Уинифред Леннокс - Японский гербарий

Стилвотеры-младшие закивали, дружно принимаясь за поданный салат. Нежно-зеленые листья, пересыпанные ломтиками сырых шампиньонов, братья любили с самого детства и готовы были есть каждый день в любое время года с одинаковым удовольствием.

— Ясно, па, — проглотив скользкий от салатной заправки с оливковым маслом кусочек шампиньона, сказал Рик, в его голосе слышалось удовольствие, — она не просто красотка, у нее есть кое-какие мозги…

— Кое-какие? — перебила его мать. — Любой гордился бы такими способностями и упорством, как у Зигни! Учить японский! — Сэра возвела круглые серые глаза к темным потолочным балкам — гостиная имитировала модный в том сезоне деревенский стиль. — Более того, учить по собственному желанию! Между прочим, мальчики, Зигни сама и оплачивает уроки. — Сэра перевела обожающий взгляд на Зигни, вкатившую в столовую сервировочный столик, на котором стояли тарелки с горячим. — Спасибо, милая, я бы и сама могла…

— Нет-нет, мне нетрудно… — заторопилась девушка, вдруг вспыхнув под жадными взглядами молодых Стилвотеров.

Они оглядывали ее фигуру, обтянутую тонкой водолазкой-«лапшой» цыплячьего цвета и туго облегающими узкими черными брючками, доходящими до тонких щиколоток. Длинные волосы цвета топленого масла, блестящие и живые, словно в телерекламе новейшего дорогого шампуня, змеились по спине, чуть не доставая ягодиц. От всего облика Зигни исходил покой и естественный свет — обволакивающий и, кажется, способный утешить любую душевную боль.

— Спасибо, милочка. — Дэн не отказал себе в любимой привычке — похлопал по белой тонкой руке с такой прозрачной кожей, что через нее просвечивали голубоватые жилки сосудов, когда Зигни поставила перед ним тарелку с дымящимся мясом индейки в золотистом одеяльце из ананасов. — Я отношусь к тебе как к члену нашей семьи. Я бы не отказался иметь такую дочь, а ты, Сэра?

Сэра энергично закивала, а Зигни, порозовев, прошептала:

— Благодарю вас, мистер Стилвотер.

— Дэн, детка, Дэн. Мы, американцы, молоды всегда, в любом возрасте. Мы не любим эти уважительные, с точки зрения европейцев, обращения. Со своим именем, и только с ним, мы пришли завоевывать этот мир!

— Спасибо, Дэн, — едва слышно прошептала Зигни. — Я поняла.

Кен уставился в свою тарелку, делая вид, будто его совершенно не волнует застольное словоблудие, как он называл про себя пристрелку братьев и патоку родительских излияний. Про себя он ухмылялся — ну-ну, распустили перья. А сами понятия не имеют, что такое девушка из Швеции. И дело не столько в самой Швеции — там, как он слышал от приятелей, нравы весьма свободные, молодые шведы дадут сто очков американцам, — а в самой Зигни Рауд.

Невероятной, прелестной, тонкой и умной Зигни Рауд, совершенно не похожей ни на одну американскую девчонку.

Ни на одну.

Он исподтишка бросил взгляд на Зигни.

Разве может быть на свете еще одна такая Златовласка?

Конечно нет.

А Кен уже неплохо разбирался в девушках, впрочем, как и всякий парень в его возрасте. Кен познал все и именно в то время, когда положено тинэйджеру. Он занимался любовью с одноклассницами на заднем сиденье старого отцовского «форда», начиная с четырнадцати лет. Он знал, что надо делать, чтобы девушка не забеременела, и очень гордился, когда приятели обращались к нему за советом, что купить в аптеке и какого размера…

Кену быстро наскучили «упражнения», как он называл свои первые сексуальные опыты, не произведшие на него особого впечатления. Единственное, что он обрел с их помощью, так это уверенность в собственной мужской силе да чувство облегчения, не столько физического — его не слишком-то распирало от желания, он много занимался спортом, бегал по лесам за птицами, — а облегчения морального: я такой же, как сверстники. И при случае Кен мог бросить приятелю: мол, как тебе крошка Эмми? Какие у нее сиськи, а? Они не показались тебе слишком большими? А что скажешь насчет задницы Терри? Как ты думаешь, Нэнси дает? Как не знаешь? Неужели не пробовал?

Да, совершенно точно, Кен получил только одно удовольствие — он почувствовал себя таким, как все, не отставшим в развитии от ровесников, а кое-кого даже опередившим. Но после череды девчонок, которые, похоже, тоже играли в такую же игру, он не испытывал чего-то, что можно испытать. И, когда в их доме появилась Зигни Рауд, Кен понял: он хочет испытать то, что невозможно ни с одной из подружек.

Кен Стилвотер хотел настоящей любви — как у его родителей, хотя никогда бы не признался им, что они служат для него образцом. Он тоже хотел большой дом, четверых детей, собственное дело. И столько же домашнего семейного счастья, сколько у них. Кен не знал, бывает ли больше. По крайней мере, ему видеть не доводилось.

Кен Стилвотер потерял покой.

Кен Стилвотер всегда хотел стать таксидермистом. Но для того чтобы делать чучела птиц — а он собирался заниматься только птицами, звери его не интересовали — надо изучить их анатомию, повадки, понаблюдать за ними в природе.

— Что главное для мастера? — спрашивал, сурово сводя брови, профессор Мантфель, проводивший практические занятия со студентами. — Безупречно точная поза птицы. Направление перьев под воображаемым ветром. Чучело должно соответствовать живому экземпляру, чтобы зрителю казалось — стоит отвести взгляд, как птица слетит с ветки и скроется в чаще леса.

Седые усы профессора шевелились от горячности речи, глаза сверкали, и у Кена создавалось впечатление, что этот человек обладает невероятным даром волшебника. Кен видел коллекцию чучел, которые сделал профессор. Что ж, Мантфель начинал не на пустом месте, не с чистого листа — отец профессора, бежавший из Германии в самом начале Второй мировой войны, тоже был таксидермистом. Причем равных ему не было, Мантфель-старший слыл европейской знаменитостью.

— Мой отец не хотел, чтобы фашисты сделали из него чучело, — усмехался профессор, — он слишком хорошо знал технологию этого дела. Поэтому он рискнул перелететь через океан, друзья мои. Да, заметьте еще одно: птица — не бабочка, которую вы ловите, накалываете на иглу, расправляете крылышки и усики. Сделали все это — и пожалуйста, бабочка полна жизни. Птица сложное, высокоорганизованное существо, у нее есть характер. Вы должны его постичь, если хотите сделать не просто чучело, а настоящий образец таксидермического искусства.

Кен Стилвотер готов был постигать характер птиц, он с самых первых дней учебы рвался в экспедиции. Профессор Мантфель в белой панамке, в круглых очках на крючковатом носу сам походил на невиданную птицу. Но вот на какую? — задавался вопросом Кен. Он затеял сам с собой игру — понять характер птицы, на которую похож профессор, и, кажется, нашел ответ. Но не посмел об этом сказать старику — вдруг тот обидится.

Ну разве не похож Мантфель на сорокопута? Небольшую птицу в черной шапочке, с загнутым кончиком клюва. Однажды Кен наблюдал за сорокопутом — птица сидела на ветке, потом камнем бросилась на землю, после чего очень быстро взмыла вверх. Уселась на ветку бузины и крепким клювом насадила на острую веточку маленького прозрачного лягушонка. Изумленно наблюдая за происходящим, Кен никак не мог отделаться от мысли, что его профессор точно так же ловит птиц и насаживает их чучела на крючки, за которые подвешивает на стены.

Сорокопут улетел, Кен подкрался к бузине и увидел, что лягушонок еще дрыгает лапками. Сам не понимая зачем, Кен сбросил беднягу в траву и только потом подумал, что совершенно напрасно вмешался в жизнь природы. Из биологии он знал, что сорокопут так поступает в том случае, если ему повезло и лето оказалось обильным на еду, или он готовил себе еду на завтра.

Вернувшись из экспедиции, возбужденный, загорелый, Кен едва ли обратил внимание на сообщение матери о том, что у них в доме будет жить девушка из Швеции.

Ну и что такого? Да кто у них только не жил! Когда он был школьником — парнишка из Мексики. Потом африканец, кажется из Кении, потом один из Австралии… А уж негритянка из Южной Африки — о, это было событие!

Мать завела специальную гостевую книгу, из которой можно узнать много чего интересного. Все эти ребята писали что-нибудь на память, уезжая. Там, конечно, были настоящие объяснения в любви Сэре Стилвотер. Да, его мать всегда была красивой женщиной. И очень умной. Участие в университетской программе — разве не реклама семейной фирме? Всемирная реклама. И еще — благотворительная деятельность. Семейство Стилвотеров в церковной общине — настоящая жемчужина, как выражается патер, обожающий цветистые сравнения. Еще бы, насколько известно Кену, та самая Хелли Спарк щедро одарила приход, внезапно смывшись из их дома, из университета, из города, из их штата, наконец!

Дом Стилвотеров гораздо больше стандартного дома, приличествующего американской семье их уровня и достатка, — а разве риэлтерам пристало жить в плохом доме? Два жилых этажа и цоколь, где располагаются прачечная, отцовская мастерская, разные кладовки Бог знает с чем и для чего, котельная. Родители работают с утра до ночи, операции с недвижимостью — бесконечный во времени процесс, поэтому они занимаются с клиентами и поздно вечером. Девушка-студентка будет помогать матери по хозяйству, так принято — гостеприимство надо оплачивать. Кроме того, хозяева могут попросить что-то сделать по дому и заплатить. Немного, на карманные расходы.

Когда наконец Кен пришел в себя после увлекательной экспедиции, он начал осознавать новость, которую услышал от матери. Итак, у них в доме впервые будет жить девушка — Хелли Спарк не в счет, это экзотика. От сделанного открытия сердце забилось быстрее.

До сих пор единственной женщиной под их крышей была мать. Конечно, уже немолодая, но с все еще прекрасной фигурой, всегда дорого и со вкусом одетая, ухоженная, уверенная в себе. Давно поседевшая, она красила волосы в светло-каштановый цвет так тщательно, что Кен с самого рождения считал его настоящим.

Но с Кеном стало твориться что-то невероятное, когда в доме он ощутил запах Зигни.

Да, именно запах. Что это? Холодный аромат севера? Или свежего ветра, настоянного на морской соли? Точно не скажешь. Однако когда он лежал без сна с открытыми глазами на своем водяном матрасе, он воображал Зигни — и почему-то не в Америке, не в Миннеаполисе, а у нее на родине, которую никогда не видел. Кен вообще не был в Европе, а по фильмам и телепередачам представлял Швецию холодной северной страной, погребенной под снежными сугробами. Страной, из которой осенью птицы улетают в Италию, во Францию, в Африку… Зимовать. А может, Зигни тоже птица, которая превратилась в девушку и прилетела зимовать к ним? Тогда это очень, очень северная птица. Он даже не знал, какая именно.

Кен ворочался с боку на бок, вода шевелилась под ним как живое существо, вздыхала под его мускулистым телом. Ему вдруг мерещилось, как босые ноги Зигни ступают по каменистому берегу моря, как темные волны прибоя накрывают маленькие голые ступни с крошечными, как у ребенка, пальчиками. Потом набегает высокая волна и едва не валит девушку с ног, но Зигни удается устоять. Вот она — тоненькая, в мокром платье. Аккуратная грудь, плоский живот с ямкой пупка, ягодицы, словно выточенные из слоновой кости… Кен оказывается рядом в ту самую минуту, когда Зигни уже не в силах устоять под натиском ветра и волн, и он, Кен, валит ее на большой плоский валун и овладевает ею… Море плещется, обдавая брызгами их нагие тела, Кен ощущает солоноватый вкус мокрых и потому темных, а не золотых волос Зигни. Краем глаза видит он одинокую белую птицу, которая кружится над ними. Чайка. Но в темноте ночи здесь, в Миннеаполисе, в городе, стоящем на берегу самой что ни на есть американской реки Миссисипи, это не просто белая чайка — это желание Кена, оно кружится над Зигни, кружится, кружится… не смея спуститься с небес…

Пока не смея, уточнил Кен сам для себя.

Он со стоном повернулся на спину, подогретая вода матраса качнула его и как будто тихо шепнула что-то, а тонкое шерстяное одеяло вздыбилось ниже талии. Ох…

Кен заставил себя закрыть глаза и подумать о чем-то другом. Например, о том, что ему скоро снова предстоит экспедиция за птицами. Надо приготовить палатку, спальный мешок, цифровую фотокамеру, видеокамеру, блокноты… Инструменты, наконец.

На несколько минут эти мысли в самом деле захватили его, и Кен уже дышал ровнее, вода в матрасе успокоилась, одеяло ровнее лежало на бедрах. Он слышал, как часы в гостиной пробили один раз, значит, это половина, но какого часа? Он не знал.

Интересно, Зигни сейчас спит у себя в гардеробной — какая смешная девчонка, выбрала самую нелепую комнату в доме! Там никто никогда не жил. Они с братьями в ней прятались, когда были детьми. Их семья не по-американски долго живет в этом городе и в этом доме. Типичные американцы переезжают не реже одного раза в пять-семь лет. А европейцы? Шведы, например, часто переезжают? Наверное, не очень, потому что у них маленькая страна. Кен отыскал на карте Швеции городок, из которого приехала Зигни Рауд. Арвика…