— Подумать только! Ну и фамилия!

— Да, необычная... Это старинная фамилия дворян из Оверни. Весьма почтенное семейство... Правда, вконец разорившееся. Конечно, есть земли, есть обветшавший замок и... надежда: ее внушает совершенно необычайная красота мадемуазель. Настоящий подарок Небес, который непременно нужно продемонстрировать при дворе. Эта благая мысль пришла в голову одной из ее тетушек, канониссе, что дружит с аббатисой из Фонтевро, а аббатиса — сестра мадам де Монтеспан и очень близка с ней. Но вы, очевидно, не знаете, кто такая мадам де Монтеспан?

— В монастырской школе ходили разные слухи... Я училась в монастыре, который расположен в двух шагах от королевского замка, так что придворные новости волновали нас всех. Я прекрасно знаю, кто эта дама, о которой вы говорите. Но не понимаю другого: по слухам, маркиза очень ревнива, и рекомендовать ей девушку такой необыкновенной красоты, по крайней мере, неразумно.

— Вы не знаете всей подоплеки. Великолепная маркиза в волнении, она видит, что страсть короля к ней постепенно угасает, что Его величество все больше привязывается к воспитательнице своих незаконных детей, вдове Скаррон, которой он недавно пожаловал титул маркизы де Ментенон. Маркиза де Монтеспан ненавидит эту презренную выскочку. Между прочим, должна заметить, что наша госпожа относится к новоиспеченной маркизе не лучше. И она сама, и герцог Филипп в дружеских отношениях с фавориткой, и поэтому герцогиня охотно согласилась принять под свое крыло прекрасную Анжелику. Самой госпоже де Монтеспан поселить ее у себя было бы, конечно, невозможно...

— Теперь я уже совсем ничего не понимаю, — вздохнула Шарлотта.

— Все очень просто. Маркиза надеется привлечь... взоры короля к девушке, которая будет ей всем обязана и которой она не опасается. Я сказала вам, что Фонтанж божественно хороша, но не сказала, что она глупа, как пробка. Вспыхнувший огонь долго гореть не будет, Его величество скоро оставит ее, но за это время Ментенон уйдет в тень, и ей уже не занять прежнего места в сердце короля. Вот причина, по которой наша прекрасная Анжелика отправилась в гости к великолепной маркизе де Монтеспан и...

Мадмуазель де Теобон внезапно остановилась на полуслове и испытующе оглядела Шарлотту.

— Я говорю, говорю, говорю, и вдруг подумала: не слишком ли вы молоды, чтобы выслушивать подобные истории?

— Я готова их выслушивать, видя в них знак доверия, а мне оно очень дорого, и я бесконечно вам благодарна, потому что чувствую себя уже не так одиноко в этом огромном дворце... Мне кажется полезным знать тех людей, с которыми предстоит встречаться. И надеюсь, что вы скажете хоть несколько слов о мадемуазель Дезадре и мадемуазель фон...

— Венинген! Вам придется привыкать к немецким именам. О милой Элеоноре можно сказать только одно: она самая чудесная девушка на свете! И самая веселая! По-французски она говорит так причудливо, что герцог Филипп не может удержаться от смеха и хохочет вовсю! Герцогиня Елизавета, естественно, к ней очень привязана и, конечно, переживает ее предстоящий отъезд. Дело в том, что Элеонора помолвлена. Ее жених, эльзасский дворянин с труднопроизносимой для нас фамилией — фон Ратханхаузен, — владеет землями где-то под Страсбургом, но я-то думаю, что Элеонора будет жить больше здесь, чем там. О Жанне Дезадре можно сказать, что она не только образцово исполняет свои обязанности, но и сама образец камеристки: умеет не стушеваться в самой сложной ситуации, и надежность ее не имеет себе равных. Она поставлена старшей над фрейлинами нашей госпожи, но не думаю, чтобы мы доставляли ей много хлопот, тем более что забота о порядке в наших покоях возложена на меня. Для уборки и разных услуг у нас есть шесть горничных, и я в свое время вас с ними познакомлю. Вашу горничную зовут Мари Шарло, работает она добросовестно, но предупреждаю — большая болтушка. Однако она никогда не переходит границы дозволенного и не подразумевает никакой нескромности. Она болтает исключительно из удовольствия поболтать. Сейчас я пришлю ее вам, и она поможет вам устроиться как можно удобнее и лучше. Я зайду за вами незадолго до ужина, чтобы успеть представить вас герцогу Орлеанскому... Прошу, наденьте зеленое платье, оно идеально подходит под цвет ваших глаз! Я уверена, вы понравитесь! А вот туфли... Я постараюсь отыскать для вас пару приличных туфель: в этих идти невозможно!

С этими словами мадемуазель Теобон исчезла, а Шарлотта невольно подумала: сколько же будет говорить ее горничная, если эта очаровательная, но очень говорливая девушка называет ее болтушкой? Однако после тишины и молчания, которых требовала монастырская жизнь, она ничего не имела против разговоров, перемена была ей, прямо скажем, по душе. Она с удовольствием поболтает и с горничной.

Дверь открылась, и в комнату вошла небольшого роста девушка с живыми карими глазами и задорным вздернутым носиком на круглом свежем лице. Мари исполнилось восемнадцать, и она всегда пребывала в прекрасном настроении. Быстренько сделав положенный реверанс, она подняла голову, посмотрела на свою новую госпожу и простодушно выпалила:

— Мне бы очень хотелось, мадемуазель, вам понравиться, потому что вы мне пришлись по душе!

Шарлотта невольно улыбнулась.

— Вот это прямота! Что ж, отплачу тем же: ты мне тоже очень нравишься, и мне кажется, мы прекрасно поладим. Ты давно служишь во дворце?

— Три года, и дворец знаю, как никто.

— А я не знаю его совсем и рассчитываю на тебя, ты мне все покажешь и расскажешь. Мне сказали, что у тебя очень длинный язычок...

— Это мадемуазель Теобон сказала? Я уж знаю. Кто ж еще обо всех рассказывает? Но, если нужно, из меня и слова не вытянешь! — сообщила Мари, став необыкновенно серьезной.

Шарлотта, необычайно растроганная искренней симпатией девушки, протянула ей руку, та, не ожидая подобного жеста, на секунду растерялась, но потом быстро ее пожала, слегка поклонившись.

— Конечно, мы с тобой поладим, — со вздохом облегчения повторила новоиспеченная фрейлина и с благодарностью подумала о тете Клер.

Шарлотта прилагала неимоверные усилия, стараясь, чтобы никто не заметил, как пугает ее неведомый мир, в который она так быстро и неожиданно перенеслась. Безоглядно доверяя своей тете, зная, что она желает ей только добра и относится к ней, как к дочери, девушка все же не могла не страшиться и не испытывать неуверенности, оказавшись после однообразной размеренной жизни монастыря в вихре света, полного блеска и роскоши. У кого угодно голова пошла бы кругом, закружилась она и у Шарлотты. Однако теплый прием герцогини Орлеанской, дружеское расположение мадемуазель де Теобон, искренняя симпатия Мари Шарло немного развеяли ее страх, и ей стало чуть-чуть спокойнее.

Ужины во дворце отличались помпезностью, но Шарлотту поразило даже не это, а сами хозяева замка, герцогская чета, когда она впервые увидела супругов вместе. Хорошо, что мадемуазель де Теобон кое-что успела рассказать ей, иначе она была бы еще больше изумлена.

В самом деле, трудно было отыскать двух людей, столь мало подходящих друг другу. Елизавета Баварская по своей природной стати могла бы носить кирасу[15] ландскнехта[16] и уж не меньше, чем на полголовы, возвышалась над своим супругом. Филипп, герцог Орлеанский, был откровенно маленького роста, и, чтобы казаться повыше, он носил обувь на высоких каблуках и пышно взбитые, завитые волосы, которые прибавляли ему не меньше десяти сантиметров и ниспадали ниже плеч. Елизавета была пухленькой бело-розовой блондинкой, Филипп — сухим, хрупким, бледным брюнетом с небольшим ярко-алым ртом и небольшими живыми черными глазами. Он был по-своему красив, несмотря на слишком маленький рот, который придавал его лицу женственно-капризное выражение. Герцогиня пожаловала на ужин в том же платье, в котором Шарлотта видела ее днем. Герцог же был одет роскошно — в ярко-голубой камзол, расшитый жемчугом, бриллиантами и неимоверным количеством лент и бантов. В свои тридцать девять лет — он был на двенадцать лет старше своей супруги — он выглядел бойким юношей и казался ее ровесником. Улыбающийся, порой даже излишне игривый, Филипп, когда был в хорошем расположении духа, распространял вокруг себя атмосферу изящества, элегантности и веселья. Но и у него бывали дни черной меланхолии и яростных вспышек гнева. Вся его свита, как на подбор, отличалась красотой и статью. Особенно хорош был шевалье де Лоррен, высокомерный гордец, лицо которого, неприязненное, порочное и потрясающе красивое, было похоже на лицо падшего ангела; ледяной взгляд его голубых глаз выражал чаще всего презрение, особенно если ему случалось взглянуть на супругу герцога. Может, он и был фаворитом Филиппа? Может, он управлял им, используя метод кнута и пряника? Слухи о пристрастии герцога к молодым людям ходили давно, и в их истинности не сомневались уже ни при дворе, ни в городе. Но, как уже было сказано, он вполне ладил со своей супругой, возможно, по причине ее мужеподобности. Елизавета Шарлотта Пфальцская была полной противоположностью грациозной и несколько порочной Генриетты Английской. Подарив супругу троих детей, она ничуть не стремилась к близости с мужем. Ей и в голову не приходило соревноваться с ним в элегантности нарядов, в роскоши украшений — она просто не знала, что с ними делать. Она не требовала от мужа ни бриллиантов, ни новых платьев — Филипп наслаждался всем этим сам, отдыхая возле жены душой и телом благодаря ее столь «драгоценным качествам».

Все эти тонкости Лидия де Теобон постаралась объяснить Шарлотте заранее, опасаясь, как бы та не выказала публично естественного для ее возраста удивления.

— Имейте в виду, — заключила она свое наставление, — что герцог Орлеанский ценит общество дам, которые знают толк в нарядах, украшениях и драгоценностях и могут с ним об этом поговорить. Уродство, отсутствие вкуса, пошлость ему ненавистны. Он делает все, чтобы искоренить подобные проявления из окружения своей семьи. Но вы можете быть совершенно спокойны. Позаботьтесь об изяществе реверанса, и все пройдет как нельзя лучше.

Реверанс новой фрейлины, которую представила герцогу вдова маршала де Клерамбо, был встречен любезной улыбкой. Герцог даже милостиво сказал ей:

— Рад видеть вас во дворце, мадемуазель де Фонтенак. Моя жена вновь порадовала нас изысканностью своего вкуса, избрав именно вас, и...

Герцог внезапно замолчал и сделал маленький шажок вперед, чтобы получше рассмотреть девушку, черные брови его чуть приподнялись.

— Надо же, как странно, — произнес он. — У вас есть родные в Валь-де-Луар? Я имею в виду близких родственников?

— Нет, Ваше высочество. Семья моего отца родом из Перигора, родня моей матери — парижане.

— Удивительно! Просто удивительно! — дважды повторил герцог Филипп и, повернувшись к своей супруге, подал ей руку, чтобы сопроводить к столу.

Чета удалялась от Шарлотты, но она все-таки кое-что услышала из их разговора.

— Когда мы поедем в Сен-Жермен, вы намереваетесь взять ее с собой?

— Да, конечно. А вы видите для этого какие-то препятствия?

— И да, и нет. Сколько ей лет?

— Пятнадцать. А почему вы об этом спрашиваете?

— Необыкновенное сходство. Оно еще не так очевидно, пока она ребенок, но пройдет два или три года, и, боюсь, оно ни для кого не останется секретом.

Больше Шарлотта не расслышала ничего. Удивительная пара заняла свои места за столом, за который вместе с ней сели только несколько человек — самые приближенные и высокопоставленные. Фрейлины, вместе с большей частью герцогской свиты, тоже присутствовали на трапезе, но ужинать им полагалось позже.

За неимением другого занятия Шарлотта внимательно разглядывала присутствующих. Все свое внимание она сосредоточила на очаровательной девушке лет семнадцати, сидевшей рядом с герцогом, он часто обращался к ней, и время от времени его рука ложилась на ее руку в знак приязни и нежной любви. Темные волосы, бледность, хрупкость и удивительная грация девушки очаровали Шарлотту. Но она не могла понять, почему так грустны ее темные бархатные глаза. Не удержавшись, она спросила о юной красавице свою соседку, мадемуазель Дезадре, слегка наклонив к ней голову.

— Это старшая дочь герцога от первой супруги, на которую она очень похожа. У нее есть еще младшая сестра.

— Она выглядит такой грустной...

— На это есть причина. Ее выдают замуж за испанского короля, а она любит другого.

— Кого же, если не секрет?

— Тсс. Музыка сейчас закончится...

В самом деле, скрипки слились в последнем трогательном аккорде, но тут же, не передохнув, заиграли новую мелодию. Шарлотта подавила тяжкий вздох. К вечеру она страшно проголодалась, а вкусные запахи, которые витали вокруг, еще больше раздразнили ее аппетит, и ощущать сосущую пустоту в желудке ей стало совсем уж невмоготу. Если бы хоть не видеть перед собой этих людей, с таким удовольствием поглощающих изысканные блюда!