— Это следы войны. Они не постыдны. Все эти месяцы Миранда много говорила о вас. Все мы постоянно думали о том, живы ли вы и что с вами: и моя дочь, и моя жена, и я.

— Спасибо. Пожалуй, вы правы. Многие люди говорили, что по сравнению с другими мне еще повезло.

Доктор Фишер покачал головой, а потом произнес фразу, которую его собеседник не ожидал услышать:

— Все это только слова. На самом деле ваша судьба — это только ваша судьба. И ваша жизнь — самое ценное, что у вас есть. Высший дар, который человек получает лишь однажды.

— Я хочу выписаться из больницы — больше мне здесь нечего делать, — сказал Дилан. — Если это возможно, отпустите вашу дочь ко мне. Только прошу вас, предупредите ее о том, как я выгляжу.


Колин Фишер возвращался домой с тяжелым сердцем. Он понимал, что его жена подвержена приступам ипохондрии именно потому, что он уделял ей слишком мало внимания, сосредоточившись на своих пациентах. Он предполагал, что Эбби сделала своей жертвой Миранду, заставляя ее выслушивать то, чего у него не хватало ни времени, ни терпения выслушать. Он также знал, что дочь трепыхается в этом замкнутом мире, словно птица в силках, и не чает освободиться.

Дело всей жизни не должно стоить счастья близких, но в случае с ним это было именно так.

Миранда была готова признать жизнь без границ, без тени прошлого и безо всякой вины — в этом Колин был абсолютно уверен. Но он сомневался в том, что она сможет принять изуродованного юношу вместе с грузом его души и сердца.

Колину было жаль этого парня. Дилан Макдафф был хорошим человеком, искренним, честным, удивительно чистым и почти наверняка — в чем-то по-настоящему талантливым.

Когда отец сообщил Миранде о том, что ее жених вернулся в Галифакс, сперва она буквально подпрыгнула от радости, а после насторожилась. Почему он не написал, не предупредил ее о том, что приедет?

— Он был серьезно болен, — ответил Колин, — он даже не знал, будет ли видеть.

— Дилан ослеп?!

— Нет, теперь с его зрением все в порядке. Однако с некоторых пор он выглядит не так, как прежде. Германская армия применила отравляющие вещества: во время химической атаки погибло очень много людей. Дилан остался жив, но он…

Колину Фишеру много раз приходилось сообщать больным и их родственникам о неутешительных диагнозах и различных несчастьях, но он не имел понятия, как подготовить родную дочь к тому, что ей придется увидеть.

— Что с ним? — спросила Миранда.

Доктор Фишер сообщил, — как можно осторожнее и мягче, — и тут же заметил, как в глазах дочери промелькнула сперва растерянность, а потом — откровенный ужас.

— Он хочет, чтобы ты его навестила, — добавил отец.

— Где? В больнице?

— У него дома.

— Я… я подумаю, — прошептала она, и Колин мысленно попросил у Дилана прощения.

Пройдя в свою комнату, Миранда опустилась на стул перед туалетным столиком и долго сидела, оцепеневшая и одинокая. В глади зеркала отражалось бледное, искаженное испугом лицо.

Что же делать? Как быть? Как встретить неизбежное?!

Наконец поднявшись с места и подойдя к шкафу, она принялась раздраженно громыхать деревянными плечиками. За время отсутствия Дилана Миранда купила несколько красивых нарядов. Лето было в разгаре, и на ней великолепно смотрелось бы платье из легкой лиловой ткани. Ниже колен его украшали оборки, напоминавшие морскую пену, а талию подчеркивал золотистый поясок.

Недавно Миранда научилась по-новому причесывать волосы и специально для этого приобрела янтарную заколку. Если б они с Диланом решили пройти по улицам Галифакса, она бы облачилась в свои кокетливые доспехи, взяла жениха под руку и улыбалась задорно, гордо и смело. Но что будет теперь?

Девушка дернула платье, и оно соскользнуло вниз. Подняв его, Миранда зарылась в него лицом и разрыдалась от отчаяния и страха.

И все же на следующий день она отправилась к Дилану, захватив папку с рисунками, которую он отдал ей перед отъездом. Она облачилась в скромное коричневое платье и шляпку с дымчатой вуалью, из-за которой лицо виднелось, будто в тумане. Миранда не хотела, чтобы кто-нибудь увидел ее входящей в ворота особняка Макдаффов. Во всяком случае, пока.

Накануне визита к Дилану Миранде всю ночь снились кошмары, ее переполнял ужас. Она видела разлагающиеся тела, каких-то нелепых тварей, чью-то искромсанную плоть.

Она пыталась осмыслить ситуацию и не могла. Миранда ненавидела страдания, не любила отцовских рассказов, никогда не ходила в больницу, где он работал, и все же ее настигла та самая судьба, от которой она бежала всю свою жизнь!

Она должна увидеть чудовище, ей придется с ним жить. Миранде почудилось, будто подаренное Диланом кольцо жжет ей палец, — она сняла его и положила в карман, но потом снова надела. Если он заметит, что на ней нет кольца, то сразу все поймет.

Дилан не вышел ей навстречу, и Миранде пришлось пройти в гостиную: лакей сказал, что хозяин ждет ее там. В доме было тихо, в нем царил порядок и властвовала прежняя роскошь. Этот дом жил своей жизнью, ему не было дела до страданий его обитателей.

Дилан сидел в глубоком кресле у противоположной стены длинной комнаты. Подняв вуаль, Миранда старалась разглядеть своего жениха, но в комнате было темно из-за задернутых штор.

Она подошла ближе на ватных ногах, не зная, что сказать и как себя вести.

Дилан молча смотрел на нее, закрывая рукой половину лица. Миранде показалось, что он выглядит совершенно нормально, и она облегченно перевела дыхание. Сообщив дочери о том, что лицо ее возлюбленного изуродовано, Колин Фишер опустил подробности.

Что это — глупая шутка? Жестокий способ проверить ее чувства? В то же время Дилан вел себя как-то странно. Он должен был схватить ее в объятия, закружить с радостным смехом, осыпать поцелуями. Вместо этого он просто сказал:

— Я вернулся.

Миранда положила папку с рисунками на диван, но сама осталась стоять.

— С тобой что-то случилось?

— Разве твой отец не рассказывал?

— Да, но…

В комнате повисло напряжение, которое с трудом выносили и он, и она.

— Ты хочешь это увидеть?

«Конечно же, не хочу! — хотелось воскликнуть ей. — Я мечтаю вырваться на солнце, на воздух из этого склепа, каким бы роскошным он ни казался!»

Она не смогла ничего промолвить и только кивнула.

Дилан отнял руку, и Миранда содрогнулась. Ее жених с его прежде ангельской внешностью был подобен чудовищу. Половина лица принадлежала прежнему Дилану, а другая казалась порождением кошмара.

Не сдержавшись, она громко вскрикнула.

— Прости меня, — выдавил Дилан, и Миранде почудилось, будто внутри ее существа отворилась некая потайная дверь.

— Не прощаю! — услышала она собственный голос, голос человека, отчаянно, яростно боровшегося за свою собственную жизнь. — Кто только ни говорил тебе, чтобы ты не шел на фронт! Все понимали, что ты не создан для войны, что тебя покалечат или убьют! Но ты настоял на своем из-за глупого упрямства, и вот к чему привели твои игры в солдатиков! Ты мечтал вернуться героем, а вернулся уродом! И чего ты хочешь теперь? Сочувствия, жалости? Кого ты можешь винить в случившемся, кроме самого себя? У тебя куча денег, ты бы мог путешествовать, рисовать, заниматься, чем только захочешь, наслаждаться жизнью, а вместо этого ты сознательно разрушил себя!

Отчасти Миранда была даже рада тому, что не сдержалась и с ходу все высказала. Она все равно никогда не смогла бы прикоснуться к этим губам, дотронуться до этого омерзительного лица! Она не желала видеть его каждый день, не собиралась посвящать ему свою жизнь! Не хотела становиться сиделкой этого человека, ей было бы противно лечь с ним в постель.

— Миранда! Зачем ты так? Я сам освободил бы тебя от данного слова. Я никогда не стал бы уговаривать любимого человека остаться со мной… — его голос звучал, словно из подземелья, судя по всему, он был раздавлен ее словами.

Поднявшись с кресла, Дилан потянулся к девушке в бессознательной мольбе.

Она оттолкнула его с такой силой, что он упал на колени, да так и остался стоять, протягивая к ней руки. Слезы прокладывали дорожки в изуродованной плоти его лица, а его взгляд — каким он был в ту минуту — Миранда запомнила на всю жизнь.

— Ты лжешь! Ты отвратителен мне! — вскричала она и, сорвав с пальца кольцо, швырнула его на пол.

А потом выбежала из комнаты.

Когда стук ее каблуков затих вдали, Дилан рухнул на ковер и замер, слушая бешеный стук собственного сердца.

Он потерял все одним махом, в его существовании больше не было смысла. Он не имел права взваливать на других груз своей души, обременять их своим уродством — в этом Миранда была совершенно права, и все-таки, если б она его любила, то никогда бы не повела себя подобным образом.

Мир несчастья поглотил его, и Дилан не знал, что ему делать.

Спустя довольно долгое время он нехотя встал. Увидев папку со своими рисунками, потянулся к ней с намерением уничтожить все, что некогда было создано его воображением, эмоциями, попытками запечатлеть не столько Галифакс, сколько свое собственное видение родных мест.

Но потом он остановился. На этих акварелях нет его прежнего лица, в них была только его душа. Она еще не умерла, и он решил не наносить ей еще одну рану. Пусть рисунки останутся, даже если больше он никогда не захочет на них смотреть.

На следующий день Дилан побывал на могиле отца. Грегори Макдаффа похоронили в элитной части галифакского кладбища, рядом с супругой, умершей четверть века назад. Кругом высились кованые ограды и было много вычурных, помпезных надгробий.

На кладбище гулял ветер. Здесь он был особенным, обнаженным, сырым и звучал безнадежно и тоскливо. Глядя на небольшой холмик, Дилан понимал, что Миранда права: он уничтожил все своими же руками. Он соглашался с тем, что его привело на войну безрассудство и глупая романтика, в результате чего он положил на алтарь бессмысленной бойни жизнь отца, свое будущее, любовь. Ощущая поразительную несовместимость между собой и окружающим миром, Дилан чувствовал, что должен уйти.

Но куда и как? Убить себя? Что-то в его душе противилось этому, и то был не страх смерти. Он выжил тогда, когда другие погибли. У него были целы и руки, и ноги. Самоубийство стало бы предательством по отношению к судьбе, какой бы она ни казалась жестокой. Он обязан принять то, что с ним произошло, должен переносить страдания, не жалуясь и никого не виня.

Дилан не стал навещать своих тетушек, потому что был не в силах слушать их охи и ахи. Он рассчитал всех слуг, кроме двух сменявших друг друга сторожей и садовника, и велел хорошо запереть дом, гараж и ворота. Нашел нотариуса и передал право подписи на документах совету директоров фабрики, созданному после того, как умер его отец, а сам Дилан еще не вернулся в Канаду.

Потом он обошел те районы города, где сдавались недорогие меблированные комнаты. Дилан замотал шарфом нижнюю часть лица и надвинул на глаза шляпу, но все же многие люди шарахались от него, будто от прокаженного.

В одном из домов хозяйка сказала:

— Я готова сдать комнату за пять долларов в неделю, если только вы не станете никого приводить и не будете шуметь.

— Я поселюсь один. Друзей у меня нет. Я приму все условия, если вы, в свою очередь, согласитесь — разумеется, за отдельную плату — приносить мне книги из библиотеки и покупать продукты. Мне не очень хочется выходить на улицу.

— Конечно, сэр, — тихо проговорила хозяйка, разглядев его лицо. — Вы вернулись с войны?

— Да, — коротко ответил Дилан.

Поселившись в маленькой комнатушке, большую часть времени он лежал (просто так, потому что сна не было), иногда заставлял себя что-нибудь почитать. Он очень мало ел; фактически только для того, чтобы не умереть от голода. Дилан оставил мысли о пластической операции: ему казалось, что теперь в этом нет никакого смысла. Он общался только с хозяйкой, да и то лишь по делу. Он не желал никого видеть и не хотел, чтобы кто-нибудь видел его.


В эти же дни Миранда выдержала сложный, если не сказать судьбоносный разговор с родителями. Ей пришлось признаться, что она бросила жениха, и Колин Фишер сказал:

— Ты оставила человека в самый тяжелый период его жизни. Как ты могла так поступить!

— Он же не инвалид, за которым нужно ухаживать! — вторила Эбби. — К тому же теперь ему принадлежит вся фабрика!

— Да, — вставил отец, — раз у него есть деньги, он наверняка попытался бы сделать пластическую операцию.

Выслушав все это, Миранда взорвалась:

— А если операция не поможет? Я что, должна жить с чудовищем?! Представляю, что подумали бы люди, увидев нас вместе! Тогда бы все точно решили, будто я вышла за него из-за денег! Зачем он вернулся в Галифакс, на что он рассчитывал? Пусть бы он навсегда остался там, на этой проклятой войне!