Радость её несколько померкла, и Ольга Михайловна степенно спустилась по ступеням. Расправив плечи и высоко подняв голову, княгиня ступила на порог гостиной.

— Сергей Алексеевич, рада видеть вас, — сдержанно произнесла она.

— Полно, Оленька, — усмехнулся Ланский. — Что за церемонии между нами?

Ольга облегчённо выдохнула и протянула ему надушенную кисть для поцелуя.

— Я скучала, Серж, — тепло улыбнулась она.

— И я скучал без твоего общества, — отозвался граф. — Присядем? — указал он на диван. — Мне надобно поговорить с тобой.

— О чём? — насторожилась княгиня.

— Сегодня ведь судили убийц твоего покойного супруга? — кашлянул Ланский, маскируя неловкость от того, что приходится начинать разговор на подобную тему.

— Ты знаешь! — выдернула пальцы из его ладони Ольга. — О, мой Бог, я знала! Знала, что всё тем и кончится, — отвернулась она от него.

— Чем кончится? — тихо спросил Сергей.

— Ты пришёл сказать, что оставляешь меня, — не оборачиваясь и комкая в руках носовой платок, ответила madame Уварова.

Ланский тронул её за плечо:

— Оленька, посмотри мне в глаза.

Ольга нехотя повернулась и подняла голову.

— Ну, говори же! Не томи! А знаешь, Серж, я тебя понимаю. Я ведь никто нынче. Нищая голодранка с сомнительной репутацией, — попыталась улыбнуться она дрожащими губами.

— Всё-то ты, Оленька, норовишь телегу впереди лошади поставить, — покачал головой Сергей. — Я пришёл, чтобы просить тебя стать моей женой. Ну, вот я и сказал это, — взял её за руку Ланский и поднёс к губам тонкое запястье, целуя местечко, где билась тонкая жилка пульса. — Так что ты мне ответишь? — заглянул он ей в глаза.

— Я… Право, Серёжа, так неожиданно, — смутилась княгиня.

Ольга отвела глаза, сердце забилось в груди столь сильно и часто, что стало трудно дышать и в носу защипало от близких слёз.

— Ты плачешь? — удивился Ланский.

— То от счастья, Серёжа. Да! Конечно, да! Боже, я так люблю тебя, — поднялась с дивана Ольга и шагнула в раскрытые объятья. — Шептаться будут, я ведь стара для тебя, — вздохнула она, пряча лицо на его плече.

— Мне нет дела до того, что говорить станут, — отвечал Ланский, касаясь губами виска. — Я слишком сильно люблю тебя!

О том, что произошло в суде, Ланский узнал от Бахметьева, которого случайно встретил у парадного дома, где проживал Георгий Алексеевич. Заметив графа, выходящим из экипажа с гербами Уваровых, Сергей Алексеевич поначалу оскорбился. Отпустив извозчика, Ланский решительным шагом подошёл к Бахметьеву, намереваясь потребовать объяснений.

Вот тогда-то Георгий Алексеевич рассказал ему о том, что с Ольгой Михайловной он встретился в суде, и княгиня любезно предложила ему воспользоваться своим экипажем. Помолчав некоторое время, Бахметьев напрямую спросил о том, какие отношения связывают Сержа с княгиней. Ланский подобному вопросу удивился, но ответил откровенно. Зная о прошлом Ольги и Бахметьева, он не посчитал нужным скрывать своего истинного отношения к madame Уваровой, надеясь, что Жоржу не придёт в голову мысль возобновить былую нежную дружбу.

Георгий Алексеевич, печально улыбнувшись, поспешил заверить Ланского в том, что никаких видов на Ольгу Михайловну он не имеет, и его вопрос продиктован совершенно иными мотивами.

— Зная вас, как человека чести, я могу сказать вам о том, что Ольге Михайловне в самое ближайшее время придётся весьма несладко, — заметил он.

— Что же может угрожать княгине? — иронично осведомился Сергей.

Улыбка сползла с его лица, когда Бахметьев вновь заговорил, рассказывая совершенно невероятные вещи о том, что у Уварова, оказывается, имеется старшая дочь, и именно она является наследницей всего состояния, тогда, как Ольга никогда и не была законной супругой князя. Новость сия совершенно ошеломила Ланского.

— Вам решать, Сергей Алексеевич, как поступить, — закончил Георгий. — Позвольте откланяться.

Оставив Сержа стоять посреди мостовой в лёгком ступоре, Георгий поднялся в свои апартаменты. У самого было нехорошо на душе. И ежели сначала ему стало жаль Ольгу, то по дороге домой, когда она с таким нескрываемым любопытством поинтересовалась причиной его разрыва с Верой, стало вдруг невыносимо находиться рядом с ней. То же самое нездоровое любопытство он видел в глазах присяжных, судей, прокурора во время процесса. Ведь прокурор имел полное право остановить безобразный допрос, учиненный Вере адвокатом, но не сделал того. А всё, потому что он, как и любой человек, с жадностью внимал скандальным подробностям чьей-то личной жизни.

В светском обществе никогда не считалось зазорным злословить по поводу ближнего своего, и все разговоры обыкновенно вращались вокруг того, кто с кем заключил брак, кто у кого увёл жену или любовницу. Сколько раз он сам выслушивал подобные сплетни, но Боже, как же задевает всё то, когда сам становишься объектом слухов и домыслов! А каково нынче Вере приходится? Можно только догадываться, как она переживает.

Бахметьеву очень хотелось поговорить с ней, попытаться убедить, что только рядом с ним, ей ничего не угрожает. Но один ледяной взгляд, и его решимость испарилась. Невозможно не теряя лица постоянно добиваться внимания, когда тебя отвергают самым недвусмысленным образом.

Всякий раз, когда он думал о ней, в памяти всплывали слова: «Что тогда, что ныне, я ни единого дня не любила вас. Когда мы встретились с вами в поместье Уваровых, вы смотрели на меня, как на полное ничтожество, и мне показалось, что заставить вас потерять голову, станет справедливым возмездием». Стало быть, всё, что было между ними: жаркие страстные ночи, пылкие признания, щемящая нежность — всё это лишь возмездие ему за то, что когда-то посмел свысока взирать на скромную гувернантку.

Сердце упорно отказывалось верить тем жестоким злым словам, но разум всякий раз напоминал о том, что ни разу не навестила его, ни одного письма не написала. А случись так, что не выжил бы, то и на похороны наверняка бы не приехала.

На службе ввиду полученного ранения ему предоставили длительный отпуск, но он был не рад тому. Пребывая в вынужденной праздности и безделье, ему нечем было отвлечь себя от горестных размышлений. Возвращаться в Бахметьево желания не возникало, но и в Петербурге становилось тошно от косых взглядов и шепотков за спиной.

Он, безусловно, испытывал удовлетворение от того, что Пётр Родионович понесёт заслуженное наказание. Но, всё же, размышляя над тем, не мог понять, как возможно быть столь безжалостным человеком, как возможно было замыслить столь подлую интригу, которая разрушила жизнь ближайших родственников. Ведь его принимали в доме Уваровых, Елизавета Петровна так и вовсе собиралась отписать племяннику имение. Воистину алчность людская не знает границ!

И как теперь жить? Ну, ладно он сам. О нём поговорят и забудут, а вот Вера, Ольга, Анна — чем они-то провинились перед Господом? За что он посылает им столь тяжкие испытания. Может быть, именно потому, встретив сегодня Ланского и зная о его увлечении Ольгой, рассказал ему об участи, что постигла княгиню, в душе надеясь, что Сержу хватит смелости противостоять устоям великосветского общества и принять верное решение. Но вот Анна… Бедная девочка. Росла, как княжна, а оказалась бесприданницей!

И что ожидает его собственного ребёнка? Ежели его мать станет парией, то и дочери или сыну не стоит уповать на доброе отношение.

— Барин, её сиятельство просили вас выйти к ужину, — заглянул в кабинет Стёпка.

Георгий нехотя поднялся с дивана, на котором предавался своим безрадостным размышлениям относительно собственного будущего и будущего Веры, их ребёнка, Ольги и Анны. Лидия Илларионовна уже ожидала его в столовой.

— Как всё прошло? — поинтересовалась графиня, дождавшись, когда сын присядет за стол.

— Скверно, маменька, — хмуро ответил Георгий.

— Неужели этого ужасного человека оправдали? — искренне возмутилась Лидия Илларионовна.

— Нет. Пётр Родионович отправится на каторгу. Но сам процесс превзошёл мои худшие ожидания.

— Отчего? — пригубила бокал с ином графиня.

— Адвокат Караулова умудрился вытащить на всеобщее обозрение всю изнанку жизни Уваровых, — вздохнул Бахметьев.

— Я ещё тогда говорила тебе, что не стоит с женой Николая Васильевича, царство ему небесное, путаться, Юра, — перекрестилась Лидия Илларионовна.

— Сначала с женой, потом с дочерью, — горько усмехнулся Георгий. — Во истину меня с этим семейством злой рок связал.

— Дочерью? — вздёрнула бровь графиня.

— Да, маменька, — усмехнулся Бахметьев, — для всего Петербурга уже не секрет, что Вера Николавна старшая дочь Николая Васильевича и единственная законная наследница всего состояния Уваровых.

— Боже мой, Юра! — графиня столь резко поставила на стол бокал, что вино выплеснулось на скатерть. — Какой ужас! У этой женщины воистину нет ни стыда, ни совести!

— Вы совершенно не знаете её, маменька. Потому не стоит столь дурно отзываться о ней. Не её в том вина. Как я уже говорил, это господину адвокату пришла в голову мысль копаться в грязном белье благородного семейства.

— Ты её защищаешь, — вздохнула графиня, — полно, Юрочка. Уверена, что ты встретишь ещё достойную женщину, которая полюбит тебя и станет матерью твоих детей.

— Достойную? — отодвинул тарелку Георгий, откинувшись на спинку стула. — Как по-вашему, какая она, достойная? Вероятно, с хорошей родословной, незапятнанной репутацией и внушительным приданым? Так, маменька?

— Не стоит иронизировать по этому поводу. Да, именно так я и считаю, — поджала губы графиня.

— Вероятно, вы правы. Я женюсь на благовоспитанной барышне, достойной стать графиней Бахметьевой, а после, когда на свет появится законный наследник, пущусь во все тяжкие, как мой отец, и постараюсь наплодить побольше байстрюков.

— Юра! — возмущённо воскликнула графиня. — Не смей говорить об отце в подобном тоне!

— Отчего вы не вышли замуж за Дашкова? — пристально глядя в глаза матери поинтересовался Георгий. — Ведь он любил вас, да и сейчас любит, тогда как отец никогда не питал к вам тёплых чувств.

— Я любила твоего отца, очень любила, — отвела глаза графиня.

— А он вас нет, — отвернулся Георгий. — Неужели и меня ждёт то же самое, маменька? Есть только одна женщина, которой отдано сердце, но, увы, она меня не любит.

— Я пойду, пожалуй, — поднялась из-за стола Лидия Илларионовна.

Георгий остался один. Хотел было кликнуть Степана, дабы бренди принёс, но передумал. Тягостный вышел разговор, оставивший горький осадок на душе. Проходя мимо спальни матери, Бахметьев услышал сдавленные рыдания. Вероятно, он и в самом деле был неоправданно жесток с ней, напомнив о прошлом, и сожаление по этому поводу камнем легло на сердце.

Ночью ему не спалось. Ныла не до конца зажившая рана, мучили угрызения совести, потому задремал он только под утро, но сон его был недолгим.

Едва рассвело, Лидия Илларионовна нарушила его покой. Георгий редко видел мать такой — неприбранной, в домашнем капоте поверх ночной рубашки. Войдя в спальню, madame Бахметьева тяжело опустилась в кресло у его кровати.

— Она любит тебя, — без всяких предисловий начала она. — Это я запретила ей приезжать в Бахметьево, и письма она писала. В Прощёное воскресенье я в храме была. Мы виделись с Верой Николавной, и она справлялась о тебе, а я… — судорожно вздохнула графиня, — заставила её думать, будто ты при смерти. Прощать надобно было всем, а я не смогла ей простить. Она тобой завладела всецело.

— Зачем? — приподнялся на локте Бахметьев, — зачем вы вновь вмешиваетесь в мою жизнь?

— Прости меня, Юрочка. Прости, — потянулась Лидия Илларионовна к руке сына.

— Бог простит, маменька, — поднялся с постели Георгий. — Стёпка, одеваться! — позвал он денщика. — Пусть выезд готовят, в Покровское поедем.

Глава 61

Для середины марта стояла весьма тёплая погода. Солнышко пригревало с каждым днём всё сильнее и сильнее. Снег в полях осел, потемнел, и местами уже виднелись проталины. Но пробуждение природы от долгого зимнего сна ничуть не радовало кучера, погонявшего порядком уставших лошадей, поскольку раскисшая дорога создавала немало препятствий в виде глубокой колеи, наполненной талой водой. Ох, уж эта русская дорога, сколько говорено о ней было, сколько песен сложено, да только нынче не до песен стало! Тихо чертыхаясь себе под нос, возница недобрым словом поминал барина, пожелавшего в такую пору пуститься в путь.

Покровское от Петербурга отделяли чуть более тридцати вёрст, но эти самые тридцать вёрст, стали почти неодолимыми. Только после полудня тяжёлый дорожный экипаж доехал до усадьбы. Привратник без лишних слов и расспросов распахнул ворота, впуская на подъездную аллею карету, почти доверху забрызганную грязью. Сторожу был знаком сей экипаж, как и его владелец.