– А это я худею.

– Странная диета – белый хлеб с вареньем. И давно вы на ней сидите?

– Всю жизнь, – абсолютно не смутился Сава и снова откусил кусок.

– Ну, тогда боюсь, что у вас плохой диетолог или он большой оригинал. Извините, но можно я все-таки войду в дом? Или мне попозже прийти?

Широким жестом, артистично взмахнув рукавами-«парусами», Сава распахнул дверь, приглашая Мишель войти.

– Давайте кофе пока выпьем, как элегантные люди. И сидите, ждите, потому что если вы придете позже, то рискуете никого не застать. Андрей с Настей собрались уезжать.

– Уезжать? Куда? А как же ремонт? – Мишель не смогла скрыть своего разочарования. – Мы же ничего не обсудили, ничего еще не решили…

– Ох, плохо ж вы Андрюху знаете! – вздохнул Сава и плюхнулся на диван. – У него никогда и ничего не решено. И все всегда в последнюю минуту. А на вид – фу-ты, ну-ты, серьезный основательный мужчина. Хозяин своего слова. А я его сколько просил? Напиши, подлец, песню! А он все обещает, обещает. Мои поклонницы на пенсию отправятся или помрут, не дай бог, пока Сава порадует их новым шедевром в своем исполнении. А ведь моя публика меня любит, да что там любит, обожает, потому что …

Мишель не стала слушать, за что публика обожает толстого, похожего на привидение Саву. Ей захотелось плакать. Все было напрасно. И утренняя прогулка у моря, и зачем-то накрашенные ярко-красным лаком ногти. Все то, что она делала, тщательно готовясь, как она думала, к самому важному в ее жизни свиданию. А оказалось, что встреча, если даже и случится, то будет очень короткой и деловой. Они быстро, на ходу, обсудят, что и как переделать в интерьере дома. А потом Андрей уедет. «Значит, вчера мне все показалось. И никакого салюта не было. Вернее, он вспыхивал только лишь в моем воображении», – подумала Мишель, и ей захотелось бежать из этого дома, чтобы как можно быстрее добраться до номера в отеле, зарыться под одеяло и поплакать от души. Увы, ничего, кроме ремонта в доме, Андрей не имел в виду. И все эти его особенные взгляды и проявленный интерес были лишь иллюзией. А может быть, минутной мужской слабостью. «Нет, – подумала Мишель. – Не было ничего, даже секундного интереса. Иначе он нашел бы предлог, чтобы меня проводить. А, с другой стороны, как быть с Настей? Чтобы она подумала, отправься Андрей вслед за мной?»

Как почти всякая женщина, теряясь между реальностью и своими желаниями, она на один вопрос находила бесчисленное множество ответов, которые никак не хотели стыковаться друг с другом.

«Зачем он позвал тебя сюда, на далекий и холодный балтийский берег?»

«Чтобы переделать интерьер дома».

«А разве здесь нет дизайнеров?»

«Он хотел, чтобы можно было похвастаться твоим именем».

«А что он имел в виду, когда вчера смотрел “особенным” взглядом, после которого и засверкал тот самый чудесный фейерверк?»

«Никакого особенного взгляда не было. И фейерверка тоже. Ты стала одной из жертв ситуации, когда мужчина просто улыбнулся, а женщина решила, что в этом есть некий тайный знак, обещание любви».

«А может быть, он просто любитель легких интрижек? И жена к этому привыкла, потому и смотрела на тебя как на пустое место – как говорится, одной подружкой больше, одной меньше?»

«Да, вот это больше всего похоже на правду».

«Но с другой стороны, разве можно так ошибаться? Ведь…».

– Он гад, каких свет не видел! – вдруг воскликнул неожиданно Сава.

Но Мишель была благодарна за то, что силой своего голоса он все-таки сумел прервать ее мучительные и, увы, скорее всего бесполезные размышления.

Сегодня Андрей уедет. И все. Точка. Мишель с грустью обвела взглядом огромный полупустой холл – даже от него веяло тоской и безнадежностью. «Скажу, что ничего минимальными средствами исправить невозможно, – решила она. – И завтра же утром уеду. А сегодня пойду на пляж, а вечером в ресторан. В конце концов, не сошелся же свет клином на этом композиторе. Поиграл на струнах моей души и хватит».

– Сава, как вам не стыдно? – улыбнулась она кокетливо, чтобы хоть как-то скрыть, насколько ей сейчас плохо. – Это же ваш друг. И песни его вы поете столько лет. А я особенно люблю…

– Какую? – нахохлился Сава и стал уже больше похож на филина, нежели на привидение. – Из Лялькиных, наверное…

Сказал и тут же осекся.

На лестнице, ведущей со второго этажа в холл, стоял Андрей. Он был тщательно выбрит и одет в белоснежную сорочку, отлично сочетающуюся с темно-синими джинсами.

– Извините, – улыбнулся он. – Я немного проспал.

И у Мишель снова поплыло в голове. И в этом едином потоке тонули, растворяясь без остатка, все ее сомнения, отчаяние и боль. А на поверхности оставались только лишь восхищение и радость от того, что он здесь, он рядом хотя бы несколько часов. Лучше хоть что-то, чем ничего. «Может быть, даже сказать ему, что я его люблю?» – мелькнула у Мишель шальная мысль. И она не показалась ей такой уж неуместной. Если именно сейчас она поняла, что любит этого красавца-мужчину, почему бы ему первым не узнать такую потрясающую новость?

– Андрей, я, признаться, в растерянности, – вздохнула Мишель после того, как они дважды обошли дом. Исследовали все: и три ванные комнаты, и гостевые апартаменты, и музыкальный салон, и библиотеку. Всюду царило одно и то же: уныние. Серые тона, прямые линии и много-много стекла. Как будто прежний владелец не дом оформлял, а пытался воссоздать атмосферу идеального офиса, в котором ни о чем, кроме серьезной работы, не стоит и думать. Может быть, поэтому и разговор Андрея и Мишель после осмотра дома был подчеркнуто деловой.

– Понадобится очень много времени и средств, чтобы устранить недостатки, – важно произнесла Мишель.

– Я уверен, что вы все драматизируете, – ответил Андрей.

Они сидели в холле за огромным столом со стеклянной столешницей, и атмосфера была такая, как будто говорили они не о декоре, а о чем-то архиважном – например, о войне и мире.

– Потребуются кардинальные переделки, – уверяла Мишель.

– Конечно, если вы, как профессионал, считаете их целесообразными, то я готов согласиться.

– Тогда я вернусь в Москву, составлю подробный план и смету. А потом…

Но она не успела сказать, что будет потом, потому что в дом с улицы ворвался Сава и заорал так, что задрожали стекла в окнах и даже, кажется, стол:

– Ну что, братцы, вы нашли способ, как очеловечить этого монстра?! Андрюха, твой дом, конечно, самый большой, но и самый страшный! Я его боюсь! Как я тут останусь?! Кто меня будет охранять?!

– Вот эта смелая девушка. Она ничего не боится. Ведь правда, Мишель?

Кажется, он не услышал ее слов о том, что она собирается в Москву составить дизайн-проект и приложить к нему смету. Или сделал вид, что ничего такого она не говорила. И все пойдет по его плану – он уезжает, а она остается. «Очеловечивать монстра», – как выразился Сава.

– Хорошо, Андрей, – согласилась Мишель. – Я останусь охранять дом, а заодно и вашего друга. Я, конечно, думала, что я декоратор, но поработаю и охранником – мне не привыкать. Я и маляром была у капризных клиентов – сама перекрашивала стены, и плитку драила от разводов – никто, кроме меня, не мог сделать это так аккуратно и тщательно. Правда, хозяйский дом еще ни разу не охраняла, но ничего, научусь.

– Вы обиделись? – мягко поинтересовался Андрей и грустно улыбнулся.

«Я не обиделась! – захотелось ей закричать, глядя в его темно-карие, почти черные глаза. – Я убита. Потому что ты уезжаешь. Потому что мы посмотрели весь дом, кроме одной-единственной комнаты – спальни, в которой сейчас спит твоя жена. А ты имеешь наглость сидеть за стеклянным столом и отдавать приказания, как мне жить, когда ты исчезнешь!»

– Нет, – вежливо ответила Мишель. – Совсем нет.

Они оба слишком давно жили в мире, в котором люди почти никогда не говорят, что на самом деле думают. Они привыкли прикрывать свои мысли и чувства любыми маскировочными средствами – ложью, лестью, пустыми словами. И делали это так мастерски, что сами уже перестали отличать правду от лжи.

Ведь если бы сейчас Андрей и Мишель вдруг, как по волшебству, стали откровенны, то разговор их был бы прост и незамысловат. Обычный разговор мужчины и женщины, которых потянуло друг к другу:

– Андрей, ты хочешь сегодня вечером прийти ко мне в отель?

– Да, Мишель.

– Тогда я жду тебя.

– Я обязательно приду и останусь у тебя до утра. А мой друг Сава придумает, что сказать моей жене.

– Я рада, но меня интересует, что будет дальше.

– Ничего. Я буду встречаться с тобой и обманывать жену. А потом мы расстанемся. Если ты бросишь меня, то я буду страдать. Если я уйду первым, то слезы придется лить тебе.

Просто и откровенно. Честно и без фальши. Только кого может порадовать такая правда? Может, действительно лучше плыть по морю лжи?

Андрей и Мишель столкнулись взглядами и поняли: они одновременно мысленно проговорили диалог о «правде и лжи» и оба приняли единственно правильное решение: врать. Элегантно и красиво. И если получится, равнодушно. У Андрея, судя по всему, получалось лучше, поэтому он начал первым разговор о том, что его интересовало в данный момент. Пусть и не очень сильно, но все-таки… Мужчины вообще более талантливы в том, чтобы составлять гармоничную композицию из чувств и расчета. Даже искренне увлекаясь, они могут одновременно не забывать о своих интересах.

– Мишель, расскажите, как обычно проходит ваше общение с клиентами, – поинтересовался Андрей. – Вот и нашему певцу всех времен и народов, мне кажется, очень интересно знать, что и как происходит.

– Еще как! С клиентом-то! – притворно закатил глаза к потолку Сава. – Только что это мы сидим как неродные? Может, чайку выпьем? С конфетками?

– Сава, друг мой, – покачал головой Андрей. – А ты не боишься лопнуть как воздушный шар? Ты же наверняка с утра съел банку варенья.

– И с булочкой, – вздохнул Сава и быстро добавил: – Но я уверен, что Мишель точно не откажется от сладкого. Кстати, а кто тебя назвал таким кошачьим именем?

– Что?! – Мишель покраснела от неожиданности.

Никто ни разу в жизни ей не говорил, что ее имя больше подходит кошке.

– Бывают, знаешь, нахальные, разбалованные домашние красавицы в белоснежных шубках и с длинными пушистыми хвостами. У тебя, кстати, есть такая шуба? – продолжал Сава, шумно разрывая целлофан на появившейся в его руках, как по волшебству, коробке конфет.

– Пока, увы, нет. Но может, и будет, – кивнула Мишель. Она решила не теряться и не смущаться ни при каких обстоятельствах.

– Тебе точно пойдет! – Сава с тоской и любовью посмотрел на конфеты. – А тебя дома как звали? Машкой?

– Мишкой! – засмеялась Мишель. – Ладно, о нас с вами, Сава, мы поговорим позже. А сейчас нам надо с Андреем обсудить, хотя бы в общих чертах, план работ. Кстати, почему вы спрашиваете, как именно работают декораторы? Ведь, насколько я знаю, в московской квартире вы уже делали грандиозный ремонт. Так что опыт-то у вас имеется.

– Нет, – покачал головой Андрей, пристально глядя ей в глаза. – В Москве всем руководила моя жена.

– А сейчас? – Мишель изо всех сил пыталась не моргать, чтобы не выдать своего волнения.

– А сейчас она устала и не хочет ни о чем думать. Говорит, что у нее должно быть время пожить для себя.

«Кризис, – поняла Мишель. – Они оба настолько устали друг от друга, что не хотят больше никаких совместных проектов. По крайней мере, пока. Поэтому Настя так равнодушна к этому дому и ко всему, что с ним связано. А на Андрея ей тоже плевать?»

Впрочем, «плевать» и «отпустить» – это слишком разные вещи, никак друг с другом не связанные. Мишель это слишком хорошо знала, потому что много раз делала новый интерьер в домах чужих друг другу людей, живущих под одной крышей. Но именно слово «крыша» – ключевое. Она и защищает, и объединяет, и не дает разлететься в разные стороны.

– Кстати, – улыбнулась Мишель. – У вашего дома есть несомненное достоинство – прекрасная крыша из сланца. Это очень дорого. Очень!

– Я знаю, – равнодушно ответил Андрей. – Потому я его и купил. Вы знаете, сколько стоит квадратный метр сланца? Я уже не говорю про монтаж. Так что крышу оставьте в покое, пожалуйста. А все остальные предложения я готов выслушать.

Она не понимала его. Он ускользал, словно песок сквозь пальцы. Андрей выстраивал между ними дистанцию так, как желал именно он – то приближал ее к себе, то почти грубо отталкивал. «Мучительно, – вдруг подумала Мишель. – Как же мучительно с ним общаться! Почему же тогда я холодею от одной только мысли, что он сегодня уедет?» Она вдруг поняла, что если сейчас не совершит нечто из ряда вот выходящее, то все пойдет точно по его плану – она останется охранять дом и будет, как преданная собака, ждать хозяина. А он, вернувшись, может, потреплет ее по загривку или скажет ласковое слово, а, может быть, пройдет равнодушно мимо. Все будет только так, как решит он.

Мишель не хотела играть по таким правилам.