел из парадного, глубоко вдохнул морозный воздух последних дней января, стараясь унять бешено стучавшее в груди сердце. Небеса грозили близким снегопадом, низко нависая над городом. Порывы ветра рвали полы шинели. Надев фуражку и, придерживая её одной рукой, Сергей Андреевич зашагал в сторону Невского.

Останавливать извозчика он не стал. Душа просила этой бури, встречного ветра, дабы выветрить из головы даже малейшее воспоминание о пережитом унижении. Постепенно боль, что поселилась в душе и острыми когтями подобралась к самому сердцу, уступила место гневу и ярости. Сергей Андреевич всё быстрее шагал по улице, низко наклонив голову.

Спрятавшись от пронизывающих порывов ветра за будку городового, Залесский достал портсигар и негнущимися пальцами прикурил сигарету. Прислонившись спиной к неказистому деревянному сооружению, Сергей Андреевич уставился невидящим взглядом на громоздкий фасад новой гостиницы. Часть окон темнела черными провалами, некоторые озарились мягким светом керосиновых ламп в быстро сгущающихся сумерках.

* * *

Катерина полдня провела на морозе, переминаясь с ноги на ногу неподалёку от входа в гостиницу. Подойти ближе она не осмелилась, опасаясь, что грозного вида швейцар в тёмно-красной ливрее прогонит её прочь. Ноги, несмотря на тёплые валенки, заледенели, она уже почти не чувствовала их. Слёзы отчаяния наворачивались на глаза. «Господи, ну пожалуйста, мне бы только одним глазком взглянуть на него. Ничего более не прошу!» — молила она про себя, время от времени вытаскивая то одну, то другую озябшую ладошку из старой беличьей муфты и поднося к губам, стараясь отогреть скрюченные от мороза пальцы. Быстро темнело, и похоже, её надеждам на встречу сбыться не суждено.

Девушка кинула последний отчаянный взгляд на фасад огромного здания и собиралась уже возвращаться, когда прямо у неё над ухом прозвучал низкий чуть-хрипловатый мужской голос:

— Ну, вот ты и попалась, егоза!

Душа ушла в пятки, потому как голос сей был слишком хорошо знаком. Катя рванулась было бежать, но Григорий ухватил её за руку чуть повыше локтя и, что есть силы, дёрнул к себе. В тусклом свете фонаря блеснуло длинное лезвие ножа, что он украдкой продемонстрировал ей. Катя застыла ни жива, ни мертва, понимая, что это самое лезвие упирается ей прямо в бок.

— Довольно, добегалась, — хмыкнул бывший лакей. — Бумаги где?

— Какие бумаги? — с трудом шевеля помертвевшими губами, осведомилась девушка, стараясь потянуть время.

— Известно какие! Те, что ты из будуара княгини стащила, — теряя терпение, пояснил Григорий.

— Не знаю я не про какие бумаги, — пролепетала девушка, оглядывая площадь.

Вдалеке виднелась деревянная будка городового, но до него не докричишься, хоть во весь голос проси о помощи.

— Это ты сейчас Петру Родионовичу рассказывать будешь, — усмехнулся Гришка. — А ну, пойдём! — потянул он её за собой.

Ноги Катерины сделались ватными, и Григорию пришлось почти силком тащить её к экипажу, что стоял тут же перед крыльцом.

Оглянувшись на двери гостиницы, Катюша разглядела того, кого так долго и безуспешно ждала. Амин легко сбежал по ступеням и остановил наёмный экипаж. Он уже поставил ногу на подножку, когда девушка опомнилась и, набрав полную грудь воздуха, отчаянно крикнула:

— Амин! — пронеслось над площадью.

Короткая обжигающая боль молнией пронзила правый бок. Катерина сдавлено охнула и, выпростав ладонь из муфты, схватилась за рану. Ноги её подкосились, и девушка без сил осела прямо на грязный утоптанный снег. В глазах всё помутилось.

Адземиров, расслышав своё имя, остановился и обвёл глазами площадь. Первое, что бросилось ему в глаза, это внушительного роста мужик и женщина у его ног. Зажимая рану, Катя попыталась подняться. Алые капли крови яркими пятнами расплывались на снегу.

— Убили! — визгливо заголосила дородная баба, схватившись обеими руками за пухлые щёки.

Григорий выронил нож и метнулся к экипажу, но не тут-то было. Караулов, заметив, что дело приняло скверный оборот, принялся стучать в стенку кареты, понуждая возницу тронуться с места. Петру Родионовичу тотчас стало не до своего незадачливого наёмника, самому бы унести ноги от места, где стала собираться толпа зевак.

Пытаясь догнать, удалявшийся от него на приличной скорости экипаж, Гришка не оборачивался. Он и так знал, что за ним погнался высокий смазливый офицер, тот самый из Пятигорска. В груди всё полыхало огнём, дышать становилось всё труднее. Тяжёлый овчинный тулуп мешал ему, замедляя движения. Офицер сбил его с ног и навалился сверху. Он, конечно, был довольно лёгок по сравнению с широкоплечим бородатым мужиком и в другое время, Гришка без труда одолел бы его. Но вот беда, на помощь тому уже спешили городовой и усатый жандарм. Откуда только взялся на Гришкину голову этот жандармский офицер, что со всего маха ударил его тяжёлым сапогом в бок. Руки выкрутили за спину так, что затрещали суставы. Дальнейшее сопротивление потеряло всякий смысл. Но горше всего было осознавать, что человек, которому прослужил верой и правдой долгих пять лет, попросту бросил его на произвол судьбы. Тряхнув бородатой головой, Григорий сел на мостовую, всем своим видом показывая, что не намерен более противиться. Того офицера, что погнался за ним уже и след простыл. Остались только городовой да жандарм, не спускавший с него тяжёлого взгляда. Вскоре подъехала чёрная карета, куда его запихали, наподдав тумаков напоследок.

Адземиров вернулся ко входу в гостиницу. Растолкав собравшихся зевак, опустился на колени рядом с девушкой. Тёмные остекленевшие глаза смотрели прямо в небеса, но ничего уже в них не видели. Ком в горле мешал дышать. Позади гомонила и не спешила расходиться толпа. Чья-то тяжёлая ладонь опустилась на его плечо.

— Поручик, — кашлянул за его спиной жандарм, — вы знакомы с убитой?

Амин молча кивнул. Сил говорить совершенно не осталось.

— Я попрошу вас проехать с нами, дело надобно оформить.

Адземиров послушно поднялся, по привычке отряхнул снег с шинели, а после склонился над телом и прикрыл покойнице веки.

Глава 54

За всю дорогу до Фонтанки поручик не проронил ни слова. Не торопился с расспросами и Залеский, молча обозревая его. Видимо, девушка, что была убита у гостиницы, приходилась молодому офицеру непросто знакомой, иначе от чего столь убитый горем вид, плотно сжатые губы, нахмуренные брови, и даже пальцы в тонких замшевых перчатках сжались в кулаки. Сергей Андреевич даже подумал, что не оттащи он тогда поручика от убийцы, неизвестно кто бы ещё вверх одержал. Мужик хоть и был дюже силён, да только офицером владела убийственная ярость, что, казалось, удесятеряла его силы.

Молодой человек без возражений проследовал за жандармом в кабинет и устало опустился на стул.

— Залесский Сергей Андреевич, — представился жандарм. — Простите, не знаю, как вас величать.

— Поручик Адземиров Амин Назирович, — равнодушно отозвался офицер.

— Чеченец? — не сдержал удивления Залеский.

— Черкес! — сверкнул тёмными глазами Адземиров.

Сергей Андреевич поднялся из-за стола, отворил стеклянную дверцу книжного шкафа и, отодвинув в сторону толстый фолиант на латыни, извлёк из небольшой ниши бутылку бренди и стакан, который наполнив до краёв, пододвинул Адземирову.

— Выпейте, — обронил он, — легче станет.

Поручик стащил с рук перчатки и залпом выпил содержимое стакана.

— Вы знали убитую? — осторожно начал разговор Залесский.