— Я мог бы попытаться, — сказал он.

И каждый раз перед уходом он целовал меня так, как не должен был бы. Мне это нравилось. Мне нравилось, что он так меня целует.

Это был год, когда кусочек прошлого вернулся ко мне. Ларри тихо и незаметно провел переговоры, не упоминая моего имени, о покупке здания и земли, на которой оно стояло. Это место было известно как «Диггерз Армс».

Сейчас это была покинутая гостиница, она досталась мне почти задаром. Перекресток, на котором она стояла, так и не стал центром пересечения больших дорог.

Я знала все это, так как собирала сведения о «Диггерз Армс». Я купила его довольно дешево и не строила никаких планов, ожидая, когда наступит время действовать. Теперь я могла ждать термитов, которые изгрызли бы опоры под желобами для воды, чтобы здание, побелевшее от бесконечного солнца, упало от искры костра какого-нибудь грабителя.

Глава третья

I

Бывает так, что каким-то людям попросту не можешь в чем-нибудь отказать. Так было со мной, когда Кэйт попросила меня съездить в Холмы Лэнгли. Однажды вечером она пришла в мой офис. Ее лицо было искажено беспокойством. День был тяжелый — было начало лета. Она еще больше располнела за последнее время. На лбу и верхней губе у нее выступили бисеринки пота. Я послала Сьюзен Хиггинс приготовить чай.

— Я оставила Ларри внизу, — сказала Кэйт, усевшись, — он ждет на улице.

— На улице? Почему он не поднялся сюда?

— О, я уверена, что будет лучше, если я скажу это сама. Ларри всегда все портит, когда просит о чем-либо, особенно у женщины.

— Что же это такое, о чем он хотел меня попросить.

— Это не для Ларри — это для нас всех. Он хочет, чтобы ты поехала в Лэнгли Даунс, Эмми. Роза собрала вещи и уехала туда, и она забрала с собой детей. Мы хотим, чтобы ты поехала к ней.

— Вы знаете, я ведь не была в Лэнгли Даунс больше семи лет и не хочу туда возвращаться.

— Да, — Кэйт торопливо кивнула, и перья на ее шляпке сильно заколыхались. — Но старый Джон часто просил тебя, не так ли? Я хочу сказать, что тебя ждут там в любое время.

Мне пришлось признать ее правоту. Каждый раз, когда дети со своим дедушкой ехали в Лэнгли Даунс, меня убеждали поехать с ними. Так как дела в универмаге шли все лучше и требовали от меня меньше внимания, я могла бы совершать недолгие визиты. Но я не хотела ехать с Розой и не могла оставаться там без нее, так как другие могли бы заметить трещину в наших отношениях. Поэтому я извинялась каждый раз, что не могу поехать, но Джон Лэнгли продолжал приглашать меня. И сейчас я покачала головой.

— Я не могу поехать. Здесь слишком много…

Она прервала меня, замахав руками.

— Ты выслушаешь меня? Она и Том подрались. Они дрались полночи и обзывали друг друга по-всякому, и мне рассказали, что Роза собрала сумки, взяла детей и умчалась в Лэнгли Даунс сегодня утром. Это даже было бы неплохо, пойми, если бы этот никчемный Далкейт не находился сейчас в Роскомоне.

Я поняла, что она имела в виду, поняла причину ее волнения.

— Почему не послать за ней Элизабет? Она лучше меня сыграет роль компаньонки.

— Разве не невестка затеяла всю эту шумиху? И тебе ли не знать: ведь она потеряла собственного мужа и не может найти себе места, когда видит рядом женщину, у которой есть муж. А моя прекрасная Роза готова натереть себе мозоль, раз уж начала, и невестка не собирается гнаться за ней.

Мне нужно было собраться с мыслями, чтобы найти какой-то выход. Тот, кто мог уладить эту неприятность и даже предотвратить ее — Джон Лэнгли, — был назначен душеприказчиком умершего человека, с которым дружил всю жизнь. Хотя его и не привлекала мысль о морском путешествии и нарушении привычного хода жизни, все же он поехал, так как считал это своим долгом, о чем сухо сказал мне. Я думаю, за нежеланием ехать скрывался страх, что в его отсутствие, когда некому будет сдерживать Тома и Розу, что-нибудь может случиться с ними. Поместье друга, по его словам, было в плохом состоянии, и он намеревался отсутствовать месяц. Уехал он лишь неделю назад.

— Откуда вам это известно?

— Маленькая девочка, которую Роза пристроила на кухне, — единственная католичка в этой протестантской дыре, поверь мне. Ну эта малышка пришла ко мне утром и рассказала. Зная, какие каверзы готовит Роза, я пришла повидаться с Ларри, и уже он пришел повидать Тома. Том пьян. С утра. И не хочет ехать за Розой. Это ужасно — Роза убегает оттуда вслед за этим Далкейтом, а Том и пальцем не 274 шевельнет, чтобы остановить ее. Розе нужен муж, который держал бы ее в узде, а Том этого никогда не понимал… Вот что получается от смешанных религиозных браков… — закончила она не совсем логично.

Рука моя дрожала, когда я разливала чай. — А вы точно уверены, что Далкейт сейчас в Роскомоне?

— Уверена! Из-за Далкейта они и подрались. Невестка начала говорить о нем Розе, та вспыхнула, как огонь, а Тому всегда надо вмешаться, хочет он того или нет. Роза кричала, что поедет в Лэнгли Даунс, чтобы быть рядом с ним, — это все им назло. На весь дом, Эмми! Бездельники-слуги, которые вечно суют свой нос в чужие дела, разнесут скандал по всему городу.

— Что же делать?

— Ее ничто не остановит, я уверена. Нужно что-то делать, чтобы это немного приличнее выглядело. Если там будет другая женщина, то Роза не посмела бы раздувать скандал. А вы подруги…

— Роза и я — не подруги!

— Мне это известно, ты же не думаешь, что я в мои годы ничего не вижу? Но ты должна ехать не из-за Розы, а для всех нас. Для маленьких детей, Эмми, — для них и Джеймса. И для детей Ларри. Для Кона и Маргарет, ты же не хочешь опозорить Кона перед семьей его жены?

— Почему вы сами не едете? — не сдавалась я, хотя уже чувствовала свое поражение. — Кто больше матери нужен там?

Она сжала губы в одну тонкую линию, лицо ее покраснело.

— Я дала слово, что переступлю порог дома этого человека только в случае рождения или смерти, и я сдержу свое слово. И это последнее, что я говорю по этому поводу.

Во мне поднялись раздражение и гнев на эту семейку. Они были неумолимы, непримиримо упрямы, и каждый из них был уверен, что он прав. Неужели я должна буду вечно раздираться между ними, пытаясь помирить тех, кто не мог помириться. Я думала о Розе. Почему из всех людей именно я должна была ехать к ней сейчас. Она слишком часто высмеивала меня, уверенная, что я никуда от нее не денусь. Я не хотела возвращаться туда, где она почти одержала долгожданную победу. Должен быть предел тому, что мне пришлось вынести от Розы, и Кэйт должна знать это.

— Кэйт, я не могу этого сделать! Пожалуйста, не просите меня об этом!

— В семье больше никого нет, кто мог бы поехать.

Это было все, что она сказала, и это был конец спора. Я принадлежу этой семье, и я знаю это. Несколько слов — и я могла бы сбросить с себя этот груз, но тогда я навсегда лишилась бы семьи.


Жалкий вид Ларри угнетал и раздражал меня. Юнис со слезами на глазах подошла попрощаться.

— Постарайтесь образумить ее. Она погибнет, а мы никогда не отмоемся от позора. Скажите ей, что если она сразу вернется домой, то мы… — она не договорила, смутившись.

— Простите ее? По-моему, Розе не нужно прощение.

В последний момент подошел Том, чтобы пожелать мне хорошего путешествия.

— Это ты должен был ехать, а не я, — сказала я ему.

— Я не поеду. Я столько натерпелся. Скажи ей, Эмми, — нет, ничего не говори! Ничего! Скажи, что Том ничего ей не передает.

Он развернулся и быстро зашагал прочь. Юнис запричитала низким от горя голосом:

— Не понимаю! — сказала она. — Не понимаю, зачем все это!

II

Так через семь лет я вернулась в Лэнгли Даунс.

Грубые побеленные стены, широкая веранда, тяжелый запах роз — все осталось таким же. Но я стала другой. Я смотрела на дом с неприятным чувством узнавания. Я поняла теперь, что не забыла сонную тишину вечеров — она сохранялась в моем сердце все эти годы, как и вид безмятежных просторов. Я вернулась к тому, что любила.

Дети шумно бросились ко мне с веранды, едва увидев экипаж. Они окружили меня, радостно, бурно обнимали меня; в этих неопрятных шумных детях я с трудом узнала тех четверых, что приходили ко мне в офис в Мельбурне.

Они не спрашивали о причине моего приезда.

— Вы приехали пожить здесь, миссис Эмма? Сколько времени вы здесь будете жить?

— Сколько вам захочется.

Мы пошли в дом, они отталкивали друг друга от моих сумок и расхватывали сладости и фрукты, присланные Ларри. И я поняла, как глупо было отказываться приезжать с ними сюда все эти годы. Никакой конфликт с Розой не должен был мешать мне находиться с ними в этой другой, более спокойной обстановке. Теперь, когда они были со мной, я больше не боялась Розы.

Мое напряжение и неловкость исчезли, стоило мне войти в глубокую прохладу холла. Мэри Андерсон уже спешила ко мне от кухонных помещений: ей уже объявили о моем приезде.

— Добрый вечер, миссис Лэнгли. Добро пожаловать в Лэнгли Даунс.

И странно, вспомнив ее давнюю преданность Розе, в которой не было для меня места, я поняла, что она искренне мне рада. Словно мое присутствие сняло камень с ее души.

Розы в Лэнгли Даунс не было.

— Она уехала сегодня утром, миссис Лэнгли, — сказала Мэри Андерсон. — Сама правила лошадьми. — Она кивнула головой в сторону загона. Может быть, случайно, но в этом направлении находилось поместье Роскомон.

Я провела вечер с детьми, наблюдая, как они выполняют акробатические упражнения на колючей траве. Я не делала замечаний Энн за ее шумное поведение, для меня было откровением видеть ее теперь, сбросившую маску благовоспитанной девочки, какой она была в классной комнате в Мельбурне. Ее носки порвались, а кисти рук покрылись царапинами от жесткой травы. Над правым глазом быстро набухала шишка, которую она посадила, ударившись о каменный бордюр клумбы. Но она была бесконечно счастлива, во всем старалась не отставать от братьев и, в отличие от своей матери, не обращала внимания на поражения.

В конце вечера мы нарезали полную корзину роз для моей спальни.

— Расскажите нам о бабушке, — попросил Джеймс. — Дедушка рассказывает нам о ней каждый раз, когда мы бываем здесь.

Мы сели у красивой, ничуть не грустной могилы в углу розового сада, и я сочиняла истории о женщине, которую никогда не видела, а только немного представляла по рассказам Джона Лэнгли. Я рассказывала детям о том времени, когда она приехала сюда, когда не было еще церквей и кладбищ. То, что я им рассказывала, было, в сущности, историей дома, воспоминанием о том, как распланировали и посадили этот розовый сад для их бабушки. Они притихли, слушая меня, их шумливость сменилась мечтательной усталостью. Когда тени деревьев дотянулись до загонов, дети охотно пошли со мной в дом, такие же послушные и приличные, какими всегда были по вечерам в Мельбурне.

Уже почти стемнело, когда вернулась Роза. Я сидела в гостиной и через французское окно смотрела, как уходит свет, как сгущается во дворе тьма, оставляя только яркую малиновую полосу на небе. Деревья казались на его фоне черными. Я услышала быстрые шаги Розы на дорожке, от конюшни к дому, затем на веранде.

— Ну, Эмми! Мне сказали, что ты приехала. — Она сделала несколько шагов в глубь комнаты. — Ты приехала, чтобы быть моим сторожем?

— Никто не сторожит тебя, Роза.

Она с размаху бросила кнут на стол и швырнула туда же шляпу.

— А может, шпионить за мной? За этим они тебя послали?

— Том думал, что тебе нужен будет… хоть кто-нибудь.

— Со мной дети. Больше мне никто не нужен.

— А здесь никого? Никого больше нет?

— Никого из этих шпионов. Мне надоели их проповеди. Я делаю то, что они не прочь были бы делать сами, — будь у них побольше смелости. Они завидуют мне, потому что я свободна.

— Никто не свободен. В это только дураки могут поверить. — Я встала и прошла мимо нее к двери. Было слишком темно, а приносить сюда лампу не хотелось. — Я больше не буду тебя воспитывать. Я тебе ничего-ничего не дам больше, пока ты сама меня не попросишь.

III

Все продолжалось в том же духе уже неделю. После завтрака Роза уезжала верхом на лошади и возвращалась на закате. Она отказывалась брать с собой грума и не сообщала, куда едет. Но мы знали, что она ездит в Роскомон. Мы точно знали: об этом сплетничали слуги в самом Роскомоне. Я чувствовала, что подвела Кэйт и Ларри, так как не делала ничего, чтобы остановить Розу. Но для нее это был период безумия, и он должен был сам собой прекратиться, если никакое другое потрясение не выведет ее из этого состояния. Каждый день я молила Бога о том, чтобы скорее приехал Джон Лэнгли.