Санька зашел в дом.

На столе стояло большое расписное блюдо с тонко нарезанными кусочками мяса, сыра. Все это было украшено розами из помидоров и моркови (видать, в город за продуктами ездила — здесь такое не продают, а сама она не держит огорода). Тут же стоял графин из резного стекла, с вином, видно, а рядом — бутыль самогона. В тарелке с прозрачным бульоном плавали листья какой-то травы и половина яйца. «Да уж! — подумал Санька. — Есть тут точно нечего, но красота какая!»

Тут только он поднял глаза на учительницу.

Прасковья была одета в сарафан, кофты под ним не было. Было видно, как яркая родинка повыше левой груди поднималась и опускалась в такт дыханию. Зеленые, как изумруд, глаза в полумраке неестественно ярко блестели. Светлые кудрявые волосы прядями рассыпались по плечам.

— Я окна зашторила, а то душно сегодня. Присаживайтесь рядом со мной, не бойтесь, что я, зверь какой? — жестом пригласила его Прасковья.

Подошел Санька на полусогнутых ногах к стулу, неуклюже плюхнулся на место, стал пытаться что-то жевать, искоса поглядывая на хозяйку.

Ел Санька и не видел, что ест, пил и не понимал, что он пьет, — в голове все перемешалось, загудело. Он видел только упругую, призывно вздымавшуюся грудь. Ни бабы, ни девки в деревне не носили такой одежды. Если и надевался сарафан, то на кофту, чтобы не было видно голых рук. А это… это… Санька тряхнул головой, чтобы отогнать от себя наваждение. Второпях допив заботливо пододвинутый хозяйкой квас, выбежал из избы. Так и оставил свои инструменты у гостеприимной хозяйки.

— Куда же вы так заспешили. Александр Алексеевич? Инструмент-то возьмите!

— Все равно приду, пусть до завтрева лежит! — убегая, крикнул Санька.

Домой пришел недовольный. Не подошел к Катеньке и дочку не увидал будто.

— Сань, устал ты? Ешь садись да отдыхай, — позвала Катя мужа, поставила на стол чашку со щами и картошкой, зеленый лук и краюху хлеба. Сама села рядом, любуясь на своего красавца.

Красавец ел молча, торопливо проглатывая непережеванные куски. А в голове у него творилось что-то непонятное. «Катя, Катенька, такая хорошая, такая надежная… родинка над левой грудью… изумрудные глаза…»

Так и не перемолвился за вечер Санька с женой и парой слов. Пошел спать… «…А губы цвета спелой вишни…»

Утром, не позавтракав и не взглянув на жену, Санька пошел на работу.

— Сань, я картошки тебе сварила, яиц да сало завернула. Возьми, чего в обед-то есть будешь? — Катенька бежала вдогонку за мужем.

Неохотно взял Санька полотняную сумку, протянутую женой, и ушел не оглядываясь.

Шел Санька на работу и не знал, как себя вести.

— А, будь что будет, — досадливо махнул рукой и прибавил шаг.

— Что-то вы рано сегодня, — встречала работника на пороге Прасковья. — Давайте завтраком вас накормлю, я как раз блинов напекла.

— Сыт я, да и работать надо, — не подымая глаз, отвечал Санька.

К обеду он не закончил и четверти работы, спланированной на сегодня. Не спорилось. Прибивая косяк к двери, Санька с размаху угодил себе по указательному пальцу.

— Твою мать!.. — размахивая больным пальцем, орал Санька. На месте пальца было кровавое месиво. — Прасковья, поди… подойдите, пожалуйста, Прасковья Сергеевна! — выдавил из себя Санька малознакомое слово.

— Ой, Боже мой, — испугалась Прасковья. — Сейчас, сейчас принесу бинт с йодом, потерпите, — уже выбежала из дома с маленьким чемоданчиком в руках.

— Давайте вашу руку, сначала промыть водой нужно. — Прасковья, наклонившись над больным, поливала воду.

Пострадавший неотрывно смотрел в вырез сарафана, кусая губы от жгучего желания дотронуться до такой роскоши. Кровавое месиво постепенно приобретало очертания пальца.

— Сейчас помажем йодом и перебинтуем. Ничего страшного, просто сильный ушиб. С ногтем, правда, придется проститься, но это не беда — новый вырастет, — бинтовала палец Прасковья.

— Ай, больно! — вскрикнул Санька и отдернул руку. Прасковья чуть не выронила бинт и грудью прижалась к его щеке.

Саньке стало совсем плохо. В глазах зарябило. В висках затокало. А Прасковья заботливо бинтовала палец, то ли не замечая этой близости, то ли…

— Пойдемте в дом, какой же вы сегодня работник. Обедом вас накормлю.

На столе уже было накрыто. Стояли две тарелки. Два бокала. Графинчики с водкой и вином. Еду Санька уже не разглядывал, вчера еще понял — не наешься, да и не за этим его звали, похоже.

— Присаживайтесь. Давайте я вас водочкой угощу — это помогает боль снять, — наливала из запотевшей бутылки Прасковья. — Я ее специально в колодезной воде остудила.

— Ждала, значит?

— Ждала, — не смутилась Прасковья.

— А ты знаешь, что у меня жена есть и что люблю я ее?

— Знаю, Катерина… Она дочку ко мне в класс записывала. Так я не замуж за вас собираюсь. И ничего плохого не вижу в том, что вы ко мне заходить будете. Я больше недели к вам присматривалась. С вами и поговорить интересно, и руки у вас золотые, да и просто… Бросьте вы эти деревенские привычки. Ничего нет страшного в том, что мужчина и женщина общаются, если им интересно вместе.

Лямка сарафана нечаянно поползла вниз, обнажая круглое белое плечо.

— Вы пейте, пейте — боль пройдет, — пододвигала Прасковья второй стакан водки.

Себе налила вино и на одном дыхании выпила.

Боли Санька давно не чувствовал. Он сразу понял, чего от него хочет учительница, но первый шаг сделать не решался. Вдруг она закричит как резаная — кто их знает, этих городских, да еще и московских.

— Наверное, дождь завтра будет — душно очень. — Прасковья расстегнула две пуговицы сарафана.

— Да, марево нынче, — ответил, уже ничего не соображая, Санька, уставившись на заветные пуговицы.

Потянувшись, учительница откинула назад волосы.

— Ну что, Александр, разрешите, я вас так называть буду, — подошла к нему Прасковья, — согласны вы приходить ко мне иногда?..

Тут уж Санька перестал себя сдерживать…

Шел Санька домой и думал, как же он посмотрит на Катеньку. Она, наверное, сразу все поймет. И ведь не простит — гордая. Да откуда она узнает, если не видал никто? Не узнает. «Осторожно буду приходить к Прасковье — нельзя жену расстраивать. Ведь люблю-то я все равно только ее». А это… Не было у них такого с Катенькой, он и раздетой-то ее только в бане видел. Всегда все в темноте: то чтобы отец не услышал, то чтоб дочь не разбудить…

На его счастье, Катеньки с Раей дома не оказалось, видно, к матери пошли. Не стал деревенский казанова ужинать, лег спать — голова гудела от водки и мыслей, которые захлестывали друг друга…

Проснулся Санька рано, Катя еще корову не доила. Она стояла на крыльце и умывалась студеной водой, черпая горстями из ведра.

— Что, Сань, устал, видно, вчера, не разделся, спать лег, — повернулась к нему Катенька.

«Какая она красивая, — пронеслось в Санькиной голове, — когда нет на ней платка… Какие густые и шелковые у нее волосы! И зачем она его всегда носит?»

— Сань, ты что так на меня глядишь, случилось чего? — Катя откинула назад тяжелые длинные волосы.

— Красивая ты у меня. Санька нежно провел рукой по ее щеке.

— Что это с тобой, Сань? Не такой какой-то ты нынче. Пойдем, накормлю тебя, а то вчера и не ужинал поди. С мужиками, что ли, засиделся, выпивши пришел?

— С мужиками, — вздохнул Санька, вспоминая вчерашний бред. — Не пойду я нынче на работу. Что-то плохо мне.

— Захворал, что ли? — Катенька заботливо потрогала его лоб. — Да нет вроде. Сходи, а то как Прасковья Сергеевна детей-то учить будет? Когда дома непорядок, тут не до работы. Там немного осталось, докончи, а завтра выходной.

— Ладно, и вправду немного осталось.

Ел Санька медленно, нехотя. Проснулась Раечка, забралась сонная к отцу на руки и нежно уткнулась носиком ему в шею.

— Папка, а ты мне птичку поймаешь, помнишь, обещал? — шептала на ухо Раечка.

— Поймаю, поймаю. Завтра на работу не надо. Вот и пойдем птицу диковинную тебе ловить, а пока иди мамке помогай, мне уж идти пора.

Раечка захлопала в ладоши и побежала к маме. Яслей в деревне не было, и Раечка оставалась дома одна, дожидаясь прихода матери на обед и с работы. Катенька всегда приносила дочке что-нибудь вкусненькое — пирожок, яблоко, морковку, поэтому ожидание мамы было праздником. Иногда мама брала ее с собой в поле — там она сидела с остальной детворой в тенечке, следила за самыми младшими. А вот уж поход с папкой за птичкой был целым событием! Папка был всегда на работе, ее с собой никогда не брал — не место девчонкам среди гвоздей и топоров, поэтому видела его Рая не так часто, как маму.

Санька опять погрузился в свои мысли. Не слышал, как кричала вслед ему жена.

— Александр, здравствуйте, — встречала его у калитки Прасковья.

— И вы не болейте, — пробормотал Санька.

— Что-то случилось у вас? Не в духе вы. — Прасковья подошла к Саньке и провела рукой по его волосам.

— Некогда мне лясы точить. — Санька решительным движением отстранил ее руку и принялся со злостью колотить молотком по дверному косяку. Растерявшись, Прасковья ушла в дом.

До обеда он сделал почти все, как будто сам летал молоток над Санькой, так быстро получалось. Быстрее, быстрее, закончить и уйти…

В обед Прасковья вышла к Саньке во двор.

— Александр Алексеевич, обедать пора. Заходите в дом. Я на стол накрыла, а то, смотрю, сегодня ваша жена вам и обед с собой не дала.

— Не твое дело, — обозлился Санька.

— Александр Алексеевич, вы не переживайте из-за вчерашнего, не корите себя. Со всеми бывает. Не узнает ничего ваша жена. Ведь хорошо нам было вместе, что же в этом дурного. Никому вы зла не сделали, никого не обидели. — Прасковья подошла к Саньке и обняла его за шею. — Что же вы сам не свой? Или не нравлюсь я вам?

Санька молча сел, а Прасковья пристроилась к нему на колени.

— Я видела, что вы ко мне неравнодушны, а вчера только убедилась в этом. Я женщина, я все чувствую — Прасковья прижалась к Саньке, осыпала поцелуями и плакала. — Я чувствую, что вы хотите быть со мной, но эти глупые укоры совести не дают вам покоя. Я знаю, и вам было хорошо, только вы сами себе в этом не признаетесь или стесняетесь признаться. А вы думаете, легко мне вам это говорить? Просто я влюбилась в вас, как девчонка, вот уж вторую неделю спать не могу — глаза закрываю и вас вижу, а после вчерашнего совсем голову потеряла… — Прасковья рыдала, уткнувшись в Санькину грудь.

Санька, обнимая Прасковью, поднял глаза.

На дворе стояла Катенька. Руки у нее беспомощно повисли, у ног лежала корзина, из нее высыпались пирожки прямо на землю. Санька с силой оттолкнул учительницу и не мог двинуться с места, так и сидел на лавочке. Катя обрела дар речи.

— Я пирожков вам принесла на обед… А дверь надо запирать… — На ватных ногах Катенька вышла за калитку.

— Порядочные люди, прежде чем войти, стучатся! — кричала Прасковья, поднимаясь с земли и потирая ушибленный бок. — И вообще…

— Молчи, дура, — оборвал ее Санька и полетел вслед за женой.

Выйдя за калитку, Катенька побежала, не разбирая перед собой дороги. Подальше, куда глаза глядят, чтобы забыть все, чтобы не помнить этих слов и Санькиных рук на спине учительницы. Глаза застилали слезы, дышать было больно, как от едкого дыма. Догнал ее Санька, схватил за руку.

— Постой, Катенька, прости меня, прости! — бежал он следом за ней.

— Уйди от меня. Никогда не прощу. Никогда! — Катя с такой силой толкнула Саньку, что здоровенный мужик полетел на обочину дороги да так и остался там сидеть, глядя вслед убегающей Катеньке.

Забежала Катя в родительский дом, заперла за собой дверь и тут же в сенях упала на пол. Даже плакать не было сил. Не ожидала Катенька такого от своего любимого. Никогда бы не поверила, если бы кто сказал про него что плохое. Ведь перед иконой клялись в верности друг другу! На коленях перед матерью стоял, обещал, что никогда даже не посмотрит на другую. «Никогда не прощу! Никогда!» Так и пролежала Катенька до вечера, пока не пришли отец с матерью да Борька с работы.

— Что случилось? Если поругались, так и не жалуйся — сами разбирайтесь, — сказал отец, увидев заплаканные глаза дочери. — Рая где?

— Раечка дома… Борь, сходи к нам, приведи ее сюда. Я больше туда не пойду.

Борька пошел к выходу медленно, надеясь услышать о причине слез сестры.

— Иди, иди, — подтолкнул отец Бориса к выходу. — Много будешь знать, скоро состаришься.

— Ну, рассказывай, чего прибежала? — усаживался отец напротив Катеньки. — Молчишь, так домой иди, нечего по деревне бегать в слезах, уже рассказали соседи, значит.