Идя к своему рабочему месту вслед за мисс Каппи, Миранда исподволь разглядывала тех, среди кого ей предстояло проводить большую часть дня. Она бы не выбрала себе в подруги никого из них. Эти женщины были примитивными созданиями, которым все равно, как они выглядят, чьи интересы не простираются дальше скучных бытовых проблем и пошлых будничных мелочей.

Миранда наивно полагала, что благодаря своей смекалке она окажется в числе первых, но это оказалось не так. Ее без конца подгоняли, причем порой бесцеремонно и грубо. Работа напоминала утомительную гимнастику, а каждый час был подобен веку.

Однообразие сводило с ума; казалось, этому не будет ни конца ни края. Наконец раздался звонок, и девушки оставили работу. Наступил обеденный перерыв. Во всей этой нервотрепке и толкотне Миранда совсем позабыла о еде. Впрочем, она ничего с собой не взяла и потому угрюмо проследовала к своему шкафчику.

Когда какая-то девушка, видя, что новенькая сидит с пустыми руками, предложила поделиться с ней бутербродами, Миранда холодно отказалась. И тут же поняла, что отныне ей придется съедать свой обед в одиночестве.

Она подумала, не сбежать ли отсюда, пока не поздно, но потом решила остаться. Похоже, ей не найти ничего лучшего. И потом, разница заключалась в том, что на другой фабрике хозяин был бы для нее неким безликим существом, а здесь она знала, что это — Дилан. На первый взгляд, в этом таилось изощренное унижение, но с другой стороны, она не могла поверить в то, что Дилан способен о ней забыть. Надо дать ему время насладиться местью. После он все равно позовет ее к себе.

Открывая дверь своей квартиры, Миранда пребывала в величайшем душевном упадке и вместе с тем — в крайнем раздражении. Она была голодна и смертельно устала.

В комнате плохо пахло, и она с грохотом распахнула окна. Кермит молча смотрел на нее с кровати, словно узник из-за решетки.

— Что с работой? — спросил он жену.

— Нашла.

— Где?

Чуть подумав, Миранда решила не открывать ему правды.

— На одной из фабрик. Платят мало, но все лучше, чем сидеть дома!

«Рядом со мной», — подумал Кермит.

Миранда занялась своими делами, не обращая ни малейшего внимания на мужа. Кермит знал, что до него дело дойдет в последнюю очередь. Он мог сколько угодно исходить криками и стонами, страдая от внутреннего удушья, вызванного унижением и бессилием, все было без толку, потому он молчал.

Сейчас существование Кермита скрашивала только Мойра, полная беззаветной детской любви. Он не мог дождаться, когда жена приведет ребенка от Хлои.

Миранда, отнюдь не стремившаяся да и не умевшая общаться с дочерью, охотно спихивала ее на Кермита. Он или читал ей книжки, или они играли в какие-нибудь простенькие игры.

Кермит никогда не думал, что так полюбит этого ребенка. Он выбросил из головы мысли о возможной неверности Миранды и сомнения в своем отцовстве, ибо отныне это не имело никакого значения.

Теперь Миранда надолго оставляла его одного, и он много спал, а когда начинал просыпаться, перед ним, на границе реальности и видений, представали все те радости жизни, что ушли от него навсегда, после чего он иногда ощущал на своем лице следы слез. Сейчас Кермит с тоской вспоминал даже войну, где он был здоров, силен и, как ни странно, полон надежд.

Однажды, когда он открыл глаза, перед ним сидел Дилан Макдафф. Хлоя, которая, очевидно, привела его в комнату, закрывала за собой дверь.

— Привет, — тихо произнес Дилан.

Кермит хотел спросить, зачем он пришел, но потом передумал.

— Здравствуй. Думаю, тебе есть чему порадоваться.

— О чем ты, Кермит?

— Как будто не знаешь! Мы с тобой никогда не дружили, больше того — ненавидели друг друга.

В глазах Дилана появилось свойственное ему далекое выражение. Он словно заглядывал в свои собственные глубины.

— Это ты меня ненавидел. Впрочем, сейчас это неважно. Я не забыл, что ты спас мне жизнь.

Кермит не сдержал усмешку.

— А ты помнишь слова, которые я сказал тебе в тот день?

— Нет, — твердо произнес Дилан, — не помню. Тогда я испытывал слишком сильную боль, чтобы что-то соображать. Но даже если ты сказал обо мне что-то дурное, не сомневаюсь, что в том была доля правды.

— Знаешь, — промолвил Кермит, — на войне есть один железный закон: там нельзя думать. То есть можно и нужно, но только по делу. Вот почему солдат всегда должен быть чем-то занят. Для того и существуют дисциплина и приказы. Никаких размышлений и рассуждений на отвлеченные темы, ибо это — гибель. Но теперь, когда мне нечего делать, я постоянно думаю. В том числе и о том, что ты всегда умудрялся быть выше многих вещей, которые способны утопить человека: несчастья, разочарований, предательства и… денег. Недаром говорят: когда человек слишком долго смотрит на солнце, он слепнет, когда он постоянно видит перед собой золото, то тоже теряет зрение, утрачивает способность видеть вещи в реальном свете. Но ты не утонул и не ослеп.

— Зато на твоем месте, зная, что граната вот-вот взорвется, я бы растерялся и испугался. Просто упал бы на землю или… убежал.

— В данном случае выбор делаешь не ты, не твой разум, а, скорее, инстинкт.

— Инстинкт должен сказать: «Спасайся сам и не думай о других!»

— Тогда я не знаю. Наверное, то есть отражение истинной натуры человека. Кто-то может проявить мгновенный героизм, а кто-то способен на долгое и тихое мужество.

— Мне кажется, тебе свойственно и то, и другое.

— Не говори ерунды! — отмахнулся Кермит, а после сказал: — Послушай, раз уж ты пришел, я спрошу тебя о том, о чем хотел спросить уже давно: как получилось, что ты женился на той рыжеволосой девушке? Ты говорил, вы познакомились в дни катастрофы. Как вы сошлись? Просто мне кажется… вы не слишком подходите друг другу.

Дилан воспринял вопрос совершенно спокойно.

— Многие так считают. После взрыва я поспешил на фабрику. От нее мало что осталось, и там почти никто не выжил, однако Нелл уцелела. Она попалась мне на глаза благодаря своим рыжим волосам. Я вытащил ее из-под завала; она ничего не видела. Я отвел ее в больницу. Врачи сказали, что Нелл надо сделать операцию, но не здесь, не в Галифаксе, и мы уехали в Торонто. — Он помолчал. — Мы были слишком одиноки, слишком многое пережили вместе, чтобы расстаться. Любовь пришла позже.

— Это была ужасная трагедия, — произнес Кермит, чтобы увести разговор от личных отношений. — Ты слышал, что части «Монблана» находили за несколько миль от бухты; некоторые — даже через несколько месяцев?

— Да. А осужденные капитан и лоцман подали апелляцию, и при повторном слушании дела их оправдали. Впрочем, я всегда говорил: это было роковое стечение обстоятельств, люди тут ни при чем.

— Ты прав. Нами владеет судьба, — сказал Кермит, и Дилан подумал о том, что прежде тот едва ли изрек бы такую мысль.

А потом человек, которому не было суждено встать с постели, добавил:

— И все-таки жизнь продолжается. Ты говорил, у тебя есть сын? Как его зовут?

— Ред.

— Наверное, он ровесник моей дочери? Мойра родилась в октябре.

Кермит ругал себя за несдержанность, и все же не мог остановиться.

— Почти. Ред появился на свет летом.

Сердце Кермита забилось как бешеное, и он с трудом заставил себя успокоиться. То была еще одна греза, нечто далекое и несбывшееся. Он был уверен: что бы ни случилось, Нелл бы осталась с ним. Но даже в этом случае он ничего бы не мог сделать для своего сына, как не может сделать для Мойры.

Он был благодарен Дилану за то, что тот не стал его утешать и не спросил, не надо ли чем-то помочь. И все-таки напоследок Кермит сказал ему, чтобы он больше не приходил.

А Дилан подумал о том, что этот человек не пожаловался ему ни единым словом. В глазах Кермита не было страдания: хотя их цвет с пронзительно-зеленого изменился на тусклый болотный, из них не ушла жизнь.


С некоторых пор утра были мучительны для Миранды. Ей приходилось вставать засветло, и к тому времени, как молодая женщина отправлялась на фабрику, ей чудилось, будто она уже отработала полную смену. Хлоя соглашалась покормить Мойру завтраком, но все заботы о Кермите ложились на плечи Миранды.

Перестелить постель, поменять белье, обтереть больного, подать ему еду, а то и накормить с ложки: голова шла кругом, и нервы не выдерживали.

Когда она наконец вышла на улицу, ей почудилось, будто она вырвалась из тюрьмы. Миранда шла по тротуару, думая о том, что теперь, когда она зарабатывала кое-какие деньги, пожалуй, стоит нанять сиделку. Конечно, придется обойтись без новых нарядов, но это все же легче и проще, чем сбиваться с ног по утрам и вечерам, после того как она проработает целый день.

Времена, когда Миранда шла медленно, чуть поводя бедрами, чтобы юбка красиво колыхалась, остались позади. Теперь у нее была обычная торопливая походка работающей женщины. И все же она по-прежнему обращала внимание на то, во что и как одеты люди на улицах.

Разумеется, Галифакс был не тем городом, до которого быстро долетают веяния моды. Многие женщины все еще носили украшение военного времени — брошку из черного агата в форме птички и одевались в бесформенные пуловеры, юбки длиной до икр и тяжелые ботинки. Миранда читала в журнале, что во время войны большинство европейских модных домов было вынуждено закрыться, однако иные из них процветали, например Шанель со своими костюмами из джерси. И она с горечью думала о том, что у нее до сих пор нет такого костюма.

Стояла хорошая погода. В свете зари дома казались розоватыми, холмы были покрыты серебром прошлогодней травы, а вид спокойной прозрачной воды вызывал ощущение обволакивающей мягкости.

Дорога на работу и с работы была единственным светлым временем в череде унылых будней, когда труд на фабрике сменялся заботами о тяжелобольном и беспомощном человеке.

И все-таки Миранда чувствовала, что не сломалась и не сдалась. Она до сих пор не верила, что отныне счастье для нее — это нечто такое, что будет вечно поджидать за поворотом, но к чему она никогда не приблизится. Она надеялась, что рано или поздно непременно найдется какой-нибудь выход!

Как назло, на фабрике она разругалась с одной из женщин из-за пустой коробки: та тянула ее к себе, а Миранда — к себе. В тот миг, когда Миранда вырвала колобку из рук противницы и та разразилась ругательствами, к ним подошла начальница. Женщины ожидали, что их ждет нагоняй, однако мисс Каппи сказала:

— Миссис Далтон, вас вызывают в «Правление». — И, сделав многозначительную паузу, добавила: — К мистеру Макдаффу.

В ее тоне сквозила озадаченность: она явно не понимала, что может быть общего у хозяина фабрики с простой работницей.

Выпустив из рук коробку, Миранда выпрямилась и отряхнула платье. На ее лице помимо воли появилась чувственная и многообещающая улыбка. Дилан все-таки вспомнил о ней!

Она прошла мимо секретаря, которая таращилась ей в спину. Чувствуя это, Миранда подумала: интересно, Дилан запирается с секретаршей в своем кабинете и делает то, что, по слухам, делают все начальники с красивыми подчиненными женского пола? Вряд ли. Он же настолько порядочный, что просто тошнит!

Войдя в кабинет, Миранда решила, что не станет прикидываться смиренной и робкой работницей, представшей перед хозяином. Она сразу решила взять быка за рога.

— Твоя жена знает о том, что у тебя хорошенькая секретарша? — поздоровавшись, спросила она.

— Нет. Моя жена не бывает на фабрике, — нетерпеливо произнес Дилан с видом делового человека, которого отвлекают по пустякам, и предложил: — Присядь. — Потом поинтересовался: — Как здоровье Кермита?

Тяжело вздохнув, Миранда опустила голову и сложила руки на коленях, обтянутых форменным платьем, мгновенно превращаясь из легкомысленной красотки в обремененную непосильными заботами женщину.

— Зачем спрашивать? Я же говорила, что он безнадежен.

— Я побывал у него, — промолвил Дилан (Миранда изумленно вскинула глаза), — а потом зашел в галифакскую больницу. Там мне сказали, что нужно обратиться в европейские клиники: возможно, с помощью нескольких, пусть и сложных операций Кермита удастся поставить на ноги. Почему ты молчала об этом?

— А какой смысл говорить, если у нас не хватит денег даже на билеты!

— Если дело в деньгах, то это не проблема. Я узнаю адрес клиники, где Кермиту могут помочь, и примерную стоимость лечения. Я выпишу чек на твое имя. Если денег не хватит, ты мне сообщишь. Только не говори Кермиту правду.

— Почему?

— Потому что твой муж никогда не примет помощи от меня. Тебе придется придумать историю о какой-нибудь благотворительной организации или солгать, что ему помогло государство. Надеюсь, это будет нетрудно?