Евгения Перова - Я все равно тебя дождусь!

© Перова Е., текст, 2016

© Гранкова В., обложка, 2016

© Vicente Romero Redondo, 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Марк остановился у картины Айвазовского – море, небо, облака. Голубое, белое, золотое. Он ненавидел этот морской пейзаж. Айвазовский был ни в чем не виноват, Марк прекрасно знал это, но ничего не мог с собой поделать. Должен же кто-то быть виноват? Пусть Айвазовский.

– Да ладно тебе! – сказала Вика. Она всегда появлялась неожиданно. – Ты же знаешь, он тут ни при чем.

– А кто – при чем?

– Никто и ничто. Как ты?

– Нормально.

– Ты молодец!

– Я справился.

– Это хорошо. Я рада.

– Прости, что…

– И ты меня прости.

– Я давно простил.

– Спасибо.

– Я всегда буду помнить тебя!

– А как же иначе…

И она ушла. Только аромат нарциссов еще витал в воздухе.

Вика…

Марк улыбнулся.

Улыбка была горькой как полынь.

Лида вывихнула ногу, поэтому второй день занималась камералкой. Настроение у нее было неважное, да и не удивительно: всего несколько месяцев назад внезапно умер от сердечного приступа отец. И хотя Лида не так часто с ним виделась в последние годы, избегая, насколько возможно, общения с мачехой и сводным братом, смерть отца ударила ее очень сильно, и потеря была невосполнима. Рухнула главная опора, пропал камертон, который задавал тон всей ее жизни, и надвигающаяся защита кандидатской уже не радовала Лиду вовсе: отец не дожил!

Но успел прочесть основное – Лида с душевной болью вспоминала выражение отцовского лица, когда он отложил ее рукопись: радостное и несколько удивленное, как будто не ожидал, что из дочери может получиться настоящий ученый. Всю жизнь, всю жизнь она стремилась доказать, что достойна отца – археолога с мировым именем! И вот теперь доказывать стало некому.

Лида вздохнула и взяла очередной нуклеус. «Черная полоса, – думала она, – это просто черная полоса жизни. Ничего, я справлюсь. Ничего». Она умела собираться и концентрироваться, вот и сейчас ей удалось отвлечься, помечая и описывая находки, но голос Захара, донесшийся откуда-то из-за угла школы, служившей им базой, опять заставил ее отвлечься. С этим справиться было гораздо труднее.

Лида давно уже ни на что не надеялась – да, собственно, почти никогда и не надеялась. Она знала себе цену. Синий чулок, старая дева. Мымра в очках – нет, на самом деле без очков, но какая разница. Когда она только собиралась поступать в аспирантуру, подслушала нечаянно разговор матери с подругой, которые чаевничали на кухне:

– Ой, да зачем она идет в аспирантуру! Нужна ей эта кандидатская! Лучше бы замуж вышла, детей нарожала!

А мать грустно сказала:

– Ты же видишь, какая она! Ей только в аспирантуру.

Лида тогда страшно расстроилась: если уж собственная мать считает ее полной уродиной, на что же ей рассчитывать. Ей было почти двадцать, когда она познакомилась с Захаром Клейменовым – в такой же экспедиции, как эта. Познакомилась и влюбилась как дура. Лида наивно советовалась со старшей и более опытной подругой – тогда у нее еще были друзья! – что делать и как себя вести. А старшая и более опытная подруга, как довольно скоро выяснилось, уже вовсю встречалась с Захаром и собиралась за него замуж.

«Вот они, наверно, потешались надо мной», – мрачно подумала Лида, когда узнала, наконец, всю правду. Замуж за Захара подруга таки вышла, а Лида долго выбиралась из этой несчастной влюбленности и, как Людмила Прокофьевна из «Служебного романа», тоже «ликвидировала всех подруг». Брак Клейменовых продержался всего несколько лет, и бывшая Лидина подруга крыла бывшего мужа на чем свет стоит, а Лида…

Ее угасшая было влюбленность вдруг снова ожила, питаемая извечной женской надеждой: «Пусть у него не сложилось с сотней других женщин, я – особенная, не такая, как они, и у нас все получится!» Не получилось, хотя Захар весьма ласково ей улыбался, многозначительно заглядывал в глаза, нежно обнимал за плечи и однажды даже поцеловал – Лида неумело ответила. А потом, на обмывании чьей-то защиты в институте археологии, она нечаянно услышала, как уже основательно поднабравшийся Захар обсуждает ее, Лиду, с Федей Левкиным, который Лиде вообще-то слегка нравился и которому – что гораздо существенней! – нравилась она сама:

– Михайлова-то? Да брось, о чем ты?! У меня с ней ничего. Нет, если б я только захотел…

– И что?

– Да влюблена как кошка! Только свистни – прибежит. Но не в моем вкусе, нет. А ты что? Хотел приударить? Ну, флаг тебе в руки!

– Да она вроде ничего…

– Я тебя умоляю! Она же постная как… как доска. Доска и тоска. Зануда, одним словом. Но зато полезная – везет, как рабочая лошадка, и добавки просит. Улыбнешься лишний раз, она и рада, дура.

Лида словно окаменела.

Потом, обретя способность дышать, повернулась и направилась к выходу из института. Она не спала почти всю ночь – такого позора и унижения она не испытывала еще никогда. Захар просто использовал ее влюбленность себе во благо, да еще и обсуждал это с приятелями. Лида вспомнила их единственный не слишком удачный поцелуй и заплакала: как ей теперь с ним общаться, как?! А общаться придется: в экспедицию хочешь не хочешь, а ехать надо; для диссертации найти другого оппонента по ее теме, кроме Клейменова, трудно…

«Ладно, я должна это пережить», – решила Лида к утру. Потом горе от смерти отца заслонило собой все остальное, но какая-то часть ее души тоже умерла в ту бессонную ночь. Лида знала, что держится прекрасно – никто, включая самого Клейменова, не подозревал, какие именно чувства она к нему испытывает – все были неколебимо уверены в ее вечной и безответной любви к Захару. Пусть их! Пусть думают что хотят. В экспедиции ее жалели, потому что Захар совершенно беззастенчиво крутил один роман за другим у нее на глазах. Вот и сейчас у него была юная блондинка с пышными формами – именно ее Лида сменила на камералке, и блондинка унеслась галопом прямо в объятия Захара.

– Лида, ты человек! Нет, ангел! Просто ангел! – сказал Захар, проникновенно заглянув ей в глаза, пока блондинка нетерпеливо переминалась у машины – они собрались в Трубеж, якобы за продуктами. Лиду затошнило от его фальшивой интонации: и как только она могла покупаться на это раньше?! Ореол несчастной любви окружал Лиду легкой таинственностью и служил прекрасным оправданием ее одиночества, которое на самом деле тяготило ее все больше и больше, но как разорвать этот холодный круг, очерченный железным циркулем, Лида не понимала: она больше не верила никому. Только детям.

В этой экспедиции их было четверо: близняшки-десятилетки Мотя и Тотя, подросток Ванечка и шестилетняя Ксюша, внучка поварихи Анны-Ванны: крошечная девочка с белокурыми кудряшками была любимицей всей экспедиции, а Лиды – в особенности. Повариху на самом деле звали Анной Ивановной – большая, громогласная, с вечно красной физиономией в капельках пота, она была столпом экспедиции, и Лиде казалось: если однажды Анна-Ванна не придет к ним кашеварить, все тут же развалится, да так, что и не собрать. Молодые знать не знали, откуда взялось это прозвище поварихи и почему она зовет их поросятами – кто ж теперь помнит стихи Квитко: «Анна-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят!» Но Лида знала. Глядя на то, как она возится с ее девочкой, Анна-Ванна сказала как-то:

– Их, девка! Что ты с чужими нянькаешься, тебе своих пора заводить. Плюнь ты на козла-то этого, что ли, мужиков больше нет? Замуж не хочешь – так я тебя понимаю. Хрен с ним, с замужем! Баба и одна справится, вон я – троих вырастила, а муж что был, что нет, пьяница проклятый. Но ребенка-то надо завести, как без дитяти! Заведи, да и все, кому какое дело. И без мужика вырастишь, ничего: даст Бог зайку – даст и лужайку!

Замуж Лиде и правда не хотелось – брак ее собственных родителей был плохим примером: отец Лиды ушел из семьи, когда ей было десять. Лида запомнила на всю жизнь разговор в школьном дворе: отец сам обо всем рассказал, и, как ни странно, Лида прекрасно его поняла – она давно ждала, что этим кончится, настолько разными людьми были папа с мамой, да и поженились они, в общем-то, случайно. Людмила – Люсик, как ее звали подруги, – приехала в отцовскую экспедицию волонтером за компанию с кем-то из друзей. И как-то так получилось, что через девять месяцев на свет появилась Лида.

Отец продержался целых одиннадцать лет. Спасало то, что он все время уезжал – то в экспедиции, то на конференции, да и работал допоздна. Лида редко его видела, но боготворила и понимала, что папе совершенно невозможно жить среди маминых ковров и хрустальных ваз, с которых Лиде приходилось сметать пыль метелочкой из розовых перьев. Люсик любила принарядиться, повеселиться, а тут – книжки, пыльные камни, грязные плошки…

Отец ушел в никуда, оставив им квартиру. Несколько лет Лида страстно мечтала, что у папы каким-то образом наладится жизнь и он заберет ее к себе! Жизнь у папы наладилась: когда Лиде исполнилось пятнадцать, папа женился на своей аспирантке, у которой уже был ребенок – мальчик, а отец всегда мечтал о сыне. Так что Лиде совершенно не было места в новой папиной семье, хотя он по-прежнему брал ее в экспедиции и зазывал в гости, но Лида никогда не любила навязываться.

Лида с матерью жили в состоянии «холодной войны», временами переходившей в «горячую»: Люсик давно уже оставила попытки воспитать из Лиды «настоящую девушку» и с отвращением смотрела на ее бесконечные джинсы и кроссовки, а Лида – с не меньшим отвращением на материнские кудряшки и оборочки. Так что семейная жизнь Лиду привлекала мало. Она привыкла надеяться только на себя. Она бы и с ребенком прекрасно справилась. Но как его завести? Как будто это щенок! Ребенка на Птичке не купишь. Как его заведешь – одна?

Задумавшись, Лида не сразу осознала, что давно уже слышит какой-то надсадный, все приближающийся звук, как вдруг большой черный мотоцикл вылетел из кустов и резко затормозил у школы, взметнув гравий. Мотоциклист – Лида даже подумала про него: «всадник», уж больно резво тот «прискакал», – мотоциклист слез, снял шлем, повесил на руль, расчесал пятерней взлохмаченные волосы и с чувством потянулся. Потом огляделся по сторонам, увидел Лиду, сидевшую под «грибком», и направился к ней.

Это был высокий молодой мужчина в джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами – точно такой же, как на Лиде, только у него рубашка была заправлена в джинсы, а у Лиды – завязана узлом под грудью: жарко.

Подойдя поближе, он тоже это заметил и засмеялся:

– И Музе я сказал: «Гляди! Сестра твоя родная!» – и сел напротив. – Привет, сестра! Надо же, какие мы с тобой одинаковые! А это что – бандитская пуля?

Он кивнул на ее повязку, и Лида тут же убрала ногу под стол, в панике подумав, что эластичный бинт наверняка грязный. Она потянулась было развязать узел рубашки, чтобы опустить полы – неприкрытый живот вдруг показался ей крайне неприличным, но опомнилась: «Да что это со мной, в самом-то деле?!»

– А мы что, знакомы с вами? – холодно спросила она, покосившись на его руки, находящиеся так близко от ее собственных – столик для камералки был маленький. Руки как руки – обыкновенные мужские руки, сильные, загорелые, со светлыми волосками. «И чего я уставилась?!»

– Нет, мы с вами не знакомы. – Он мгновенно принял подачу, нисколько не смутившись: «Пожалуйста, раз ты предпочитаешь общаться так, я готов!» – Я Шохин. Марк Шохин.

«Я – Бонд, Джеймс Бонд», – молнией пронеслось у Лиды в голове, и она с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться – но, похоже, он этого как раз и добивался.

– Я приятель Захара Клейменова, знаете такого? – И, заметив, что она еще больше заледенела, тут же поправился: – Ну, не то чтобы приятель – скорее просто знакомый. Я многих тут знаю – каждый год приезжаю к ребятам, а вас вот ни разу не видел. Я из Трубежа. Не были у нас в музее?

– В музее? Нет…

У Лиды вдруг что-то щелкнуло в мозгу, и она, наконец, поняла, кто это – ну да, конечно же, Марк Шохин! Реставратор из трубежского музея. Она была наслышана о нем и его великой безответной любви – экспедиционные девицы перемыли Шохину все кости, дожидаясь его приезда. Те, кому повезло увидеть загадочную шохинскую Александру, недоумевали, что он в ней нашел – самая обычная, ничем не примечательная. Правда, говорит так, что заслушаешься, это да. А в остальном… Но все дружно сходились на том, что это о-очень романтичная история! И каждая втайне мечтала заполучить мужчину, умеющего так долго и верно любить.