– И что удивительного? Молодая, красивая, сексуальная!

– Я только сейчас понял, что не надо было с ней спать. Это все усугубляло. Я узнал про изнасилование после аварии. Понятно, что это не могло пройти для нее бесследно. Ну, я старался быть нежным, всякое такое. Но весь мой прежний опыт не годился, понимаешь? Она все равно боялась! Старалась, очень старалась, но… Конечно, надо было обратиться к специалисту… Но она категорически не хотела…

Друзья остановились недалеко от фонаря, потому что Марк сильно волновался. Мороз крепчал, но оба не замечали этого, машинально притоптывая ногами.

– Было два варианта, и оба хуже, как говорится. Всегда наступал момент, когда уже не до нежности. И она… она никогда не могла расслабиться и просто мне уступала. Ей было больно, понимаешь? Каждый раз это было немножко изнасилование! Меня это так угнетало… Но еще хуже другое… Иногда в ней словно срабатывал переключатель. Я чувствовал ее панику, хотел прекратить, но… Тут она сама начинала действовать, и очень активно. Это был очень жесткий секс. И со временем становился все жестче. И справиться с ней я не мог! Потом разрядка – и она тут же засыпает. А мне остается залечивать раны.

– Раны?

– Сереж, она кусалась, царапалась, один раз чуть руку мне не вывихнула!

– Какое-то садо-мазо…

– Мне это совсем не нравилось, честно! Я сам чувствовал себя… изнасилованным. А когда пытался с ней поговорить об этом, она только непонимающе хлопала глазами: «Я ничего не помню!» Пугалась и принималась рыдать. Теперь только понял – я спал с Кори.

– Да, похоже… Вот черт…

– Когда у Вики зашкаливала паника, «выходила» Кори.

– Слушай, как-то жутко это все.

– И не говори. Сам не верю, что существовал в таком кошмаре.

– И как это может быть? Живешь себе, живешь, и вдруг ты вовсе не Сережка Синельников, а… не знаю… граф Дракула какой-нибудь! Бррр…

– А не хочешь быть маленькой девочкой? Вон этот, как его… Про которого Лида рассказывала! У него и девочка была среди персонажей!

– Ой, да ну это все к черту! Слушай, забудь, как страшный сон, и живи дальше. Счастье, что у тебя есть Лида.

– Это верно. Кстати, у меня к тебе просьба.

– Еще одно расследование?

– Нет! Если невозможно, то и не надо, но очень хотелось бы!

– Да в чем дело-то?

И Марк рассказал. Синельников вытаращил на него глаза:

– Ну, ты даешь! Не мог раньше сообразить? Сегодня уже тридцатое… Да какое тридцатое – уже полтора часа как тридцать первое!

– Сереж, как получится! Нет так нет.

– Вот это да! Наташке расскажу – не поверит…

– Только Лиде не проболтайтесь!

– Обижаешь! – И Синельников ловко толкнул Марка в сугроб. Тот шлепнулся, задрав ноги, но успел схватить друга за руку. Они еще немножко повалялись в снегу, отвешивая друг другу тумаки и кидаясь снежками, потом разбежались. Когда Марк пришел домой, Лида еще не спала и взглянула с тревогой, но тут же улыбнулась, увидев выражение его лица.

– Все нормально, не волнуйся. Прогулялись с Сережкой.

– Как ты себя чувствуешь теперь? Полегче?

– Сам еще не пойму. Как-то по-другому, это точно, – сказал Марк, укладываясь рядом. – Да, пожалуй, стало легче. Ушло ожесточение, ненависть. И чувство вины уже не такое вселенское, а обычное, человеческое.

– Марк, ты не виноват! Никто из нас не понимал, с чем мы столкнулись!

– Уж чем-нибудь, да виноват. Если поискать – найдется. Ты знаешь, я сейчас все вспоминал и пытался понять, какой она была, настоящая Вика. Если вычленить ее из этих фантомов, отделить за скобки…

– Я даже не пытаюсь. Слишком мало мы с ней общались.

– А у меня, кажется, получается. Это трудно объяснить словами. Возникает такой туманный образ личности… Почему-то представляется нарцисс – хрупкий, нежный, но стойкий…

Такую Вику Марк мог бы и полюбить, он чувствовал. Но Лиде он об этом не стал говорить.

– Бедная Вика, – вздохнула Лида.

– Да. Бедная. Так жаль ее, просто ужасно! Даже несмотря на то, что она сделала.

– Это не она.

– Все равно. И Владика этого несчастного тоже жалко – надо же, какая ужасная смерть…

Они обнялись, и Марк поцеловал Лиду, прошептав:

– Спасибо тебе, родная! Если бы не ты…

Она вздохнула и прижалась потеснее, обнимая Марка за шею:

– Мальчик мой…

Марк усмехнулся и спросил:

– Когда ты так говоришь, я невольно думаю: неужели ты относишься ко мне, как к Ильке?

– Нет, ну что ты! Ты же не ребенок! Тебе не нравится? Я не буду!

– Нравится! Очень нежно. Но почему – мальчик?

– А это не такой мальчик, как Илька, – другой.

– И какой же?

– Такой, знаешь, подросток, почти юноша. – Даже не видя, Марк чувствовал, что Лида улыбается. – Высокий, худенький, длинноногий. На нем синие брюки и белая рубашка с закатанными рукавами, а воротник по-пижонски поднят. И галстук с низко завязанным узлом. А когда он улыбается, то словно лампочка включается на двести ватт, такая улыбка. И длинные волосы – чуть не до пояса…

– Да нет, не до пояса. – Марк рассмеялся: – Так, чуть ниже плеч.

– А мне казалось – длиннее!

– И когда ты вспомнила?

– Совсем недавно! Когда Ива опять возникла в моей жизни. Это же все произошло в одно лето: Ива, Юрасик, ты. Само вдруг вспомнилось. Я первое время очень мучилась, потому что никак не могла понять, почему ты кажешься мне таким знакомым, а потом это как-то забылось. Столько лет прошло…

– А ты была очень серьезная, строгая. Высокая. Я и не подумал, что ты еще совсем девочка, думал: ровесница. А тоненькая, как веточка!

– А меня так и звали – «Веточка». Веточка Ивы…

– Отец твой нам все показал, а потом привел к тебе и говорит: «А сейчас Лидия Алексеевна вам расскажет, как описывают находки!» Ты хорошо рассказывала, хотя и стеснялась.

– Папа… А ты меня смешил всю дорогу! Поднимаю глаза, а ты тоже две косички заплел, как у меня! Рожи корчил!

– Ну да, клоун. А ты потом волосы распустила… Мы там у вас долго ошивались, обедали даже, купались. Ты по берегу прошла – в купальнике, волосы развеваются. И я подумал почему-то: юная Артемида…

– Так вот откуда Артемида! Так что же, ты все вспомнил еще в первый раз?! Ты же меня сразу Артемидой назвал!

– Тогда я и сам удивился этой Артемиде. А потом… Не то чтобы вспомнил, я тебя вычислил. Узнать, конечно, невозможно было – выросла девочка. Но – отец-археолог, камералка! Я поспрашивал, где копали лет двадцать назад. Потом в училище в архиве фотографию нашел: там вся наша группа на раскопках, археологи, отец твой и ты. Так что мы с тобой вместе на одной фотографии.

– Правда?! Покажешь? А почему ты мне не сказал, что вспомнил?

– Ты знаешь, я к тому времени уже не верил во все это: судьба, ведомость, неотвратимость встречи, всякое такое. Обжегся на Александре. И потом, мне было интересно, вспомнишь ты сама или нет.

– Так странно, что я тебя не узнала… Ты был такой яркий, сияющий… Просто прекрасный принц!

– Да чего же странного? Был принц, да весь вышел.

– Нет! Не смей так думать! Ты все тот же! И улыбка на двести ватт, и все! Этот мальчик… он жив в тебе, жив. Я вижу его, всегда видела, правда!

– Спасибо, родная…

– Как я в тебя влюбилась! Но уже тогда понимала, что безнадежно, что никогда мне не попасть в твою сказку. Я Иве все уши про тебя прожужжала, а она мне сказала: «Какое счастье, что ты его больше никогда не увидишь!» Я спрашиваю: «Почему?!», а она: «Потому что он может разбить тебе сердце!» Господи, неужели это оттуда тянется?!

– А ведь она права была, твоя Ива.

– Такой ты был, да?

– Такой.

– И много сердец разбил?

– Да порядочно. Пока… пока самому не досталось.

– Это ты про Строгановку?

– Все-то ты знаешь! Мама небось рассказала?

– Ну да.

– Не знаю, что бы из меня вышло, если б не этот облом. Так и катился бы по жизни прекрасным принцем…

– На черном коне, – сонно пробормотала Лида и зевнула.

И потом ей всю ночь снилось, что они с Марком скачут вдвоем на черном коне по длинной дороге среди холмов, рек и лесов – Лида сидит впереди, прислонясь к плечу Марка, а он обнимает ее и время от времени целует…

Лида с Марком еще в Москве решили, что Новый год будут встречать у Синельниковых, а на Рождество позовут всех к себе. Они собирались отправиться в гости часам к десяти, и Лида не особенно торопилась. Марк сказал, что Илюшка не рвется домой, поэтому они решили, что заберут его первого января, когда все напразднуются вволю и отоспятся. Но Марк с утра вдруг развил какую-то бурную деятельность и без конца разговаривал по телефону. Наконец, он признался, что его позвали в училище на торжественный вечер.

– Не совсем вечер, это днем будет, в два часа. Придется идти, а то неудобно – они так настаивали. Пойдешь со мной? Училище посмотришь, может, удастся ту фотографию у них выцыганить… Фуршет будет!

– Ну, пойдем. Но как-то странно – тридцать первого декабря, под самый Новый год! Не могли, что ли, раньше назначить?

– Такая традиция, что делать! Мы оттуда прямо к Синельниковым, так что ты сразу наряжайся.

Сам Марк облачился в черный костюм и даже нацепил галстук-бабочку. А Лида первый раз надела новое платье, которое привезла из Москвы, – для должности замдиректора ей пришлось обновить весь гардероб и отказаться от любимых джинсов. Длинное платье цвета морской волны удивительно шло Лиде, подчеркивая идеальную, как утверждал Марк, линию бедер. Увидев ожидающую их машину, Лида несколько удивилась, но Марк сказал, что это училище расстаралось, чтобы не замерзли по дороге.

Лида ни разу не была в училище, поэтому не обратила внимания, что здание, куда ее привез Шохин, мало похоже на учебное заведение, и рассеянно поднялась вслед за Марком на второй этаж. Марк открыл перед ней дверь – входи! Лида вошла и обомлела: это был небольшой, нарядно украшенный зал. Поперек стоял стол, накрытый красной скатертью, из-за которого им улыбалась дама в розовом костюме с высоким пучком на голове, а у стеночки выстроились в ряд все Синельниковы с Илюшкой, который подпрыгивал от волнения.

– Это что? Зачем? Ничего не понимаю…

– Спокойно! Иди сюда. – Марк взял Лиду за руку и подвел к столу регистрации, а Наталья с Сережкой встали по бокам как свидетели.

– Дорогие Лидия и Марк! В этот знаменательный день…

Лида зажала рот рукой, а слезы так и хлынули у нее из глаз. Господи, и как Марк это устроил?! Тридцать первого декабря?! Она так и прохлюпала всю церемонию, хотя Марк шептал ей на ухо:

– Перестань реветь. Ну что ты меня позоришь! Все решат, что тебя выдают насильно!

Лида кивала, но слезы не унимались. Она плохо воспринимала происходящее, но в нужный момент сумела произнести «Да!». Только когда Марк ее поцеловал, Лида слегка пришла в себя. Под марш Мендельсона они всей гурьбой вывалились в коридор, а потом, после шквала взаимных объятий и поцелуев, после поздравлений и шампанского, «молодые» вместе с Илюшкой, наконец, оказались в экипаже, стилизованном под огромные сани и запряженном тройкой, который лихо промчал их по Трубежу под звон колокольцев. Марк закутал Лиду вместе с Илюшкой в огромный отцовский тулуп – мороз стоял нешуточный. Илюшка был в полном восторге, когда его завезли обратно к Синельниковым. А Марк с Лидой отправились к себе, чтобы передохнуть перед застольем.

Сюрприз, шампанское, тройка – в результате Лида так захмелела, что Марк никак не мог довести ее от калитки до дому, и они плюхнулись, хохоча, прямо в снег на полдороге. Лида лежала, раскинув руки и запрокинув голову, и смотрела, щурясь, в уже вечереющее небо, а Марк тормошил ее и уговаривал подняться:

– Лид, вставай! Простудишься! Нельзя долго на снегу валяться!

– А я не на снегу! Я на тулупе! Иди ко мне! – И Лида распахнула полы тулупа.

– Да что ж это такое…

Марк улегся сверху, поцеловал ее, вгляделся пристальней и рассмеялся:

– Лидка! Ты пьяная! Первый раз в жизни вижу тебя пьяной! Сколько ж ты выпила шампанского?

– Никакого… шапас… шампанского… Это от счас… сейчасья… От счастья!

– И кого я только взял в жены! Алкоголичку?

– А ты еще и не взял! У нас не было… как это… первой брачной ночи!

– И не будет. Зато будет первый брачный вечер. У нас все не так, как у нормальных людей. Поднимайся! У нас часа четыре есть. Ну, вставай, вставай!

– Зачем… вставай? Хочу прямо здесь!

– Артемида, холодно! Совсем с ума сошла! Отморозим все, на хрен!

– Не успеем… Я горячая…

– Это точно! Ну, давай, потихонечку… Нет, это ж надо! Напилась в зюзю…

Кое-как они добрались до дома, потом – значительно быстрее! – до постели. Марка все время разбирал смех – уж больно забавно выглядела Лида. Но, несмотря на некоторую комичность ситуации, все у них получилось очень даже бурно и пылко, хотя и несколько сумбурно. Лида тут же заснула. А Марк обнимал ее и все усмехался, вспоминая подробности их скоропалительной женитьбы. Потом и сам задремал. Проснулись они в полной тьме.