Я заснула, обняв его широкую надежную спину…

И приснился сон.

Река с крутым высоким берегом. Железный мост, похожий на все киевские мосты через Днепр. Но это был не Днепр, не Киев и не город — волшебное, неизвестное мне место, которое я почему-то знала наизусть.

Я не знала, где оно находится, не знала, что за сильная река со стремительным течением проносится мимо, но само это место было ужасно знакомым и родным. На мне было белое платье. Рядом — подруга моего детства, которую я не видела пять лет, с тех пор как мы окончили школу. Шел дождь, вертикально ровный, сверкающий серо-серебряными нитями. И мы с подругой танцевали под мостом на белой песчаной, уходящей в воду косе. И, танцуя, я расчесывала под дождем свои распущенные, мокрые волосы до пояса, свершая некий неведомый мне колдовской ритуал. И хотя я не видела его, я точно знала, кого хочу приворожить — человека, любовь к которому не давала мне замерзнуть под холодной дождевой водой. Согревала меня сорокаградусной страстью, делая мое тело горячим, безудержно веселым и сумасшедшим.

Я проснулась в опьянении от этого лучезарносчастливого сна. И сразу же вспомнила, откуда знаю этот пейзаж: он был изображен на фарфоровой тарелке, висевшей над моей кроватью в квартире родителей. Семнадцать лет я засыпала и просыпалась, глядя на нее…

За окном моросил серый как мышь дождь — совсем не похожий на тот, сияющий серебряным светом, заражающий энергией неукротимой стихии, завораживающий дождь из сна.

Мой мужчина спал, лежа на спине и приоткрыв рот. На мгновение он показался мне нелепым: слишком полным, слишком бытовым — слишком реальным.

Ирреальное счастье плескалось во мне веселой золотой рыбкой!

Я встала, подошла к зеркалу, провела расческой по спутанным волосам. Настроение было нелогично игривым и приподнятым. Руки, плечи, ступни — невесомыми и легкомысленными.

Странную власть имеют над нами сны, эти, казалось бы, ничего не значащие фантомы. Кошмары измучивают, и ты встаешь с кровати нервный, испуганный, злой, с воспаленной головой и свинцовыми мыслями. А какая-то радостная, светло-пастельная глупость словно напитывает тебя силой… Смешно. Я беззвучно засмеялась.

С точки зрения психологии все просто и объяснимо: пейзаж с детской картинки, подруга детства, в которой ты не успела разочароваться во взрослой жизни, — наивно-трогательные воспоминания, воскрешая которые, ты сразу чувствуешь себя безмятежно защищенным. Ничто не вызывает такого доверия, такой стопроцентной уверенности в счастье, как воспоминания детства.

Но при чем здесь ОН?

Я знала мужчину, в которого была влюблена во сне, и это был совсем не тот мужчина, которого я любила наяву и который спал сейчас в моей постели. Но светлая праздничная отрава сна еще жила в моем теле, и я явственно ощущала, как по хребту бегут тонкие лапки желания. Сладкая похоть щекоталась в сгибах локтей. Живот довольно ныл от предвкушения чего-то… И на секунду мне нестерпимо захотелось его — любовника из сна.

Заполучить этого человека хотя бы на одну ночь, на один час, на один поцелуй! Захотелось так жадно, что я подумала грешным делом:

«А можно ли действительно его приворожить?»

* * *

Иванна Карамазова недоверчиво посмотрела на особу, сидящую в кресле напротив:

— Вы хотите приворожить ни в чем не повинного человека? Зачем? Что вы будете делать с этой любовью? Какие у вас планы? Поиграть и выкинуть? Поматросить и бросить? Вы не боитесь попросту испортить жизнь объекту своего желания?

— Разве это так… Так однозначно?

— Да, конечно. — Колдунья раздраженно передернула плечами. — Вы ж пришли не к какой-то неграмотной бабке-ворожке, а к настоящей ведьме! Это вам не копеечные шуточки.

— Я понимаю…

На столе, откуда ни возьмись, появилось пять новеньких стодолларовых купюр. Ведьма подозрительно оглядела их в монокль — судя по всему, даже этот веский аргумент не рассеял ее сомнений. Карамазова перевела всевидящий стеклянный глаз на очередную жертву. Хмыкнула. Затем резво забралась на кресло с ногами и достала с каминной полки тарелку.

Поставив ее перед собой, Иванна взяла из вазы большое красное яблоко и аккуратно положила его на середцевину блюда. Ее губы беззвучно зашевелились. Яблоко дрогнуло, ожило, по-звериному дернуло хвостиком с засохшим листочком и начало описывать круги по тарелочке. Ведьма сосредоточенно следила за ним. Ее черный ньюфаундленд лениво встал со своей лежанки, подошел, с любопытством заглянул через локоть хозяйки и замер словно завороженный.

— Так, так, так… — пробубнила ведьма себе под нос. — Мост — безопасный переход на другой берег. Дождь — непостоянство, в данном случае тоже к переменам. Вода чистая — к счастью. Старый друг — к скорой встрече с ним. Колдовать во сне — подсознание уже стремится заполучить то, о чем сознание даже не догадывается…

Неожиданно чаровница засмеялась, подцепила яблоко за хвостик и довольно откусила его румяный бочок.

— О’кей, — улыбнулась она, сгребая деньги со стола. — Судьба на вашей стороне. Не будем ей перечить — пойдем навстречу. Только чур слушаться меня во всем! И предупреждаю: легкой интрижкой не откреститесь. Прежде чем сделать этот шаг, смиритесь с мыслью — он будет роковым. Вы готовы?

— Не знаю…

— Да или нет?

— Ну… наверное… да…

* * *

Я шла в свой скучный офис, как ребенок на праздник. Несмотря на унылый, мерзкий дождь, в груди трепыхалось детское предвкушение чуда. Я сделала весенне-пастельный макияж и надела «счастливый» синий костюм в тонкую бежевую полоску и новые свежекупленные туфли на каблуках (хотя, конечно, крестить их под дождем было гарантированным идиотизмом!). На шее трепетал яркий шарф — под цвет моего радужного настроения.

Пригрезившийся любовник был моим сотрудником. Его звали Антон, и до сегодняшнего дня я не обращала на него никакого внимания. Русый, среднего роста, не полный и не худой, не красавец и не урод, ни дурак, ни умный — ничего особенного… Но сон, упоительный, чувственный, вдруг высветил его, и неожиданно мне показалось в нем особенным все.

«Смешно, — подумала я вновь, — я жду встречи с ним так, словно мы провели вместе ночь, а теперь я боюсь увидеть его первую реакцию на секс… Боюсь, что он снова станет холодным и чужим. Вот глупость-то!»

Но это была веселая глупость. Сон — не реальность. Шутка подсознания. Его нельзя принимать всерьез. Просто маленький прикольчик, которым можно скрасить один унылый денек. Не более…

«А может, более? Ведь говорят же: если человек снится, значит, он думает о тебе. Возможно, Антон думает обо мне… Возможно, я давно ему нравлюсь? Возможно, он тайно хочет меня? А я, тайно от самой себя, хочу его!»

Я мысленно прыснула от такого предположения. Но мысли эти были приятными. Каждой женщине хочется, чтобы ее хотели… Хотя, если оно так, до сегодняшнего дня Антон ничем своих скрытых чувств не выдавал.

Впрочем… На днях он уступил мне очередь в буфете. Точнее, сделал одновременно два заказа — себе и мне — и галантно оплатил оба. А полгода назад, когда мы праздновали на работе Новый год, пригласил меня танцевать и во время танца не выдавил из себя ни звука. Тогда я сочла его букой и не придала тому ни малейшего значения… Но сейчас его поступки предстали предо мной в совершенно ином свете.

«Он просто онемел от счастья, что держит меня в объятиях! А кроме того, как порядочный человек, не афиширует свою страсть. Ведь все в офисе знают: я практически замужем. Во всяком случае, у меня есть постоянный мужчина — Владимир».

Я лихорадочно вспоминала все, что знаю об Антоне. Не женат, недавно получил повышение, собирает старинные ключи и утюги (это я выяснила, когда наш отдел дружно решал, что подарить ему на день рождения), имеет собаку таксу, машину «опель-астру». Живет на Печерске. Вроде бы у него был роман с Галей, но слухи быстро угасли. Естественно, у них не могло быть ничего серьезного, если Антон безнадежно влюблен в меня…

Говорят, самая быстрая вещь на свете — мысль. Но следовало бы уточнять — женская. Ни один мужчина не в состоянии доскакать столь лихорадочным галопом от простого предположения «Я нравлюсь!» до ЗАГСа, венчания в Лавре, детей, внуков и тихой послепенсионной жизни вдвоем в загородном доме.

Я мысленно примеряла своего виртуального любовника то так, то эдак, словно платье, увиденное мной в витрине, которое я вроде бы и не собираюсь покупать, но в мечтах уже успела сходить в нем на все концерты и приемы, куда меня тоже никто не приглашал.

Процокав каблучками по коридору, я заглянула в кабинет Антона. Он только что пришел и как раз снимал промокший под дождем черный плащ.

«Какой он все-таки симпатичный! Чем-то похож на Дольфа Лундгрена…»

— Здравствуйте, Антон, — поздоровалась я, улыбаясь ему нежнейшей из своих улыбок.

— Здравствуйте, — отозвался он удивленно. — Вы ко мне… м-м… по делу?

Улыбка сползла с моего лица.

— Нет. Просто так. Шла мимо…

«Черт, какая же я дура! Вот тебе и сон, и колдовство…»

«Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду! Вот тебе бес в ребро!» — добавил бы мой Володя, обожающий «Двенадцать стульев».

И воспоминание о нем расстроило меня окончательно.

Весь день я пребывала в отвратительном расположении духа, будто по собственной глупости с размаху впрыгнула в лужу, и меня окатили ледяной помойной водой. А еще мучили угрызения совести: «Кошка похотливая, достаточно было увидеть какой-то дурацкий сон, чтобы… Какая гадость! Да-да, я была практически готова изменить Володе…

Дура. Дура и потаскуха!»

* * *

Вечером настроение не улучшилось. К концу дня дождь усилился, и я вернулась домой, продрогнув до костей. Пастель на лице превратилась в расплывшуюся акварель. Шифоновый шарф, напоминавший радужные крылья бабочки, поник и свисал с шеи двумя крысиными хвостиками. Узел на нем никак не хотел развязываться. Я раздраженно вцепилась в него ногтями и порвала тонкую воздушную ткань. Бежевые туфли размякли и пошли какими-то подозрительными пятнами. Еще неизвестно, сойдут ли они, когда высохнут.

Я обиженно зашмыгала носом: и шарф, и «лодочки» «Moschino» было жалко до слез.

Володя, развалившись на диване, смотрел телевизор.

— Как дела, суслик? — спросил он, не отрывая глаз от экрана.

— Я сто раз просила: не называй меня так! — разозлилась я.

— Чего ты заводишься? — удивился он.

— Прости… Вымокла насквозь. Сейчас приму что-нибудь противовоспалительное и в койку. Иначе, ты меня знаешь, завтра слягу с температурой.

— Сама виновата. Зачем одеваться не по погоде…

Я виновато потрусила в ванную. Сам того не зная, любимый был прав как никогда. Я сама во всем виновата! Если бы не мой дурацкий сон, я бы наверняка надела с утра кроссовки, джинсы и свитер и не чувствовала бы себя сейчас облезлой попрыгуньей-стрекозой. Тем паче что повод для песен и плясок был лишь порождением моего больного воображения.

* * *

Я оторвалась от асфальта и взлетела. Мои ступни без сожалений распрощались с землей, мгновенно утратив не только связь, но даже саму память о ней.

«Оказывается, летать нелегко…» — удивленно подумала я.

Тело было собранным и сосредоточенным. Втянутый живот, напряженные руки по швам. Стоило мне подняться на несколько метров, и я ощутила: воздух плотный, и нужно аккумулировать все силы, чтобы преодолеть его, — расслаблю хоть одну мышцу, я упаду.

Но все равно это было ни с чем не сравнимое ощущение свободы и избранности — оторвав ноги от земли, я словно бы оторвалась от самого статуса: человек. Разорвала все социальные, психологические, генетические связи с человечеством с той легкостью, с какой обретает свободу воздушный шарик, выдернув свой нитяной хвостик из рук хозяина.

Люди внизу стали похожи на крохотных оловянных солдатиков, а Киев-город, напротив, вдруг обрел огромность и бесконечность. Я легла на живот и осторожно развела руки.

География града волшебным образом изменилась. И сейчас я летела прямо на «радугу» памятника воссоединения, за «воротами» которого сияла вдалеке Киевская Лавра — солнечно прекрасная, похожая на розово-перламутровое, выгнутое чашей нутро раковины. Я хотела туда…

Но поток ветра упрямо сносил меня влево — в сторону Днепра.

Я напрягла все силы, сопротивляясь ему, но не смогла выровнять курс. Ветер развернул мое тело, как флюгер. Лавра осталась позади — впереди раскинулся Левый берег. Я видела свой дом вдалеке, пятый этаж, распахнутые двери балкона. Если я подчинюсь, то смогу без труда приземлиться там и оказаться в своей квартире. Но мне отчаянно не хотелось домой. Мне хотелось летать, даже несмотря на то что, оказалось, это не такая уж простая наука.