И Лиде казалось, что Марк каким-то образом знает об этом и потому так суров с ней. Он отстранялся, замыкался в своем горе, и Лида все чаще думала, что ему, возможно, нужна другая женщина. Новая женщина, которая не знает ничего о прошлом. Лида подозревала: Марк не может простить, что она была свидетельницей его слез. Ее мучили приступы мрачной ревности – мужчин в музее было мало, а Марк мог быть совершенно неотразим, когда хотел. Еще в экспедиции он начал отпускать усы и бородку, а заодно перестал и стричься, так что теперь выглядел весьма художественно. Чуть вьющиеся длинные волосы с седой прядью на левом виске Марк зачесывал назад, открывая высокий лоб. Из-за скорбного выражения лица он выглядел старше своих лет – внешне спокойный, даже какой-то отрешенный, Шохин весьма интриговал женщин, работавших в музее…

Марк честно звонил Лиде, докладывая о каждом шаге: «Прибыли в Трубеж, Илька у Натальи, я пошел на кладбище к Вике, мы дома, приехал Синельников, он у нас ночует и утром отвезет на вокзал, мы уже в Москве, когда тебя встречать?» А Лида поменяла обратный билет – хотела было ехать во вторник вечером, но передумала:

– Я буду в четверг утром, встречать меня не надо, я сразу поеду в музей, у меня экспозиционный совет в одиннадцать.

– Но ты же хотела в среду приехать?

– У меня тут возникли еще дела, – соврала Лида.

– Ну ладно. Мы тебя ждем!

Лида боялась возвращаться: как встретит ее Марк? Помогла ли поездка? А вдруг нет! Как тогда жить? Сил у нее совсем не осталось. В поезде Лида почти не спала и еле доползла до музея: своих вещей у нее было мало – привыкла обходиться минимумом, но прибавилось книжек, и купленных, и подаренных друзьями. Она кое-как привела себя в порядок и долго рассматривала в зеркале туалета свое осунувшееся лицо с грустно вытянувшимся носом. «Тоже мне – Артемида! Диана! Мымра в очках. Хотя и без очков».

Потом выпила кофе и раньше всех пришла в зал заседаний – долго сидела там одна, уныло перебирая одни и те же мысли. Наконец набежал народ, началось обсуждение экспозиции – Лида все проспала с открытыми глазами. Но когда дело дошло до греческой комнаты, проснулась и кинулась в атаку. Это обсуждали уже в сто пятый раз, всем давно надоело, и даже те, кто изначально был против, махнули рукой: а, пусть только отстанет! Один лишь Дромадер упирался до последнего – чем ему так не угодила греческая комната, Лида не понимала. Или она сама не угодила?

В коридоре Лида остановилась выпить воды из кулера – в другом конце Дормидонт разговаривал с директором, тот был в пальто – видно, только вернулся из министерства. Заметив Лиду, директор замахал ей рукой: подойдите! Лида неохотно подошла – она не любила разговаривать с начальством на ходу, потому что и директор, и зам были гораздо ниже ее ростом. Но Дромадер тут же сбежал, а директор пригласил прийти попозже.

Лида вздохнула: она намылилась сбежать домой сразу после экспозиционного совета. Пойти, что ли, пока пообедать? Или зайти к Марку? Надо хотя бы позвонить ему, уныло думала Лида, спускаясь по лестнице. И тут же увидела Шохина: он сидел в курилке, вытянув длинные ноги, и улыбался – слегка снисходительно, но улыбался! – каким-то хихикающим девицам. Все Лидины ревнивые страхи мгновенно ожили, она вспыхнула, развернулась и побежала обратно к лестнице, но Марк догнал ее, несмотря на хромоту.

Догнал, схватил за руку и затащил в закуток под лестницей, где пылились два сломанных стула, огнетушитель и деревянный упаковочный ящик. Лида отворачивалась от Марка и вырывалась, но он справился и так сильно ее прижал, что она даже наступила ему на ногу, и оба почти не могли дышать, не то что говорить. Но говорить и не нужно было – это нелепое судорожное объятие в пыльном закутке под лестницей сказало все. У Лиды подкашивались ноги – ушло напряжение последних дней и навалилась слабость.

– Подожди… Что-то мне… нехорошо…

Марк посадил ее на упаковочный ящик, подстелив свой синий рабочий халат.

– Тебе плохо?! Принести воды?

– Да сядь ты! Не мельтеши. Сейчас все пройдет. Просто голова закружилась…

– Давай я отвезу тебя домой?

– Я не могу, директор вызвал на три часа…

– Чтоб он провалился!

Марк с жалостью смотрел на бледное лицо Лиды, потом поцеловал ее закрытые глаза, щеки, дрогнувшие в улыбке губы.

– Щекотно…

– Щекотно?

– От усов и бороды! Непривычно.

Марк заметно волновался:

– Артемида, я… Понимаешь… Прости, я не поверил тебе тогда. Ни одному твоему слову не поверил. Ну, в Трубеже, когда ты сказала, что… Я решил – ты это из жалости.

– Из жалости! Марк, да я же…

– Я… скучал по тебе. И даже когда Вика… Мне так тебя не хватало! И сейчас…

– Я же всегда была рядом!

– Да, ты всегда была рядом. Это меня не было.

– Но теперь? Теперь ты вернулся, правда? Не уходи больше, пожалуйста, не уходи! Это так мучительно…

Они сидели на неудобном упаковочном ящике и шептались, заглядывая друг другу в глаза, задыхаясь от волнения, не договаривая фраз и понимая все как-то помимо слов. Потом, наскоро поцеловавшись, разошлись в разные стороны, а музей, который словно замер, оберегая их нечаянное уединение, вдруг ожил. Где-то наверху послышались голоса, кто-то затопал по лестнице, справа открылась дверь, и двое работяг, кряхтя и ругаясь, поволокли куда-то тот самый упаковочный ящик:

– Да осторожней ты!

– Говорил тебе, не пройдет!

Лида ничего не могла с собой поделать, она все время улыбалась, и кто-то из коллег даже спросил, отчего она сегодня такая загадочная, как Джоконда? Улыбалась и задумчиво трогала пальцем губы, вспоминая ощущение от поцелуя – непривычно, но, пожалуй, приятно… Она не могла избавиться от этих мыслей даже у директора и с трудом удерживалась от улыбки. Ей вдруг стало все равно, будет в экспозиции греческая комната, не будет – разве это главное в жизни?! А директор внимательно на нее поглядывал – они сидели за столом заседаний: он в торце стола, Лида сбоку.

– Вы сегодня замечательно выглядите.

Лида покосилась на него.

– Это вас так воодушевила победа над Дормидонтом Николаевичем? Я рад, а то в последнее время вы казались несколько подавленной.

– Юрий Алексеевич! Вы, наверно, по поводу греческой комнаты? Если Дормидонт Николаевич так болезненно это переживает, я готова отказаться от своей идеи.

Юрик удивленно поднял брови:

– Зачем же? Не надо. Это так не похоже на вас! Но я, собственно, хотел с вами поговорить не об этом.

– Да?

– Я хотел сделать вам предложение…

«Рационализаторское?» – чуть было не сорвалось с языка у Лиды.

– Я предлагаю вам стать моим заместителем по научной работе.

Такого Лида никак не ожидала.

– А как же Дромадер? – воскликнула она. – Ой, простите! Как же Дормидонт Николаевич?

– Дормидонт Николаевич, – довольно жестко произнес директор, – не вписывается в концепцию того музея, какой я собираюсь – с вашей помощью! – создать. И он сам это понимает. У нас с ним произошел… эээ… инцидент, который я, каюсь, сам в некоторой степени и спровоцировал. В результате этого… инцидента… Дормидонт Николаевич написал заявление, пока что на отпуск. Вернее, сразу на два – он уверяет, что у него пять неиспользованных отпусков. У меня есть и заявление об увольнении, но я дам ему ход попозже, чтобы Дормидонт Николаевич смог «сохранить лицо», потому что, боюсь, слухи об… инциденте… разошлись довольно широко. Мы оба… слегка вышли за рамки.

Лида смотрела на Юрика во все глаза: ничего себе! Тихий-тихий, а самого Дромадера свалил!

– Юрий Алексеевич, но вы уверены, что вам нужна именно я на этой должности? Мне кажется, я слишком молода для такого поста.

– Ну, этот недостаток со временем пройдет! Лидия Алексеевна, кто и когда определил подходящий возраст? Дело не в возрасте, а в человеке. Вы уже доктор наук! Это говорит о многом.

– Меня еще ВАК не утвердил! – пискнула Лида. Но Юрик отмахнулся:

– Утвердит, куда он денется! Я вижу, что вы человек умный, сильный, упорный, надежный, амбициозный…

– Я не настолько амбициозна!

– Конечно! Я имел в виду амбиции не личного плана, а… общественного, если так можно выразиться. Я вижу, вам не безразлична судьба музея. Подумайте, сколько вы смогли бы сделать на этом посту.

Лида молча на него смотрела, слегка нахмурившись.

– Зам по науке – это правая рука директора, и я надеюсь, что могу на вас положиться. И мне кажется, мы с вами одинаково смотрим на некоторые вещи. Давайте попробуем? Пока Дормидонт Николаевич в отпусках, вы будете исполняющей обязанности, а потом уже полноценным замом.

Лида вздохнула.

– Соглашайтесь! – Он вдруг улыбнулся совсем по-мальчишески. – Даже не знаю, чем бы вас еще соблазнить?

– А вы меня соблазняете? – неожиданно для самой себя спросила Лида. И ужаснулась: «Что я говорю! Он меня уволит, и правильно сделает!»

Юрик как-то поперхнулся и страшно покраснел, Лида тоже. Он встал и ушел к окну, постоял, побродил по кабинету у Лиды за спиной и вернулся с запотевшей бутылкой минеральной воды и двумя стаканами – разлил и подвинул Лиде стакан. Они выпили ледяной воды, не глядя друг на друга, потом Юрик вздохнул:

– М-да. Как вы меня!

– Простите…

– Лида! Можно без отчества? Я говорю вам честно…

Лида подняла голову. Весь розовый от смущения, он тем не менее смотрел ей прямо в глаза:

– Да, вы мне нравитесь. Я не скрываю этого. Вы красивая женщина. Но я не по этой части. Я не завожу служебных романов. Черт побери, да я никаких не завожу! Я женат, у нас двое детей. Какие романы? У меня для семьи времени нет! А вами я просто любуюсь, совершенно бескорыстно! Честное пионерское!

Лида невольно рассмеялась, и Юрик тоже – с облегчением.

– Ну вот, слава богу! Так что? Согласны?

– Я подумаю. Хорошо, Юрий Алексеевич? Все-таки страшно! Ответственность, и вообще…

– Подумайте! Но не очень долго, ладно? До понедельника вам хватит времени?

Лида вышла из кабинета и остановилась в полном недоумении: что ж это такое? Почему вдруг все так сразу? Что за день сегодня?! Она довольно долго проторчала в коридоре, даже не заметив, что пробегавшая мимо и на ходу поздоровавшаяся дама из месткома два раза на нее оглянулась, подумав про себя: что это с Михайловой такое?

Наконец Лида сдвинулась с места и побрела по лестнице, плохо понимая куда. В голове у нее шло два параллельных, но разнонаправленных потока мыслей, как если бы она спускалась по идущему вверх эскалатору. Ее захлестывала паника: «Зачем, для чего мне это? Куда я лезу? Я сошла с ума! Я не справлюсь ни за что! Какой ужас!» А рядом стройными рядами маршировали мысли и планы по переустройству музея – она давно думала над некоторыми вещами и представляла, что можно сделать.

Лида и сама не заметила, как оказалась в курилке. Там сидела знакомая девушка из отдела металла. Лида машинально села рядом – только сейчас поняла, что надеялась застать там Марка.

– Дай мне сигаретку, пожалуйста…

– Не знала, что ты куришь. Бери, но у меня крепкие.

– Да я так, редко. Спасибо!

Лида затянулась, а потом вдруг оказалось, что она рассказывает этой «металлической» девушке про предложение директора:

– Нет, ты представляешь?! Мне – и быть замом по науке!

– А что? Кому как не тебе. Все давно ждали, что он тебя назначит.

– Как… ждали? – изумилась Лида. – В каком смысле?

– В прямом. А ты что, правда не думала об этом?

– Нет.

– Надо же! А весь музей давно говорит. Ты доктор наук…

– Да не одна же я доктор!

– Лид, да всем остальным по сто пятьдесят лет! А он сам молодой, на кой ему старпёры! Давай, не дрейфь! Наконец нормальный человек в начальстве будет. И зарплата опять же.

– Ну что – зарплата…

– А что?! Раз в десять побольше твоей!

– Да ладно!

– Что – ладно? Ну, твоей, может, и не в десять, ты ж завотделом, а моей так точно в десять! И премии всякие. У меня подруга в бухгалтерии работает, знает. А ты что, не спросила, что ли, про зарплату?

– Да неудобно как-то…

И «металлическая» девушка подумала: все-таки археологи очень странные люди – надо же, про зарплату не спросила!

– Нет, правда в десять раз больше? Это же… Это несправедливо!

– Несправедливо! Конечно. Вот давай, будешь начальством и добейся, чтобы справедливо было. Флаг тебе в руки! А вообще – поздравляю! Ладно, пойду. Вон твой идет.

В конце холла показался Марк.

– Откуда ты знаешь?! Что… мой?

– А вы что, скрываете?

– Да нет, просто… не афишируем…

– Ну, я – могила. Но вообще и так все знают. Пока!

– Артемида! Ты что, куришь? – Марк вытаращил на нее глаза. – Что это ты?

– Марк, ты представляешь? – сказала Лида растерянно. – Оказывается, все в музее знают, что ты… что я… что мы с тобой… вместе!

– И поэтому ты куришь?!

– Да… Нет! Я забыла! Увидела тебя и забыла! Слушай, ты сейчас будешь смеяться: директор предложил мне быть замом по науке!