Сабби была настолько опустошена и обессилена, что едва могла шевелиться.

Со всей возможной осторожностью он уложил ее ничком на кровать и прошептал:

— Милая, я прогоню твою боль поцелуями.

Его горячие чувственные губы проследовали долгим извилистым путем — снизу вверх по ее ногам, через пострадавшие округлости, вдоль позвоночника.

Теплая волна разливалась по телу Сабби, словно смывая следы насилия и боли. Он откинул в сторону шелковистую массу волос и уткнулся лицом в ее затылок, а когда она ослабела от любовного томления, мягко повернул ее на спину, и его рот пустился в медленное, завораживающее путешествие — от шеи и вниз по ее телу. Это казалось невероятным, но он действительно отгонял боль, а Сабби и понять не могла, как же это ему удается.

Теперь его язык устремился в странствие по ее груди и животу, неуклонно приближаясь к предмету его вожделений.

— В прошлый раз тебе это нравилось, — тихо проговорил он и, раздвинув ее ноги, бережно коснулся языком розовой плоти, ее чувствительного сокровища. Облегчением и нежностью наполнилось его сердце, когда он услышал от нее не крики боли и ярости, а возгласы восторга. Следующие два часа он посвятил тому, чтобы она почувствовала себя защищенной, любимой и окруженной заботой.

— Милая моя Сабби, я больше никогда не причиню тебе зла, — торжественно поручился он. — Теперь, когда ты стала моей, я исполню твою просьбу и отвезу тебя в Гринвич.

Глава 11

По счастью, у Сабби не нашлось времени для того, чтобы предаваться мыслям о нанесенных ей обидах, и ненависть к Шейну не успела укорениться слишком глубоко: еще до рассвета в ее маленькую спаленку вошла Кейт Эшфорд, дабы сообщить о переезде в Виндзор.

— Королева просто покинет апартаменты в Гринвиче, переберется в апартаменты Виндзорского дворца и обнаружит там все в полной готовности. Она не имеет ни малейшего представления о том, каких трудов это стоит. Сейчас же собирай свои пожитки, а потом тебе придется закончить упаковку моих вещей. Благодарение Господу, когда я в свое время занималась укладкой ее одежды в сундуки, я пересыпала все наряды лавандой и камфорой, чтобы отпугнуть моль и чтобы не завелась плесень, но все равно, каждое платье необходимо хорошенько проветрить, прежде чем оно коснется ее драгоценной особы. Она дала мне список длиной в два ряда — список вещей, без которых она просто не может существовать, и я всю ночь провела на ногах: укладывала все это для перевозки. — Она перевела дух и колко добавила:

— А ты в это время где-то развлекалась.

Сабби ахнула и чуть не разразилась слезами, услышав такое определение всего, что ей пришлось пережить, но неожиданно для самой себя рассмеялась:

— О Кейт, ты умеешь даже трагедию превратить в фарс.

Перед глазами у нее возникла спальня в доме Темз-Вью, заваленная ее экстравагантными платьями. Ей вспомнилось, как вызывающе стояла она сама перед Шейном, одетая только в черные шелковые чулки, и только сейчас она вдруг осознала, что его неукротимая ярость была лишь маской, за которой он скрывал страдание и безмерную боль. Одного лишь подозрения, что она забавлялась в постели с другим, оказалось достаточно, чтобы довести его до умопомрачения. Он так ясно показал, сколь глубоки его чувства к ней! Заставить его полюбить ее будет совсем просто. Ну, а когда она этого добьется, она привяжет его к себе накрепко… пока не наступит срок для ее жестокой мести. Она представила себе, какой будет их следующая встреча, и уголки ее губ зловеще приподнялись.


В предрассветный час, когда Шейн отвез Сабби в Гринвич, настроение у него было хуже некуда. Из-за срочного путешествия в Ирландию он не спал несколько дней. В этот момент ему был противен весь белый свет вообще и сам он в особенности. Некое шестое чувство подсказывало, что за ним следят. Тем хуже для того несчастного проходимца, который выбрал для своих гнусных делишек именно эту ночь: сегодня Шейн не был расположен ни с кем церемониться. Навыки, приобретенные за годы обучения, не пропадают бесследно. Он ленивой походкой направился к речному спуску, а затем распластался спиной на влажной, скользкой каменной стене, чтобы подстеречь свою жертву. В мгновение ока он схватил соглядатая за горло, да так крепко, что не оставил тому даже возможности дышать, и заломил ему руку. О том, чтобы воспользоваться оружием, преследователь и мечтать не мог.

Голос Шейна был угрожающе спокоен, когда он процедил:

— У тебя это стало уже привычкой. Придется дать тебе короткий, но запоминающийся урок. Кому ты служишь?

Сначала спрошенный хранил молчание, но, когда Шейн поглубже вдавил пальцы ему в горло, стало очевидно, что дело может кончиться плохо.

— Кому служишь? — повторил Шейн свой вопрос и слегка ослабил хватку, чтобы тот смог ответить.

— У… Уолсингэму, — каркнул пленник.

Шейн на прощанье как следует крутанул пальцы заломленной руки незадачливого преследователя, который взвыл от боли и, взлетев вверх по ступеням речного спуска, растворился в ночи.

Итак, подумал Шейн, меня подозревают.

Его зубы блеснули во мраке, ибо он прекрасно понимал: будь у них хоть единственная улика против него, он уже сидел бы в Тауэре.


Сабби отдала необходимые распоряжения двум работникам, которые грузили на повозку скарб леди Эшфорд, а потом поспешила к себе в спальню, чтобы собрать свои вещи. Она сразу же заметила на подушке шкатулку изящной работы — в таких шкатулках обычно хранились драгоценности — и схватила письмо, запечатанное воском и помеченное оттиском, изображающим ястреба. Ее глаза загорелись, когда, открыв шкатулку, она обнаружила там ожерелье из нефрита с бирюзой — почти точную копию того ожерелья, которое она некогда позаимствовала у королевы.


«Моя милая Сабби, ты прекрасней любой королевы, и я подарю тебе драгоценности, подобающие твоей красоте.

Шейн».


Она сложила записку, которая граничила с государственной изменой, и спрятала ее в шкатулку.

В Виндзоре ей отвели комнатушку поблизости от апартаментов леди Эшфорд, и, сколь ни казалось это удивительным, там ее уже дожидалось другое послание. Ногтем большого пальца она сломала восковую печать и быстро прочла:


«Милая Сабби, в конюшне тебя ожидает подарок. Сейчас он под охраной у моего конюха Алекса. У тебя под седлом должна быть лошадь получше, чем у любой королевы, любимая.

Шейн»


Ей пришлось провести несколько часов за работой в гардеробной, бок о бок с Кейт, прежде чем она смогла добраться до огромных виндзорских конюшен. Когда она отыскала конюха Хокхерстов, тот показал ей невысокую молочно-белую арабскую кобылу и специально изготовленные (по размерам благородного животного) упряжь и седло — черное с серебром. Успокоившись тем, что Суббота удобно устроена в Темз-Вью, Сабби совсем упустила из виду, что лошадь может ей понадобиться: в Виндзоре королева — в сопровождении многочисленной свиты — почти ежедневно выезжала на охоту в один из шестидесяти парков, окружавших резиденцию.

Она с восторгом погладила морду благородного животного, понимая, что для большинства людей такая лошадь — роскошь не по карману.

— Какая ты красавица, — тихо проговорила Сабби. — Я назову тебя Лилией.

Совсем уж непонятно было то, что один из костюмов для верховой езды, которыми она обзавелась, удивительно соответствовал этому сочетанию черного с белым. Каким образом Шейну удалось так подгадать? Казалось, что лорд Девонпорт знал о ней больше, чем она знала о нем. Требовалось немедленно поправить дело. Куда, интересно, он исчезает по ночам в компании своего таинственного Барона? Она уже и раньше была готова заподозрить, что он занимается каким-то преступным промыслом, вроде пиратства или контрабанды. И теперь, когда она думала об этом, такое предположение казалось тем более вероятным.

Чем скорее она переедет в Темз-Вью, тем скорее сумеет раздобыть новые сведения.

Необходимо было выкроить время, чтобы приготовить наряды для маскарада в день рождения королевы. Костюмов требовалось два: один — для начала вечера, когда каждый сможет ее узнать, и второй — для более позднего часа — вызывающе-дерзкий, но такой, чтобы ее не узнал никто.

На следующее утро она спозаранку явилась в гардеробную и обнаружила, что в процессе облачения королевы произошла какая-то заминка. Когда она услышала, какие речи срываются с монарших уст, у нее просто ноги подкосились.


Леди Кэтрин Грей, державшая на весу пять различных одеяний, из которых ее величество могла бы выбрать наиболее угодное ей, покачнулась и упала. Черные бусинки — глаза Елизаветы опасно сузились, когда ей на ум пришло наиболее вероятное объяснение.

— Грязная, распутная лицемерка! Вы смеете находиться рядом со мной с раздутым брюхом, где вы таскаете плод своей похоти? — орала королева.

Леди Бланш Перри, старшая и наиболее преданная из фрейлин королевы, пыталась утихомирить повелительницу:

— Дорогая государыня, вы же знаете, как легко случаются такие вещи.

— Легко?! — закричала королева, у которой от безграничного негодования волосы встали дыбом. — Легко для гулящих девок!

А эту считали добродетельной особой! — Елизавета рванулась к несчастной Кэтрин Грей и начала срывать с нее одежды, не обращая внимания на рыдания и мольбы провинившейся леди. — Чего вам бояться, если вы не побоялись пасть так низко?

Теперь, когда шнуровка корсета была распущена, всем присутствующим стало очевидно, что Кэтрин на сносях.

Она бросилась на колени и прошептала:

— Ваше величество, я замужем.

— Потаскуха! Вы смеете говорить об этом мне? Замужем? Это только отягчает вашу вину!

Какое право вы имели вступать в брак без моего разрешения? — Королева просто посинела от злобы и зависти. — Его имя, сударыня! — потребовала она столь непреклонно, что ни о каких увертках не приходилось и думать.

— Лорд Хартфорд, — еле слышно проговорила леди Грей, испуганная сверх всякой меры.

Елизавета тяжелым взглядом обвела окружающих.

— Итак, вы все сговорились скрывать от меня этот секрет. Стража! Стража! Препроводите леди Кэтрин Грей в Тауэр и сегодня же арестуйте лорда Хартфорда!

Молодую женщину, заливающуюся слезами, увели, и церемония облачения была завершена в ледяном молчании. Когда наконец Кейт и Сабби остались одни для наведения порядка в гардеробной, Сабби шепотом спросила:

— Она сумасшедшая?

Поджав губы, Кейт ответила едва слышно:

— В том, что касается брака, — безусловно. Она ведь знает, как выходила замуж и как погибла ее мать[Для того чтобы жениться на Анне Болейн, король Генрих VIII пожелал развестись со своей первой женой.

Поскольку папа Римский не давал разрешения на развод, Генрих учредил в Англии вместо католической церкви новую церковь — англиканскую, не подчиняющуюся Ватикану. Провозгласив самого себя главой новой церкви, Генрих развелся с Екатериной и женился на Анне Болейн, однако через год обвинил ее в неверности и послал на казнь. Анна Болейн была обезглавлена, когда ее дочери Елизавете было всего восемь месяцев.]. Может быть, вся эта история так на нее повлияла, что она способна взбелениться от самого невинного разговора о чьем-то замужестве.

Сабби прижала руку к горлу. Если королеве когда-нибудь станет известно о том, что Сабби замужем за ее драгоценным Богом Морей…

Что тогда будет — и подумать страшно!

Сабби строго-настрого приказала себе: при дворе, под носом у королевы, держаться от него как можно дальше!

В гардеробную вернулась Бланш Перри — за плащом с меховой опушкой. Обменявшись с Кейт выразительным взглядом, она сочла возможным высказаться:

— Знаете, из-за чего весь этот шум? Ей вот-вот стукнет пятьдесят три, и она прекрасно понимает, что ей уже не суждено стать матерью.

— Так что же, теперь празднества в честь дня рождения будут отменены? — спросила Сабби.

— Ни в коем случае, дитя мое, благодарение небесам. У нее настроение меняется так часто, что и не уследить. Утренний поцелуй Эссекса заставит ее мурлыкать.


Соблюдая удвоенную осторожность, чтобы не позволить никому проследить за ним, Хокхерст добрался до Треднидл-стрит. Он явился к О'Нилу, который метался по комнате, как лев в клетке. Хок понимал, как трудно будет удержать этого человека в доме, за порогом которого простирался Лондон со всеми его соблазнами. Пробуравив Шейна взглядом горящих глаз, О'Нил упрекнул его:

— Ты не сказал мне, что ты теперь лорд Девонпорт.

— Я вижу, вы тут не теряли времени даром, раз успели разузнать последние новости, — ответил Шейн, с опаской ожидая следующего вопроса.

— Как Джорджиана? — спросил О'Нил.

— В трауре, — коротко сообщил Шейн, от души надеясь, что собеседник пока не проведал, сколь недалеко она сейчас от Лондона — всего сорок миль.

— Я не стану больше отсиживаться тут, дожидаясь встречи с вашей королевой, — прямо заявил он.