- Я сама те "мусора". Фирсову. Нужно звонить Максу. Он порешает... а иначе будет хуже. Тем более... та шмара сбежала. Неизвестно, что еще запоет, и... если запоет.

Окаменел огорошенный, глаза полезли на лоб:

- Но... если?

- Без если. Он мне должен. Да и свидетели есть. Я справлюсь, Кисель. Верь мне, пожалуйста...

Глава 12. Псы и волки: меж двух сплошных

Глава 12. Псы и волки: меж двух сплошных

***

- В смысле, закроете? - не могла поверить собственным ушам. Попытка улизнуть от меня, но тут же догоняю ублюдка: - Макс, ты ох**л?

Враз замирает на месте, отчего едва не налетела на него. Вовремя остановилась.

Обернулся. Глаза в глаза. Кривится, скалится, давится яростью:

- Я о**ел?! Это ты ох**ла! Вы че, б***ь, натворили?! А, с*ка? - кивает в сторону бригады скорой, что уже грузила в машину труп. - Одно дело - тра**ться со всеми подряд, а другое - людей валить! Вы че, совсем е**нулись, нарики конченные?! Или че за х**ня?!

- Не закрывай его... - испуганно, смиренно.

- Посидит - проспится, протрезвеет малёха! Может, чуток ума наскребет! Как показания будет давать - пригодится!

- Макс, - отчаянно пищу, пытаюсь ухватиться ему за руки, но вырывается, увиливает.

Пошагал прочь. Вновь бегу за ним: - Макс, он из-за меня в драку полез!

Обмер, вновь взор мне в лицо:

- И че, б***ь?! Думать надо! Даже когда машешь - ДУМАТЬ НАДО!

- А ты всегда думаешь?

Обомлел, осознав укор. Сжался на мгновение. Но секунды - и тотчас совладал с собой.

Смолчал, лишь метнул взор на своих:

- Грановского не подпускайте. Я сам разберусь.

И вновь очи перевел на меня; нервически сглотнул слюну; скривился, подбирая слова:

- Садись в машину, домой закинем. Утром - ко мне в кабинет, посмотрим, что можно будет сделать с этим вашим болотом. Никому ни слова - сама похе*ишь, сама потом расплачиваться будешь. Ясно?

- Ясно, - лихорадочно киваю, заливаясь благодарной улыбкой.


***

Надежда. С*ка, надежда. Или я - с*ка, что в нее поверила, сама себе нарисовала.

Как был Фирсов тварью... так ею и остался.

Меня выгородил сполна, а вот Киселева… взд*ючил по полной.

От превышения самообороны до тяжких телесных, повлекших по неосторожности смерть потерпевшего... и эта стрелочка по счетчику металась даже не от показаний (продавца... каких-то еще, откуда-то взявшихся, непонятных иных очевидцев), а решения самого Фирсова. И, что самое обидное, никаких соплей от той шмары, за которую мы (так глупо, как оказалось) тогда заступились... Как я и боялась, эта тварь трусливо залегла на дно, скрыв с собой очень важные детали - ведь иначе просто даже не докажешь, что это не мы сами полезли в драку... к бедолаге, к "тихому мирному мальчику, который и мухи не обидит" - согласно словам матери и соседки убитого. И фигурировал нынче по делу исключительно один Киселев, мои же даже показания были не в счет, как свидетеля (не говоря уже о том, что причастна) - бумажка, конечно, в папочке лежала... (я со слезами едва уговорила ее приложить туда). Однако... пойдет ли она вход, или же останется альтернативой газетки для местного туалета - неизвестно.


- Я и Кузнецова твоего достану! Всех твоих е**рей пересажаю! Так только будет за что – сразу за шкирку и на нары! А не, с*ка, б***ь, ходит-ноет она за них! НЕ БУДЕТ ТАКОГО, чтобы я за этих уе*ков твоих вписывался! А сейчас - на**й отсюда пошла! Чтоб глаза мои больше тебя не видели!

- Я тебя ненавижу, Фирсов!

Обмер. Миг, дабы прожевать очередной залп ярости, и тотчас дерзко сплюнул:

- А ты ведь тоже… Фирсова! – с отвращением.

- Да будь проклят тот день, когда мать решила мне дать... эту злое**чую фамилию! И ты вместе с ним, мусорИла вшивая!


***

Это был последний шанс. Последний реальный шанс для нас с Киселем.

И пусть я окончательно надену себе петлю на шею и вздерну себя, но его использовать - я обязана.


Однако... судя по реакции, как тот торопился со мной встретиться, как брал трубку... или отвечал на смс, эта петля и так уже (с той ночи) была наброшена мне на шею и затянута сполна. Видимо, новости хорошо дошли до него, и без моего участия. И то, что я вновь ношусь с Киселевым, сыграло свою роль, как то и ожидалось: предатель... Я - предатель.

Что ж, осталось лишь выбить табурет из-под ног.


В офисе было не продраться сквозь сплоченную толпу сотрудников, да и не поговорить откровенно на подобные темы, а потому... Отчаянное, дерзкое, в моем духе.


С*ка, пятница. И, казалось, любой ушлепок знал, что эта свора красиво так зависает сейчас в бане.

Пролететь мимо ресепшена, да в "банкетный зал". Тщетно: одни девки.

Гневное, уверенное, борзое на овец:

- КУЗНЕЦОВ, Б***Ь, ГДЕ?!

Оторопели те, испуганные. И лишь одна осмелилась пальцем ткнуть в сторону второй двери.

Влететь в душевую - пусто, рвануть деревянное полотно парилки.

Зайти внутрь.

Целая толпа голых кобелей (отчего вмиг по телу побежали мурашки, а тело схватили конвульсии, предрекая нечто ужасное, нечто куда жесточе, чем то, что мне уже пришлось пережить).

- Вот это поворот! – вдруг звучит жуткий, насмешливый, незнакомый голос.

Терплю. Стою оловянным солдатиком по струнке смирно и ищу взглядом нужное мне лицо среди чреды красных, оскалившихся в счастливых улыбках, мразей.

Но вот и сам сорвался с места виновник, причина «хулиганства», шаги ближе - попытка ухватить меня за руку, мигом отступаю, увиливаю - но тут же натыкаюсь на кого-то и враз падаю на оного.

Дико ржут гнусные животные:

- О, синяя птица сама в руки лезет! – попытка того то ли придержать меня, дабы еще больше не скатилась на пол, то ли удержать рядом с собой.

Испуганно, с отвращением морщусь, чувствуя под собой откровенные места и восставшую похоть. Силюсь восстановить равновесие и быстрее, молнией убраться от него долой.

- ПОШЛИ, Б***Ь! – гневное, жестокое на меня  Бориса.

Вмиг хватает за локти и помогает выровняться на ногах. Натиск - и выталкивает в душевую, плотно закрывая за нами дверь, пряча бесстыдную срамоту. Но еще удерживает подле себя.

- Ты ох**ела, что ли? Или че за суицид? - машет в сторону товарищей.

Еще сильнее дрожу под его напором.

- Нужно поговорить.

- Не о чем нам больше говорить! Ты сделала свой выбор! КИСЕЛЕВ - ТАК КИСЕЛЕВ!

- Борь... но это... нечестно, - отчаянно, тихо шепчу, боясь... даже, что услышит.

Мигом отталкивает, швыряет в сторону, высвобождая из хватки - попятилась, но не упала, удержалась на ногах.

Сутулюсь, жмусь, идя ходуном уже от переизбытка чувств.

- НЕЧЕСТНО?! ТЫ, С*КА, СЕРЬЕЗНО СЕЙЧАС?! - вдруг дико, ополоумев, взревел Борис. - Я же тебе, твари, давал шанс! ДАВАЛ! А ты в очередной раз на него х** положила! Вот и пи***й отсюда! Малолетка конченная! Мужиками все играет. Манипулирует. Умная больно? Да  сейчас, б***ь, обратно за дверь затолкаю и по кругу пущу, шмару е**чую! Вот тогда точно поумнеешь! Х**в ей все мало! Мало одного! Давай два! Три! Или сколько у тебя предел, А?! - в неистовстве рявкнул на меня, гневно сжав кулаки.

Обомлела, оцепенела я от всего услышанного, да так, что дрожь прошла. Сплошной лед. Ушел страх, ушел и ужас... полная прострация и разочарование. Мой идол... пал.

Еще один предал. Еще один не понял... Еще один душу растоптал.

С*ка - ты... такой же как и Фирсов.

Ровным счетом такой... пустой.

Опускаю взгляд. Долгие, тягучие мгновения - и решаюсь.

Мерно, холодно.

И даже глядя в глаза:

- Он же и твой друг...

- Х*юг!  Думать надо! Когда, где, как и на кого машешь! И не мусоров звать, а своих! ...коль так хочешь. А прое**ли всё - расхлебывайте теперь сами! ...или че, Максимка не вытягивает? - язвительное, саркастическое, словно лезвием по горлу.

- Ему же... дох*ра светит! - взмолилась я отчаянно, сквозь застывшие на ресницах слезы. - Да что ж вы за люди-то такие?!

Шаг ближе, яростное в лицо:

- Ты где людей нашла? Очнись, б***ь! И Кисель твой - не святой! А домахался, спалился - сиди!

- А ты бы сел? - обиженное, растоптанное...

- А я и сел! - бешено рявкнул в лицо, отчего враз распяло меня прозрением. Не дышу, лишь жадно пучу на него очи. - Накосячил, б***ь, поймали - и сел! И не ныл! И баба за меня никакая не бегала, не молила! Да решали, да помогли свои, но НЕ НЫЛ! Отмотал трояк - как положено, как влепили, и пошел по своей дорожке дальше, умнее став на век. Может, и ему поможет, гниде трусливой! Жалко ей... А пацана не жалко? НЕТ?! Марш отсюда! Пока тебе... и за него не влепил! Подстилка е**чая!


***

Не помню, не знаю, даже как выбралась оттуда. Как шла, куда сворачивала - пришла в себя лишь, когда уже замерла у двери своего подъезда.

Беглый взгляд в окно - темно. Отлично... самый кайф.

Одиночество...


Зайти в квартиру, на кухню... Не включая свет, отыскать заныканную матерью (на случай праздника и явки е**чего "Максика" в гости) бутылку коньяка и открыть, вытащить пробку.

Глотки с горла.

Взять нож - присесть у окна. Отложить пока трофей на стол. Достать пачку сигарет, прикурить… - глубокая затяжка. Выдох.

Крутить, вертеть, нервически играться зажигалкой.

Бесцельный взгляд около.

Вот и всё. Конец. Окончательно и бесповоротно – конец всему... Мечтам, глупым чувствам… которые, наверно, впервые во мне так ярко, четко, осознанно, полноценно, истинно зародились. Чувства… то еще мне слово. Глупости, ошибка.

Умопомешательство…


Тщетно. Всё теперь тщетно: ночи без сна, грёзы, фантазии… желания. Даже слёзы.

Слёзы… Говорят, камни не плачут. Плачут. Когда никто не видит – плачут… Как небо, как водопады – плачут.

Вот и сейчас по моим щекам шальные потоки… обреченности, и ненависти самой к себе.

Всех подвела, всех… Всем в душу нас*ала, а Киселёву даже судьбу сломала.

С*ка… тупоголовая, конченная с*ка. Б***ь. А еще Фирсова порицаю, ненавижу… А, в итоге, не лучше – даже хуже. Хуже и омерзительнее…

Ведь они мне верили, доверяли… чувства какие-то питали. А я их всех предала, подвела. Подставила. Пусть и невольно – но подставила.

Отложить зажигалку на стол, сигарету - на блюдце.

Взять в руки нож – и привычными движениями стать рисовать на теле… благодатные движения… Света луны вполне достаточно для сего идиотического, странного, возможно, жуткого... но для меня - спасительного, бальзамного ритуала. Тонким, острым лезвием по коже... поперек руки... ровным, красивым... игриво-болезненным забором...

Нет, я не хочу кончать с собой. И, наверно, никогда сего по-настоящему не хотела. Нет, лишь сплошная... грубая игра... чувств, когда физическим душишь боль душевную, сердечную. Когда разум затыкается, направляя мысли лишь на язвящие раны, щипающие  и колющие... К'н'и:гo'ч:eй'.нe'т Когда даже страх отступает - и лишь наслаждаешься больной эйфорией сумасбродного припадка, прострации... полного отсутствия твоего внутреннего Я.

Сбежало... всё сбежало н**й, напрочь всё, оставляя лишь ядреное, е**чее безумие...

Еще немного - и когда спустя такие долгие... но сладкие минуты дозволенное, отведенное полотно иссякло – сижу, смотрю... как темно-багровые капли скатываются на серую столешницу... Жива... я. всё еще. внутри. жива...

Еще минуты - и вынужденно, обреченно встаю со стула.

Еще один глоток спиртного - и подойти к крану. Открыть воду - засунуть руку под не менее игривый, в доли со мной, в сговоре, холод... Остановить игру, скрыть улики...

А шрамы, рубцы... да даже свежие порезы - уже давно их никто не видит, не замечает, никто и не знает... Всё давно поглотили такие же, как и я, скандальные, но преданные, понимающие, поддерживающие легенду здравомыслящей девочки (девушки, человека), татуировки.


Смерть. Не боюсь я давно уже ее. Не боюсь... только лень всё прерывать, лень что-то менять, делать. А так - не боюсь, ибо давно меня ждет там мой единственный и верный, невольный, друг. Ждет тот, чей уже столько лет крест ношу на теле, под сердцем, добровольно набитый под левой грудью как первый, как истинный, как непоколебимый протест против Фирсова, против жизни и против судьбы в целом...

Печать того, что «новая» Леся сменила «старую», развязав войну.

Старую…

Не думала, подруга, что ты еще существуешь. Не думала, но слёзы текут… и сердце ноет, а значит ты еще жива, еще существует где-то внутри меня. Это Борина заслуга, да? Конечно, Борина… Это он тебя разбудил, еще тогда… Позвал к себе, приласкал, пригрел, вселил в нас мечту – а теперь… бросил.