— Что за ересь ты несешь? — проговаривает совершенно спокойно, заставляя почувствовать себя истеричкой. — Конечно, я могу понять, ты выносила этих детей девять месяцев, и тебе кажется, что они твои. Но ты, — снова оглядывает меня с ног до головы, заставляя поежиться от презрения в голосе, — всего лишь живой инкубатор.

— Но как же… — растерянно шепчу, вонзая ногти в ладони. — Вы же видите, что девочка — точная моя копия! И почему вы называете ее Альбиной? — вскидываю взгляд, смазывая языком пересохшие губы. Они шершавые, чувствую кусочки кожи и соленый вкус крови. Я уничтожаю себя по частичкам, терзая зубами губу и причиняя боль собственным ладоням. Но эта боль не помогает справиться с волнением и страхом…

Почему он называет Лизу другим именем?!

— С чего бы ей быть твоей копией, если твоей крови в ней ни одной капли? — Бакаев вздергивает бровь, его щека дергается, и это первая нервная реакция с его стороны. Я так пристально слежу за ним, как будто хочу найти хотя бы мизерную долю сочувствия. Но его нет, на лице мужчины напротив только холод, сталь и угроза.

— Подойди сюда, Оксана, — приказывает он.

Не знаю, что он задумал, но медленно ступаю, готовая к чему угодно. Ощущаю себя сомнамбулой, таблетки дают тормозящий эффект. Но мне нужна ясность ума! А вместо этого я делаю шаг в пропасть, осознавая, что упаду и разобьюсь насмерть.

— Шевелись быстрее! — снова командует Бакаев, и у меня сердце уходит в пятки, а волоски на коже привстают. Я неадекватно сильно реагирую на него, глубокий приятный голос странно резонирует с чем-то исконно женским внутри моего тела. Меня противоестественно тянет к этому мрачному человеку. Чувствую себя маленький мышкой, которую заманивает в ловушку огромный черный кот. Опасный кот с острыми зубами. Боже, почему у этого мерзкого человека такой приятный голос?!

— А теперь поверни свою безмозглую голову направо. Видишь портрет? Это Альбина Бакаева, моя бабушка. Тебе ни о чем не говорит ее сходство с Альбиной? Возможно, теперь у тебя отпадут все вопросы.

Я действую по его указке, всматриваясь в большой портрет, искусно вписанный в интерьер этой огромной библиотеки, по размеру вместившей бы, наверное, не менее двух Гениных квартир.

С портрета на меня пристально смотрит светловолосая женщина в старинном платье с благородной осанкой. Прямо как живая. Даже оторопь берет. И она действительно очень напоминает мою Лизу. Но разве это что-то значит? Нет, ерунда. Совпадение. Я светловолосая, и Лиза тоже. У нас одинаковые зеленые глаза, чуть вздернутые носы, даже губы одинаковые, полная нижняя, и верхняя, похожая на изогнутый лук.

— Но… — теряюсь и бегаю глазами по роскошному ковру, по его витиеватым узорам, лишь бы не встречаться с ледяным взором Бакаева, но он делает стремительный бросок ко мне, как кобра, ловя мою шею жесткой хваткой, распластывает ладонь по шее сзади и приподнимает мое лицо к своему. Дышит на меня своим горячим дыханием. Жарким, как огонь в самой преисподней.

Но я не чувствую смердящего запаха его гнилой натуры, нет. Вместо этого меня обволакивает терпким мужественным ароматом, от которого кружится голова и умирает сопротивление внутри. Мои руки невольно вцепляются в его пиджак, комкают идеально-гладкую ткань, а он заставляет привстать на цыпочки и вытянуться, изогнуться под него. Такая жуткая, странная близость, которой я не желала.

— Ты доставила мне массу проблем, Окса-а-на, — снова тянет он мое имя, дергая за волосы на затылке. Болезненно и остро. — Спрятала моего ребенка, а мы с женой переживали смерть дочери. Зарина не знала сестры. Я сотру в порошок весь перинатальный центр вместе с твоей родственницей Валентиной. Это же она поспособствовала подделке свидетельства о смерти? Отвечай! — встряхивает меня, как какую-то безвольную куклу на веревочках.

— Что вы сделаете со мной? — ломаным голосом обращаюсь к садисту, сжимающему мое тело тисками. Ничего не говорю про тетю Валю, потому что я совершенно запуталась. Он уже выяснил всю информацию? Что он знает конкретно? Сказать правду и подставить ее? Чьи яйцеклетки были использованы? Точно ли мои?

Вдруг тетя Валя меня обманула и тогда Лиза — не моя дочь?!

— Тебя бы стоило убить за то, что ты натворила. Или посадить в тюрьму. Но мне ни к чему проблемы. Из-за тебя наша семья скоро окажется в центре скандала. Нам придется придумать достоверную легенду, откуда взялся второй ребенок. Мне некогда заниматься тобой. Ты — отработанный материл. Просто исчезнешь и никогда больше не появишься на горизонте. И будешь до конца своей никчемной жизни благодарна за то, что я тебя пощадил.

— Вы… Может быть, у нас получится как-то договориться? — начинаю умолять, чувствуя, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Скулю, трепыхаясь в руках мучителя. Придумываю на ходу, бормочу бессвязный бред: — Я не встречалась с вашей женой, она меня не знает, не видела… Не хотела встречаться с суррогатной матерью, и это же хорошо! Сейчас это к лучшему! Можно что-то придумать, я могу быть няней, репетитором… Пожалуйста, Лиза — мое всё. Я не смогу без нее…

Он какое-то время молчит, едва-едва ослабляя хватку, и я бешено глотаю кислород, который еще остался в напитанном страшным напряжением воздухе. Так тяжело и жутко, что я цепенею в ожидании ответа.

Вдруг он согласится… Боже, я так мало у тебя просила! Пусть Бакаев помилует меня…

— Когда ты ехала сюда, ты это задумала? Считала, что сможешь меня уговорить, чтобы я дал тебе какое-нибудь местечко рядом с дочерью? Это даже не смешно, Оксана, — припечатывает меня к земле. — Повторяю, она не твоя, забудь о ней. Могу дать тебе номер психолога, обратишься за помощью. Она как раз занимается нашей Зариной, потому что всю свою жизнь моя дочь мучается от чувства неполноценности и неосознанного чувства потери. Из-за тебя. Ты лишила ее сестры, а она это чувствует.

— А может, из-за вас и вашей жены? — резко выпаливаю я, отталкивая от себя Бакаева. Он даже не шатается, настолько твердо стоит на ногах, в отличие от меня. — Вы не смогли дать своей дочери той любви, которую она заслуживает! И теперь вынуждены водить девочку по психологам. Богатый дом, куча игрушек — это ничто по сравнению с искренней любовью! А вы бездушный человек! Что вы можете дать ребенку? Вы неспособны на любовь и сострадание.

Он не дает мне уйти и хватает на этот раз всей пятерней за подбородок спереди и тянет вверх. От холодности не остается и следа. Я разбудила монстра.

— Стала смелой, да? — гортанно рычит мне в лицо. — Думаешь, раз я так спокойно с тобой разговариваю, во мне всё не клокочет от ярости?! Я готов задушить тебя собственными руками! Только не хочу пачкаться. Будет странно после убийства пойти укладывать спать свою дочку, целовать ее в лоб, желать спокойной ночи, только что расправившись с женщиной, которую она считала своей матерью с рождения.

Вцепляюсь в его руку пальцами, постоянно их перебирая, и в отчаянии шепчу:

— Пожалуйста, пожалуйста, простите, не нужно угроз. Я не права, я переборщила… Давайте договоримся, найдем выход.

— Что конкретно ты хочешь мне предложить? Озвучь, Оксана, — задает он вопрос, убирая руку, а другой вытаскивая платок из нагрудного кармана и подавая мне. — Утри слезы. Ты похожа на утопленницу.

— Я… могу быть… быть вашей любовницей… — тихо-тихо говорю, почти шепчу, понимая, как глупо выгляжу, предлагая этому роскошному мужчине себя. Ту, которую он только что назвал утопленницей.

— Мне всё равно. Я готова на что угодно.

Если он позволит мне видеться с дочерью, я стану есть землю, стоять на битом стекле или выполнять самую грязную работу. Мне не нужна жизнь, в которой не будет моей девочки.

— Может быть, ты и готова, только мне это неинтересно, — кривит губы, одаривая очередным презрительным взглядом. — У меня есть жена. Хочу, чтобы ты исчезла и больше никогда не появлялась в радиусе сотни километров. Узнаю, что пытаешься добраться до моих дочерей, уничтожу. Поняла меня? А теперь выметайся.

— Разрешите мне попрощаться… хотя бы обнять в последний раз… — сиплю, готовая свалиться в обморок.

— Нет, — безжалостно выдает Бакаев. — Альбине нужно привыкать к своему новому имени, новой жизни и к своей настоящей маме.

— Что вы скажете ей обо мне? — спрашиваю безжизненным голосом, понимая, что это всё…

— Скажу, что мамочка улетела к ангелам. Девочки любят сказки. Ей понравится.

Глава 5

Выхожу в ночь, провожаемая суровыми охранниками Бакаева. Прислушивалась, искала глазами дочь, хоть какие-то признаки ее присутствия в доме. Всё тщетно. Ее надежно спрятали от чужих глаз. Но самое главное, что меня отпустили. Значит, еще будет шанс побороться. Я не отступлюсь.

Снаружи встречает перепуганный Гена. Весь прокуренный, до отвращения жалкий в своих попытках выглядеть достойно на фоне сильных мира сего. Он не виноват, что мы слишком несущественные детали в картине мира Арслана Бакаева.

Его жестокие глаза так и вижу перед собой, монументальные по своей сути слова отдаются в сознании. Он просто растер меня в прах, дунул слегка, и я развеялась, не оставив и следа в его жизни.

Что-то заставляет меня вскинуть глаза на особняк. В одном из окон на втором этаже ползет в сторону штора. Источающий угрозу силуэт Бакаева предстает моему взору.

Он просто стоит и смотрит, а я как будто уменьшаюсь, будто бы он придавливает меня своей властностью. Так и вижу в его глазах насмешку и презрение. Он молча требует меня уйти.

— Что он сказал? Оксана, Оксана! — вопрошает Гена, и я слепым взглядом смотрю на него, разлепляю губы и говорю:

— Он сказал, что Лизу теперь зовут другим именем и у нее будет новая мама.

— Увидеться не дал? Ты сказала, что подашь в суд?

— Суд? — горько усмехаюсь. — Бакаев уверен, что я была лишь суррогатной матерью. Что использовались яйцеклетки его жены.

— Что? Как это? — он чешет затылок и расхаживает туда-сюда. — Валька же сказала… Лялька, ты же сама лаборантка, неужели не могла проследить? Ты хоть знаешь, какие тебе подсадили эмбрионы?! Мать вашу, что натворила эта шельма?

— Ген, я в кресле с задранными ногами лежала, откуда я знаю, что она сделала… Я доверяла ей… Мне и в голову не приходило…

Вспоминаю события давних дней. Тетя Валя убеждала меня, что использует мои яйцеклетки, но как обстояли дела в действительности?..

— Но Лиза — полная твоя копия! — повторяет мой путь отрицания Гена, продолжая давить на меня. Мой воспаленный мозг не в состоянии думать разумно. Я просто не понимаю…

— Бакаев показал портрет своей бабушки. Она тоже светловолосая.

— Да?.. Хм… Я думаю, нам необходимо сделать тест ДНК, чтобы прояснить все детали, а еще раньше поехать к Вальке, расспросить ее по-хорошему, гадину такую… — решает Гена, обхватывая меня за плечи и пытаясь увести в сторону машины, которую уже вывез за ворота. — А пока поедем, подумаем о том, что можно предпринять. Не здесь же стоять.

Выворачиваюсь из захвата и бросаю болезненный, сиротливый взгляд на окна особняка.

— Я останусь. Вдруг Лиза выйдет, вдруг ее выведут…

— Ночью? Оксана, не дури. Девочка спит.

— Как она может уснуть, Ген? Она же перепугалась, наверное. Как только все уснут, убежит оттуда, и я ее встречу. Она будет меня искать, обязательно будет, — киваю в ответ на свои мысли, которые озвучиваю невпопад. Обращаюсь к Гене с надеждой в голосе: — Помнишь, как она сбежала из детского садика, когда ей там не понравилось? Я буду сторожить тут.

— Господи, Оксана! — восклицает Гена, и тут к нам подходят два бугая с суровыми непроницаемыми лицами.

— Господин Бакаев просит вас удалиться с территории. Нечего тут отсвечивать. Нам приказано следить, чтобы вы не ошивались возле ворот, — смотрят прицельно на меня, выдавая эту информацию.

— Пожалуйста, можно мне остаться? — бросаюсь к ним, а Гена меня удерживает. Я же готова умолять этих камнеподобных истуканов.

Вспоминаю угрозы Бакаева и с понурым видом тащусь за ворота, забираюсь в машину и сворачиваюсь калачиком на переднем сиденье.

— Пристегнись, Оксана, — требует Гена, но я лишь качаю головой. Тогда он перегибается через меня, пытаясь поймать ремень безопасности, и тут меня прорывает. Я должна на ком-то отыграться, выместить злость, страх и боль!

Так случается, когда я бессильна что-то сделать. Мне обязательно нужно найти жертву, которая примет на себя все то, что накопилось внутри и требует выхода.

— Почему ты ничего не сделал? Почему? — колочу его по плечам, кричу прямо в лицо. — Отпусти меня! Зачем приволок в машину?! Я останусь здесь, у ворот, буду сторожить! А ты отправляйся спокойно спать! Что тебе до Лизы? Она тебе никто! Тебе на нее наплевать! Ты и рад, что ее забрали, ты виноват, ты! Отправил ее в лагерь, чтобы не мешалась под ногами! Ты никогда ее не любил! — Бьюсь уже в объятиях Гены, чувствуя, как он пыхтит в попытках меня удержать. — Ты мне никто, никто! Убери руки!