Разлепив веки, я тяжело выдохнула и посмотрела на надгробие, приподнявшись.

— Знала бы я, чтобы вы сейчас хотели от меня…

— Они бы хотели, чтобы ты жила. За себя и за них, — сказал Кенай, сжимая мою ладонь.

Вытерев очередную слезу, я посмотрела на него.

— Они бы не желали тебе смерти, Селия, — продолжил он и взглянул в мои глаза. — Живи ради них.

Я горько засмеялась. Совсем не в тему.

— Как можно жить, не имея смысла своего существования? Его я видела в родителях…

Шатен улыбнулся одним лишь уголком губ.

— Когда мы теряем что-то, то обретаем другое, верно?

Неуверенный кивок.

— Так же со смыслом жизни. Мы еще дышим и ходим по этой земле ради кого-то, а когда этот кто-то «уходит», теряем желание жить без него. Но проходит время, мы учимся жить заново и потихоньку обретаем другой смысл своего существования. Главное выдержать все испытания, которые нам дает судьба или Бог (черт знает). А дальше все образуется. Время обладает целебными свойствами. Помни, Селия…

— Не знаю, — выдохнула я, проведя пятерней по волосам. — Все же, я думаю, что моя какая-то вина в том, что родители погибли, есть. И… — я крепко сжала зубы — … разве может время залечить ее?

Кенай размял ноги и поднялся.

— Селия Джессика Фрай, я никогда не устану повторять, что тот пожар, унесший жизни двух твоих родных, являлся лишь несчастным случаем. И не стоит заходить в заблуждения, чтобы искать какие-то следы своей вины в этом. Ты. Не. Виновата. В. Гибели. Мамы. И. Отца. Слышишь? — его темные глаза впились в мои. — А теперь повтори: я не виновата.

Я замешкалась.

— Это будет неправильно по отношению к ним. Вдруг я дей…

— … нет, нет, нет. И еще раз — нет, — пролепетал парень, составляя из рук крест. — Не начинай даже, ладно? Просто повтори те слова.

Черт…

Это будет нелегко.

Спустя какие-то секунды внутренней борьбы внутри себя, я еле слышно выдавила, опустив голову к земле:

— Я… я не… в… я не виновата.

— И это на самом деле так.

Он поднял меня, когда я захотела лечь на могилу. Его руки припаяли к моим плечам, и через секунду я оказалась уткнута лбом в твердую, широкую грудь.

— Ты замараешься, — подметил Кенай, опустив ладони на мою спину и прижав к себе.

— Плевать, — я вытерла быстрыми движениями слезы, скатывающиеся по щекам. — Я и так уже грязная.

— Пожалуйста, не плачь, — попросил он, заглядывая в мое лицо.

— Как я могу не плакать, находясь там, где похоронены мои родители?

Он скорбно уронил взор.

— Ты можешь им что-нибудь еще сказать, если хочешь.

Я нехотя отпрянула от него, накидывая на щеки темные, короткие пряди.

— Что именно?

Кенай посмотрел на мраморное надгробие, задумавшись, затем снова — на меня.

— Им было бы интересно узнать, что произошло с тобой в их… эм… «отсутствие».

* * *

Я несколько часов сидела возле могилы и рассказывала родителям, как мне тяжело без них, вновь просила прощения, ревела, успокаивалась, потом снова ревела. Кенай нередко утешал меня, а в один миг чуть ли не раскис тоже, когда я начала монолог о своих тщетных попытках свести счеты с жизнью в больнице. За время пребывания в «Лейквью» я успела с ног до головы измазаться кладбищенской грязью, получить огромные синяки под глазами и почувствовать на душе пустоту. Веревка, сдавливающая шею, немного ослабла после извинений, адресованных маме с папой, и я ощутила некую легкость, словно попросила прощения у живых родителей, и они меня простили…

— Я люблю вас, — целуя камень с их именами и поднимаясь на ноги, прошептала я. — Прощайте…

Как говорил Кенай, мне на самом деле стало немного легче. Совсем чуть-чуть.

Я понимала, что никогда не смогу увидеть маму с папой, сказать им, насколько сильно люблю их, поцеловать, поговорить о всяких пустяках, посмеяться над глупостью или просто посидеть в тишине вместе. Я четко осознавала, что родителей нет.

Я одна.

Я в этом мире одна.

Без них…

Мне тяжело.

До боли хочется к ним.

Хочется услышать их голоса. Хотя бы на мгновение…

Хочется вновь увидеть ух улыбки…

Прекрасные улыбки.

Но это невозможно, увы.

Родители мертвы…

И сегодня я смерилась с этим. Смирилась, что больше они не будут в моей жизни. Я должна, отныне, идти дальше без них.

Не спорю, мне станет сложно без поддержки родных для меня людей, но я обязана все вынести, обязана справиться со всеми трудностями. Сама. Ибо с кем-то, кто готов пройти через Ад со мной.

Мама, папа…

Я их отпустила…

Навсегда.

Конечно, это не значит, будто я перестану думать о них, плакать, скучать, нет…

Я лишь приняла тот факт, что родителей погибли и бесполезно надеяться на их возвращение.

Иногда думаешь, что самые близкие люди — это и есть воздух. Ты ими дышишь, чувствуешь, живешь, а без них — задыхаешься. Медленно или быстро. А когда они перестают существовать, еще на подсознательном уровне ты знаешь, эти люди есть где-то, но теперь ты их не ощущаешь, не слышишь, не видишь и не можешь прикоснуться к ним.

И такое медленно уничтожает тебя…

Сначала я задыхалась быстро, а потом стала медленнее, потому что появился Кенай, который принес собой немного воздуха для меня. Благодаря ему, я стала заполнять легкие каким-то, пусть даже самым жалким количеством кислорода. Я начала впервые нормально дышать после потери родителей…

И это, черт побери, невероятно.

Всего за три дня Кенай сумел то, чего не смог никто месяцами…

Он доказал, что я не виновата в произошедшем девятнадцатого апреля, поддержал меня, хотя я того не просила, и вошел в мою скудную, мрачную жизнь, не побоявшись.

И, наверное, я должна быть ему благодарна за это.

Но все равно, хоть я в некотором почувствовала малейшую легкость, зато до сих пор не решилась, что мне делать дальше. Если жить, то ради чего, кого? На данный момент у меня нет цели, смысла существования, желаний…. Я как незапрограммированный робот, ждущий команд и действий неизвестно от кого.

Сжав губы в тонкую полоску, чтобы не было слышно всхлипов, я направилась к выходу из «Лейквью», когда Кенай приобнял меня за плечи. Я положила голову на плечо знакомого, и мы пошли в ту сторону, где находился «Volunteer Park», расположенный недалеко от кладбища.

— Четыре года назад я потерял маму, — неожиданно заговорил шатен, после нескольких мучительных минут нашего молчания.

Я напряглась, смотря на его поникшее лицо.

— Она умерла от рака головного мозга. И… я был не готов отпустить ее, как и отец. Долго плача в своей комнате, запертой на щеколду, я размышлял над тем, чтобы покончить с собой, ведь без нее я жизни не чаял. Она была для меня всем. Всегда поддерживала, помогала, с удовольствием выслушивала меня, когда я хотел ей что-то рассказать, давала советы и в отличие от отца никогда не ругала и не поднимала на меня руки. Мама решала все мирным путем, не приберегая к физической силе…. В день ее похорон, я просто сбежал, не выдержав. — Кенай измученно выдохнул, будто вспоминая это. — Проходили недели. Я не спал, не ел, не покидал своей темной лачуги, тихо рыдая в уголке в обнимку с маминой фотографией. И это длилось так долго, что я решил покончить со своими страданиями. Раз и навсегда.

Я нервно сглотнула, понимая, что наши ситуации с ним чем-то похожи.

— Взяв аптечку, я достал из нее все возможные таблетки и хотел уже проглотить, как вдруг услышал крик, раздавшийся из кухни. Кричал отец. Конечно, я побежал к нему, плюнув на то, что желал сделать. А застал его сидящим за столом с разбитым лицом и бутылкой какого-то дешевого алкоголя. Он то стучал кулаками, то кричал, хватаясь за голову. Я осознавал, какого черта с ним случилось. После смерти мамы отец стал играть в покер на деньги, чтобы хоть как-то, на какое-то мгновение забыть о ней и отвлечься. Вначале помогало. Он выигрывал приличные суммы, а потом что-то пошло не так, и он стал проигрывать. И это его бесило. Упорно отец старался как и в очередной раз позабыть о реальности, так и забрать свои когда-то проигранные деньжата. Все дошло до того, что он задолжал одной шайке «магнатов». Каждый божий день те требовали у него свои зеленые, кидали различные угрозы, мол, убьют его и тому подобное. Отец твердил, что как только заработает, сразу вернет. И этого, как следовало ожидать, не произошло. В тот день, не сложно было понять, что его избили до полусмерти, потом он сказал, что у него отжали старенький телефон и оставили умирать в темном переулке. Не знаю, каким образом тогда он мог добраться до дома, раз даже сидеть ему было невыносимо больно, судя по постоянному ерзанью на стуле и ругани.

Почувствовав, как ком в горле значительно растет, я дала волю слезам, тронутая рассказом Кеная.

— Мне не было жалко отца, потому что он поступил глупо. Связался с плохими людьми, подсел на азартные игры, хорошенько получил от того, что не вернул чужие деньги. Я понимал, он хотел отвлечься, но не думал, насколько его увлечение может зайти далеко. Слишком далеко, — проговорил парень, опустив взгляд на асфальт. — Тогда, смотря на покрытого в крови отца, я осознал, если совершу суицид, он просто не вынесет этого. Мало того, что «ушла» мама, а тут и я собрался последовать за ней в другой мир. Проанализировав все в голове, я решил, что хоть не хочу, но мне нужно остаться, чтобы не дать отцу наступить на одни и те же грабли снова. Если бы я тогда покончил с собой, неизвестно, что стало бы с ним. Он не смог бы один. Это точно.

Молчание.

— Мама бы не хотела, чтобы я тогда бросал отца одного. Я и не бросил его. Конечно, я не так сильно любил папу, как ее, но все равно, не смотря на это, я остался. Я выкинул те таблетки и сказал ему, что хочу помочь погасить тот должок. Он пожал плечами тогда, произнеся, будто я ничем не смогу ему помочь, если только не соглашусь переехать с ним в более скромный райончик и продать дом, чтобы потом деньги, полученные за него, отдать сумасшедшей банде из казино. — Кенай убрал руку с моих плеч, прикусил губу, глядя вдаль. — У меня не было выбора. Я согласился. Через несколько недель мы уже были в тесной, грязненькой квартирке. Отец отдал деньги тем людям, а на оставшиеся — жалкие доллары купил немного мебели. Вначале нам было тяжело: мы голодали, еду было покупать не на что, я перестал ходить в школу, а отец вроде бы завязал с азартными играми, сославшись на свою неудачу и нашу бедность. Но немного позже он устроился на более приличную работу, когда уволился со старой. Наше финансовое состояние стало чуть лучше прежнего. Я вновь начал ходить в школу, мы стали чуть лучше питаться, забыли о том, что когда-то ели один хлеб, купленный на последние центы.

Я не заметила того, как начала громко рыдать, приземляясь на деревянную лавочку в парке. Кенай сел рядом, перебирая пальцы и думая о чем-то.

— Хоть отец бросил одно «увлечение», у него появилось другое — распитие алкоголя. По вечерам он напивался, как свинья, начинал то вспоминать маму и плакать, то все рушить и по каким-то причинам, когда у него было плохое настроение, срываться на мне. Мне все это жутко надоедало, я опять мечтал о смерти, но когда вспоминал, что не могу оставить своего глупого, слабохарактерного отца одного, быстро стирал это из головы, — бесцветным голосом сказал он. — Я не мог терпеть его проявление характера ближе к ночи, поэтому стал уходить из дома каждый раз, когда видел его с красными глазами и бутылкой в руке. Я тупо блуждал по улицам, разглядывая звезды на небе и мечтая о невозможном. Один раз, проходя по какой-то Богом забытой дороге, я увидел, как толпа каких-то бессердечных тварей избивает парня где-то моего возраста. Тот, валяясь в луже, обнимал гитару и делал все возможное, чтобы в нее не врезался чей-то кулак. Меня это так разозлило, что какие-то два недоразвитых идиота беспощадно колотят ОДНОГО парнишку, который защищал музыкальный инструмент, и я решил вмешаться, наплевав на инстинкт самосохранения. Я не был трусом, поэтому набросился на мерзавцев и повалил их на асфальт. В силе я их, естественно, не превосходил. Получил хорошенько по морде, по ребрам, мне разбили нос. Странно, но я был рад, что они «отвлеклись» на меня и перестали мутузить того бедолагу. Все же мне удалось дать им отпор каким-то волшебным образом. Собравшись, я поднялся на шатающихся ногах и, вытерев кровь с лица, стукнул одного, затем другого одним ударом. Видимо, испугавшись того, что я могу за себя постоять и хоть как-то ударить в ответ, парни скрылись за домами, оставив нас.

Я взяла Кеная за руку, шокированная тем, сколько всего он пережил и натерпелся.

— Потом я помог тому худощавому парню, подняв его. Он поблагодарил меня и извинился за то, что из-за него мне досталось. Но я отмахнулся, сказал, мол, это пустяк, ничего особо страшного не произошло. Мы разговорились, я узнал, почему те идиоты избивали его. Им просто не понравилось, когда он начал исполнять на улице песню «Show must go on»[1] группы «Queen». Глупо, не правда ли? Я рассмеялся и сказал, что они явно не меломаны и не умеют ценить достойную музыку. После того, как я обработал ему все раны, синяки, и себе заодно, парень сказал свое имя. — Кенай тихо ухмыльнулся, смотря на наши сплетенные пальцы. — Он сказал, его зовут Брэд. Брэд Купер. А еще он сказал, чтобы я запомнил его имя, так как он собирался стать звездой и заодно прославить меня. И… этот чертов говнюк в знак своей благодарности начал учить меня играть на гитаре. Проходили месяцы. У меня ничего не выходило, но потом стало получаться. За время от нашего знакомства я стал следовать правилу жизни: выживают только сильнейшие. И начал набирать мышечную массу, качаясь, таскать с собой ножи, чтобы в случае чего не попасть в такую ситуацию, в которой когда-то оказался Брэд. Мы с ним жили в одном опасном районе, поэтому всегда приходилось быть начеку. Я его тоже заставил подкачаться, и он не стал этому сопротивляться. Через несколько месяцев его тело изменилось: руки увеличились в размерах, появился пресс и огромные вены на всех конечностях. Он стал как я. Мы уже не были худыми парнями, играющими на гитаре. А еще Брэд преобразовался в другого человека: обрел уверенность, начал курить, ругаться матом. Не смотря на то, что он стал не тем, каким являлся раньше, я не переставал его любить, как брата. Мы были с ним лучшими друзьями, и сейчас остаемся ими. Я столько всего пережил с ним, что и не верится, будто мы знаем друг друга почти четыре года. Я думал, прошла целая жизнь.