«Какое счастье, что я нормальная певица!» — суеверно подумала звезда.

Но неожиданно встрепенулась со свойственным ей рационализмом интуита, учуяв явную нестыковку.

— Нет, — выкрикнула она, разгоняя страх. — Не сходится! Ведь Мира только начала писать роман. Значит, ей рано было умирать. А она тем не менее чуть не отравилась, ее спасла лишь «скорая»…

— Ты попала в яблочко, — улыбнулась Иванна, выныривая из своих меланхолических мыслей. — А теперь иди спать. Мне нужно выгулять Рэтта.

— Ты бросаешь меня? — вскочила Наташа. — Здесь?!

Она в панике обвела глазами комнату Карамазовой. Сейчас, ночью, та больше не казалась ей бутафорскими декорациями спектакля — комната затаилась в ожидании, как огромный хищник, напряженно караулящий свою жертву у норы, — стала символом ее треснувшего мира, из всех щелей которого лез черный мрак: Черный человек Есенина, проклятие черных кораллов Вуду, неотвратимое пророчество Мириного рассказа…

— Успокойся. — Карамазова решительно водрузила на макушку черную шелковую шапочку. — Тебе нечего бояться. Ты ж не из тех актрис, кто мечтает умереть на сцене. Не так ли?

Могилева обиженно надулась в ответ.

Подруга лишь перефразировала ее собственные слова. Но почему-то в устах ведьмы они показались ей ужасно оскорбительными.

* * *

Ночью Наташе приснился сон.

Вначале он почудился радостным и оптимистичным. Наталья Могилева выходит на сцену дворца «Украина». Она закрывает сборный концерт. На ней невероятно дорогое платье от Сваровски, расшитое блестящими камнями. Публика принимает ее на «ура».

Певица сегодня в прекрасной форме. Ее бурнокипящая энергия покрывает весь зал.

— Я так понимаю, лучший ваш подарочек — это я! — делая шутливый реверанс, говорит она свою любимую репризу.

Аплодисменты не стихают десять минут. После первой же песни поклонники заваливают ее цветами. Они словно посходили с ума.

— А сейчас вы будете петь со мной! А еще лучше, вместо меня. Вы ж знаете, вершина счастья артиста, когда ему, выходя на сцену, даже петь не надо — все песни за него поют зрители, — заявляет она и протягивает в зал микрофон.

Люди хором поют ее хиты, слова которых знают наизусть. Пять положенных песен уже исполнено, но сидящие в зале не хотят ее отпускать.

— Бис! Бис! Бис! — скандируют они хором.

Она поет новую песню. Аплодисменты напоминают взрыв.

— Еще! Еще! «Весну»! «Месяц»! «Только я»!

Ей приятен их животворящий энтузиазм, она готова, не затыкаясь, петь для них до утра. Однако пора уходить. Наташа прощается и идет в правую кулису. Там почему-то нет выхода — черная штора задрапирована намертво, точно окна в комнате Карамазовой. Она дергает ее, пытаясь отыскать конец, и чувствует под тканью сплошную кирпичную стену. Интересно, когда ее успели построить? Зачем?

Делать нечего, нужно пройти сквозь сцену. Она поспешно натягивает на лицо сияющую улыбку.

— А вот и я! Я вернулась к вам, чтобы еще раз сказать, как я вас люблю. Счастья вам, успехов, любви!

Злясь на себя за эту банальщину, она торопливо ныряет в левые кулисы. Тело под тяжелым платьем взмокло, надо поскорей его снять, остыть, отдышаться. Фу-у!

— А вот и ваша долгожданная, ваша любимая девушка — весна! — слышит она голос конферансье.

И понимает, что снова стоит на сцене. Но уже на другой — Дворца спорта! Зал забит людьми. Здесь их в десять раз больше. При виде ее они вскакивают с мест:

— Поющая граната украинской эстрады — Наталья Могилева! — вскрикивает конферансье и передает ей микрофон.

Звучит проигрыш ее песни «Я — весна» и с колосников дождем летят серебряные блестки. Некуда деваться, некогда размышлять над невозможностью происходящего: как левая кулиса «Украины» оказалась правой кулисой Дворца спорта?

Она резво выбегает на середину сцены и начинает танцевать.

Зал орет от восторга. Усталости как не бывало. Сколько раз она выступала перед такой огромной толпой, но никогда еще не ощущала как сейчас, что все эти люди находятся в ее абсолютной власти.

— Танцуем! — приказывает она.

И, словно по мановению волшебной палочки, они начинают танцевать.

— Следующую песню поем все вместе!

И пятнадцатитысячная толпа поет единым громыхающим голосом песню, от первого куплета до бисовки.

Толпа громадна, по сравнению с ней — маленькой блестящей точкой на сцене. Но по одному ее желанию многоголовый людской хаос превращается в покорного титана. И она невольно упивается этой властью. Она знает, какую шутку сказать, чтобы они засмеялись, и какую исполнить песню, чтобы все разрыдались в голос. Стоя на сцене, она может сделать с ними все, что захочет, подарить им радость и боль, надежду и отчаяние. Ибо сейчас она — Наталья Могилева — их единая и всевластная владычица.

— До свиданья, дорогие мои. Я не лгу, самое дорогое, что есть у артиста, — это его публика!

Толпа орет, не желая расставаться со своей королевой. На секунду ей кажется: тысячи рук вцепились в нее. Но легким движением она разрывает эти невидимые путы и, чтоб не попасть впросак, устремляется в левую кулису.

— Бис! Бис! Бис! — несется ей вслед. — «Только я»! «Лимоновый фонарь»! «В Киеве осень»!

Но едва певица ступает за спасительный занавес, как судорожно хватает пальцами черную ткань. Она смертельно устала. Сейчас потеряет сознание. Кружится голова, страшно хочется пить. Как, оказывается, нелегко властвовать, как тяжела шапка Мономаха! Счастье выветривается, остается пустота…

— А сейчас, — слышит она вдруг, — я с гордостью представляю вам…

Голос звучит где-то впереди. Она делает несколько нетвердых шагов и отдергивает штору.

Там снова сцена — огромная, неизвестная ей, на этой сцене она еще никогда не выступала. И не будет! У нее просто нет сил.

В панике Наташа отшатывается обратно и снова оказывается на сцене Дворца спорта.

— Мо-ги-ле-ва! Мо-ги-ле-ва! — неистово визжат зрители, радуясь ее возвращению. — Браво! Бис! «Месяц»! «Только я»!

Как затравленный зверь, она ныряет назад и закутывается в темную ткань. Между второй и третьей сценой только узкое пространство — ей некуда бежать. Но если она спрячется тут, возможно, ее не найдут и оставят в покое.

— Впервые на сцене… — доносится со стороны третьей сцены эротичный тенор ведущего.

И эти слова приносят ей невероятное обличение. «Впервые на сцене… — радуется Наташа. — Значит, он говорит не обо мне!»

— Впервые на сцене концертного зала «Россия»…

«Россия», — эхом отдается в ее голове. — Выходит, там — Москва! Надо ж!»

— …сольный концерт звезды украинской эстрады…

«Кто это из наших выбил себе сольник в Москве?»

В ней рефлекторно просыпаются зависть и азарт — два эти чувства всегда зарождаются в ее сердце одновременно, чтобы дружно броситься наперегонки к заветному финишу, доказывая всем-всем-всем — она, Наталья Могилева, самая-самая-самая…

— …заслуженной артистки Украины Натальи Могилевой! Давайте поприветствуем ее аплодисментами!

Наташа замирает, словно пораженная громом. Выходит, это у нее сольник в Москве! В концертном зале «Россия». Боже, она даже не мечтала!

Зал аплодирует. Нужно идти. Но она так устала, у нее вовсе нет сил. Она не вытянет целый концерт. Она упадет на сцене.

«Это ловушка! — понимает она внезапно. — Мой мир не отпускает меня — этот марафон бесконечен. Вслед за «Россией» он подсунет мне Бродвей, он не успокоится до тех пор, пока я не умру прямо на сцене под аплодисменты зала… Но я не пойду. Я не стану жертвовать жизнью ради него!» — клянется она.

И идет на сцену.

* * *

Проснувшись, Могилева хмуро огляделась по сторонам, не понимая, куда она попала. Вчера ночью она зашла в спальню Карамазовой, сбросила одежду, не зажигая света, и, испуганно юркнув под одеяло, уснула прежде, чем успела подумать о чем-то страшном.

«Какой странный сон. Интересно, он пророческий?» — смятенно спросила она себя, и оба варианта ответа показались ей одинаково пугающими.

Но утро развеяло страхи, солнце нежно разгладило морщины на лбу. Спальню заливал яркий свет, пробивающийся из-за белых жалюзи на окнах. Спальня Карамазовой мало напоминала ее кабинет. Наташа удивленно вертела головой, разглядывая жизнерадостные обои с изображениями мультяшных ведьмочек на метлах, зеркальный платяной шкаф, удобную двуспальную кровать, напольную лампу в виде лилии с изогнутыми лепестками. Стандартный современный интерьер без всяких колдовских наворотов.

Она встала. На подоконнике лежал открытый на середине «Женский журнал», купленный ею в супермаркете. Девушка, изображенная на фотографии, была одета так же, как вчера Карамазова: брючный костюм, очки, белый плащ.

Странно, конечно. Но магией тут и не пахнет. В углу фото был напечатан адрес киевского магазина, где продавались рекламируемые вещи. Если здесь и есть нечто удивительное, так это то, что Карамазова покупает такие дорогие тряпки, а потом консервирует их в шкафу.

Одевшись, Наташа двинулась на поиски подруги.

Ведьма сидела в любимом кресле у камина с чашкой кофе в руках. В комнате что-то неуловимо изменилось. Она больше не казалась мертвым королевством спящей красавицы — комната жила.

На Карамазовой был серый костюм, свидетельствовавший, что затворница снова собирается на выход. В сочетании с ним черная шапочка на макушке выглядела особенно абсурдно.

— Ты вообще спать ложилась? — поприветствовала ее Наташа.

— Не-а, — мотнула головой та.

Вид у нее был боевой и целеустремленный. На коленях ведьмы лежала упитанная, толстая книга в потертом переплете.

— Что за книга? — поинтересовалась Могилева.

— «Магия Вуду».

— Ну и? Нашла что-нибудь полезное? — неуверенно спросила Наташа.

Вчерашний вечер оставил у нее во рту горький вкус сомнений и неудовлетворенности. И теперь она просто не знала, как себя вести.

Колдунья осторожно погладила книжку, будто та была диким, неприрученным животным, способным укусить, испугавшись резкого жеста.

— Да, нашла все, что было нужно.

— Значит, тайна браслета разгадана?

— Тайна браслета! — презрительно хмыкнула Иванна. — Какая уж тут тайна. С этой мелочевкой я разобралась еще вчера.

— Ты знаешь, как спасти Миру? — обрадовалась певица. — Расскажи!

— Как любили говаривать великие сыщики, я знаю лишь то, что знаете вы все, просто делаю из этих фактов выводы. — Подруга выпендривалась, и впрямь возомнив себя доморощенным Шерлоком Холмсом. — Вот тебе логическая цепь: Айседора взволнована, зеленая бусина потемнела, браслет два раза найден на рабочем столе, а Леонид разговаривал по мобильному. В конце этой цепочки стоит разгадка… Ой, ч-ч-черт!

Ведьма вздрогнула, словно вспомнив о чем-то, и воровато посмотрела себе через плечо.

И проследив за ней взглядом, Наташа ошеломленно открыла рот.

Зеленые бархатные шторы были раздвинуты.

За окном кружился снег — белый, пушистый, игривый. Веселые снежинки носились друг за дружкой, играя в салочки…

— Не может быть! — выдохнула она.

Карамазова недовольно скривилась.

— Прости, я забыла задернуть шторы. Насточертело сидеть впотьмах!

— Но там снег! Ты видела, что там снег! — закричала Наташа.

— Там всегда снег, — буркнула ведьма. — Потому что у меня за окном всегда зима. В крайнем случае поздняя осень. Я наколдовала их себе раз и навсегда. Потому всегда задергивала шторы перед твоим приходом. Боялась, что ты рехнешься. Опасаясь за твое сознание, я старалась пользоваться в твоем присутствии лишь тем колдовством, которое ты можешь себе хоть как-то здраво объяснить.

— Но на улице весна!!! — заорала Могилева, не в состоянии принять безумное объяснение подруги.

Отшатнувшись, она в ярости закрыла лицо руками, пытаясь вернуть себе спасительное ощущение реальности.

«Там весна! Там должна быть весна!» — экстатично повторяла она, вспоминая, как вчера весна обнимала ее дом, прижимаясь к нему молодой, упругой, белой, как сливочное мороженое, грудью. Ее зазывную улыбку и искрящиеся небесной синевой глаза. Цветущие деревья. Щебет птиц. Пробивающуюся траву…

— Надо же! — услышала она потрясенный вскрик Карамазовой. — Получилось! Открой-ка глазки…

Наташа опасливо отвела ладони и облегченно вздохнула.

За окном цвела весна.

— Ты понимаешь, что ты сделала? — возбужденно запричитала Иванна. — Свернула мою зиму! Сама вызвала весну! Это, конечно, намного легче, чем перекрыть настоящее время года… Но все же. Ты могла бы стать неплохой колдуньей.