Кусая ногти, добрела до проезжей части, постоянно оборачиваясь. Странно, но за мной никто не следил. Наверное, Арслан не успел дать соответствующих распоряжений или же надзор был лишь за детьми. Собственно, кто я такая? Исчезну — так все только обрадуются.

В мои мысли врывается тихий голос, раздающийся из-за деревьев, и я слышу, как меня кто-то зовет. Смотрю туда, откуда раздается звук. И вижу, как из-за деревьев выходит Гена. Сначала отшатываюсь и хочу сбежать, отчего-то чувствуя страх. Он меня очень напугал, появившись будто из ниоткуда.

Но потом заставляю себя замереть на месте и из уважения к нашему с ним прошлому хотя бы выслушать. Что ни говори, я многим обязана этому человеку и по-прежнему чувствую вину перед ним, что ничем не отплатила за годы, которые он посвятил заботе о нашей семье. Пусть он меня предал, но всё же я долго считала этого человека родным.

— Лялька, поди сюда, — говорит он тихо, с опаской заглядывая мне через плечо, — поговорить надо.

— Ген, мы уже всё обсудили, — произношу устало, однако шаг к нему делаю, рассматривая потрепанный вид и осунувшееся лицо. У Гены в руках коричневая барсетка и больше ничего. Одет, как обычно, в прямые синие джинсы и серую рубашку с короткими рукавами.

— Всё, да не всё, — он даже пытается улыбаться и жадно оглядывает меня с ног до головы, отчего хочется поежиться, но я лишь обнимаю себя руками и прикусываю губу.

— Да, понимаю, мы должны забрать свои вещи… — пытаюсь найти причину его появления. Может, он хочет перед рейсом отдать мне вещи и попросить обратно ключи от квартиры? Это и понятно. Зачем чужим людям доступ к его жилищу. Вдруг вспоминается ремонт, который я сделала до всех этих событий в нашей с дочкой комнате. А она его даже не увидит.

— Какие такие вещи? Да ты что? Думаешь, на улицу вас выгоню? — хмурится Гена, глядя недовольно и сурово. — Наоборот, лялечка, я помириться хочу.

— Ген, — решительно мотаю головой в отрицании, — зачем? Зачем нам мириться? Ты поступил подло, уговорив меня отправить дочку в лагерь, но я тоже дура наивная, думала, что ты обо мне как отец заботишься. Не разглядела твоих настоящих чувств. Сама виновата. Села на шею к тебе, принимала заботу как должное, а надо было самостоятельно вставать на ноги.

Гена внимательно слушает, пока я выговариваю всё, что накопилось в душе. А ведь, действительно, мне нужно было высказаться, причем я этой потребности в себе не замечала, но, изливая душу, ощущаю, как становится легче.

— Вы мне никогда в тягость не были, и Лизу я люблю, но бес попутал… — морщится и машет рукой, потом сжимает крепко губы. — Не прав я был. Признаю. Я же не сразу тебя полюбил, ляль. С мамой твоей мы счастливы были, пока она не заболела. Я не выбирал такой путь, чтобы в почти дочку втемяшиться.

— Ген, не надо, прошу тебя, ради нас обоих, — искренне уговариваю его перестать, не желая слушать о любви. Каждый раз его слова о ней будто вспарывают мне сердце острыми когтями.

— А что мне делать? Как дальше жить теперь без вас?

От боли в его голосе мне и самой хочется плакать, и я из сострадания делаю к нему пару шагов, кладу ладонь на плечо и слегка сжимаю:

— Может быть, со временем всё изменится, Ген… Ты найдешь кого-то…

Не успеваю и глазом моргнуть, как боковым зрением замечаю короткий взмах Гениной руки. Он выбрасывает ее вперед, как будто хочет камень метнуть, и я чувствую легкое жжение в области шеи, расширяю глаза и смотрю на него в недоумении.

— Что ты мне вколол?! — сиплю, хватаясь рукой за место укола и чувствуя, как он подхватывает мое расслабленное тело. Пустота и темень уволакивают меня в свои цепкие объятия.

Глава 43

Очнувшись, чувствую ломоту в теле и сухость во рту, а также неприятное жжение в области шеи и резь в глазах. Пытаюсь встать и проморгаться, облизываю сухие губы и испуганно озираюсь по сторонам.

Обычный одноместный номер дешевой гостиницы. Большая кровать, с которой пытаюсь сползти. Низкий квадратный столик, промятое коричневое кресло, грязные желтые обои и приглушенный свет от лампы на тумбочке.

Шарю ногами по полу и нахожу ступнями кроссовки, пытаясь встать, но тут открывается дверь ванной комнаты и оттуда выходит Гена, поправляя зачесанные назад волосы с проседью. Испугавшись, сажусь прямо и шарю глазами по нему в поисках заготовленного шприца, но он, зло усмехнувшись, догадывается, что я ищу в его руках, и показывает их мне, растопырив пальцы.

— Не буду больше ничего колоть, сама никуда не убежишь теперь, лялька.

— Зачем ты так со мной, Ген? — спрашиваю тихо, привставая с опорой на тумбочку, ноги трясутся, а голову простреливает болью. — Как ты мог? Почему ты делаешь всё исподтишка? Разве я не была с тобой откровенна? Чего ты хочешь добиться?

Складывает руки на груди и качается с носка на пятку, пожевывая губу.

— А мне твоя откровенность не надобна, Оксана. Я на тебя и твою мать жизнь положил, а теперь меня за борт выбрасываешь? Так не пойдет.

— Но… Ты хочешь меня насильно с собой держать? Зачем тебе это? — со страхом изучаю его лицо, понимая, что так просто от него не отделаться. Он пойдет на многое, даже на преступление, он очень хорошо сыграл роль доброго дядюшки на дороге, но теперь я вижу воочию— он не такой покладистый, заботливый и благодетельный, каким я считала его всю жизнь. Сейчас я четко вижу того мужчину, который набросился на меня в машине. Человека, который долгие годы меня тайно вожделел и, не добившись взаимности, готов добиться ее силой.

И понимаю, что его нельзя злить, надо действовать с хитростью. Я не связана, не под воздействием лекарств, он будет отлучаться, обязательно будет, и я сбегу, а там останется лишь позвонить…

— Ты моя жена, забыла?

Вздрагиваю от жесткости его тона и неверяще мотаю головой.

— Жена, жена, — повторяет намеренно это слово, явно наслаждаясь звучанием статуса. — Со временем ты к этому привыкнешь. Смиришься. Любить меня необязательно.

— Как ты себе это представляешь, Ген? — меня начинает потряхивать от напряжения, и, как обычно, на смену страху приходит смех. — Господи, ну это же смешно, Ген! Ты просто подумай! Связывать меня будешь? Рот мне залепишь? Лекарствами обколешь? Как ты себе нашу жизнь видишь? Я же свободный человек со своей волей! Уйдешь в рейс, меня и след простыл. Ген, давай ты меня по-хорошему отпустишь…

Подходит ко мне быстрым шагом и прижимает к себе за талию, я не успеваю даже опомниться, как он начинает выплевывать мне угрозы прямо в лицо, обдавая запахом ненавистного дешевого одеколона. Упираюсь руками в неожиданно сильного, жилистого мужа и с оторопью слушаю.

— А про дочку забыла, лялька? Это вряд ли. Я ее буду рядом держать. Захочешь пообщаться— будешь со мной ласкова. А будешь холодна— я девочку твою обижу. Поняла?

Отбрасывает меня в сторону, и я ударяюсь задом о край тумбочку, но даже не думаю потирать ушибленное место. Ослепленная злостью, набрасываюсь на мерзавца:

— Только посмей, только посмей хоть словами коснуться моего ребенка! Я сбегу от тебя до того, как ты сделаешь шаг к моей девочке! Она под надежной охраной, ты никогда не сможешь добраться до нее! Чем ты собрался меня шантажировать, Гена? Ты смешон, пытаясь сравняться с могуществом Бакаевых.

— Да? Ты так думаешь? — заламывает бровь и оглядывается на дверь, которая открывается после поворота ключа.

В номер ступает полная незнакомая женщина в черных очках с длинными темными волосами. Не сразу понимаю, что это парик, но, когда она снимает его и очки, догадываюсь, что это тетя Валя. Значит, они действовали заодно? В непонимании тру лоб и онемевшими губами пытаюсь задать вопрос, но сестра Гены меня опережает:

— Давно не виделись, Оксана. Сколько лет, сколько зим, совсем тетку забыла, — качая головой, проходит вглубь номера, присаживаясь в кресло, предварительно стряхнув с него пыль и брезгливо поморщившись. Вересова дорого одета, синее платье сидит на ней идеально, хоть и неспособно скрыть полноту. Скрещивает пухлые руки на эксклюзивной сумке и оценивающе на меня смотрит.

— Ну что молчишь?

— Пытаюсь понять, что вы задумали.

Очевидно, что это тетя Валя снабдила Гену лекарством и шприцем, выходит, они сообща следуют какому-то плану. Думай, Оксана, думай… У всех свои цели и мотивы. Что нужно Вересовой? Она явно хочет уйти от ответственности, не зря прячется под париком и носит темные очки, а Гена хочет получить меня и забрать дочь у Бакаевых. Говорит так уверенно, будто имеет на руках выигрышные карты. Я просто обязана догадаться, какие именно, пока он не сделает ход.

— Гена меня о помощи попросил. Брат же родной. Я всегда хотела помириться, — вздыхает тетя Валя, поправляя растрепанные из-за ношения парика волосы. — Понимаешь, Оксанка, из-за того, что мы с тобой натворили тогда с детьми, вся моя карьера под откос могла пойти. Но я ради тебя пошла на подлог, сжалилась над тобой, горемычной. Не смогла видеть твои слезы.

— Ладно, хорош тут заливать, — обрывает ее грубо Гена, подходя ближе и садясь на край кровати.

Я же так и продолжаю стоять, изучая противников. Их разговоры и реакции нужно очень тщательно анализировать.

— Что не так, Гена? — прикладывает руку к груди и возмущенно морщит нос. — Оксана мне как родная.

— Деньги тебе роднее всего, Валька. Не хотела ты, чтобы она под ногами болталась и секрет твой выбалтывала о яйцеклетках, которые ты подменила. А то бы пошла к Бакаевым на детей смотреть тайком, тебя бы подставила…

— Гена, ты снова начинаешь?! — вспыхивает тетка и порывается встать. — Мне уйти?!

— Сиди, заполошная. Лучше покажи, что ты в чемодане своем принесла.

— Я, конечно, позаботилась о том, чтобы нас с тобой не привлекли к уголовной ответственности, Оксана, — продолжает как ни в чем не бывало, доставая из сумки какие-то документы и флешку, выкладывает поочередно на стол. — В таких делах важна предусмотрительность. Сначала эти люди тебя умоляют, а потом заявление пишут. Поэтому я всё зафиксировала. Здесь аудиозапись, как Бакаева Диляра просит произвести замену яйцеклеток и скрыть от мужа. Распечатки из банка о перечислении мне на счет суммы, названной ею на записи, перечисленной в тот же день, — взмахивает указательным пальцем и берет в руки флешку. — А также видеозапись оплодотворения эмбрионов твоими яйцеклетками.

— Помнится, вы говорили, что о оплодотворении донорскими яйцеклетками просил Бакаев, а не его жена? — уточняю у тетки, вспоминая события прошлого.

— Какая теперь разница? — передергивает она плечами, и я понимаю, что буквально задыхаюсь под завалами ее лжи. На каждом шагу она врала, даже в ненужных мелочах.

— И что вы хотите делать со всем этим добром? — интересуюсь, затаив дыхание.

Глава 44

В ожидании ответа перевожу взгляд с одного лица на другое, чувствуя удушающую неприязнь к этим двум людям. У нас с ними одна фамилия, и я ощущаю сильную потребность сменить ее как можно скорее, чтобы не иметь с Веросовыми ничего общего. Сразу же это сделаю, как только смогу. Как только вырвусь отсюда и разберусь со всеми проблемами.

— Отдам материалы Диляре Юсуповой, — подает голос тетка Валя, не сводя с меня глаз, — за определенную сумму, достаточную для того, чтобы безбедно существовать за границей. Я прекрасно устроилась в Болгарии. Купила себе дом. Девочка, ты тоже можешь жить по соседству. Или пока пожить у меня. Недвижимость там по цене даже дешевле, чем в столице. Гена в рейс уйдет, а мы с тобой и Лизой точно скучать не будем, — после своих разглагольствований расплывается в акульей улыбке, от которой мне хочется зажмуриться. Она вписала меня и дочку в свою будущую жизнь, даже не спросив моего на то мнения.

Инстинктивно хочу предостеречь глупую бабу, прекрасно понимая, что нельзя шантажировать сильных мира сего. Неужели она не понимает, что ей не поверят, когда она скажет, что уничтожила материалы и любые их копии? Эта история стара как мир. Шантажист требует деньги, тратит их, потом возвращается за новой дозой, пока тот, кого шантажируют, не понимает, что с него хватит и он готов на кардинальные меры.

Тетка подпишет собственный приговор, попросив денег у Юсуповых.

Но я осекаю сама себя, проглатывая рвущиеся наружи слова. Поменьше говори — побольше услышишь, гласит народная мудрость, и я следую ей неукоснительно. Пусть, пусть они утопают в своих грандиозных планах, которые рассыплются, как замки из песка, ведь они точно такие же ненадежные.

— Если ты отдашь ей эти материалы и она их уничтожит, что это будет значить? — тяну время, пытаясь связать воедино имеющиеся у меня ниточки.

— Она сможет опровергнуть всю клевету, вываленную на нее в СМИ, — довольно объясняет тетка, — не боясь, что где-то всплывет правда.