Уверенным шагом она пересекла комнату, села в стоявшее против бюро кресло и елейным голосом спросила:

– Особенно не беспокойтесь из-за меня, но… когда у вас появится свободная минутка, господин министр, может быть, вы согласитесь сообщить мне, по какому поводу я имею честь находиться здесь?

Савари вздрогнул, бросил перо и посмотрел на Марианну с изумлением, если не искренним, то делающим честь его актерскому искусству.

– Мой бог!.. Дорогая княгиня! Вы здесь!

Он вскочил с кресла, обежал бюро, схватил руку, которую ему и не думали предложить, и почтительно прижал ее к губам.

– Мои извинения! Но какая радость увидеть вас наконец вернувшейся в Париж! Вы не представляете себе, с каким нетерпением вас ждали!

– Но… наоборот, я отлично это представляю, – сказала полушутя-полусерьезно Марианна, – если принять во внимание то рвение, с каким ваши жандармы осматривали мою карету на заставе Фонтенбло! А теперь, если вам угодно, перестанем играть в кошки-мышки. Я освобождаю вас от многословной учтивости, ибо я проделала долгое путешествие и сильно устала. Итак, скажите поскорей, в какую тюрьму вы пошлете меня и, вдобавок, на каком основании!

Глаза Савари округлились, и на этот раз Марианна могла бы присягнуть, что это изумление не было притворным.

– В тюрьму? Вас?.. Дорогая княгиня, но почему же? Это очень странно, но сегодня вечером я слышу разговоры только об этом. Вот и госпожа Шатеней…

– Была уверена, что вы собираетесь упрятать ее за решетку. Еще бы! Такие мысли невольно приходят в голову, когда арестовывают!..

– Но вы не арестованы, ни она, ни вы! Просто я поручил моим агентам известить о вашем приезде и сообщить, что я непременно хотел бы видеть вас по возвращении в Париж, так же, как я выразил желание встретиться с канонисой де Шатеней… Поймите меня: покидая этот дом, мой предшественник… гм, уничтожил все досье и регистрационные карточки. Из-за этого я оказался на голом месте.

– Уничтожил? – спросила Марианна, ощущая комизм положения. – Вы хотите сказать, что он…

– Все сжег! – жалобно вымолвил Савари. – По наивности я доверился ему. Он предложил мне, что останется здесь еще на несколько дней, чтобы «навести порядок», и за три дня, целых три дня, проведенных тут взаперти, он предал огню свои тайные досье, регистрационные карточки агентов, корреспонденцию, которую он вел, все, вплоть до писем Императора! Именно это вызвало такой гнев Его Величества. И теперь господин Фуше изгнан в Экс и должен думать о том, как спасти свою голову от справедливой мести Императора. И я пытаюсь с той доставшейся мне малостью восстановить по колесику сломанную им машину. Поэтому я решил войти в контакт с теми, кто когда-либо имел связь с этим домом.

Красные пятна, гнев и стыд смешались на лице Марианны. Теперь она все поняла. Этот человек, попав в стесненные обстоятельства из-за тяжелого наследства, готов на все, что угодно, чтобы доказать своему хозяину, что он по меньшей мере равен Лису-Фуше! Но поскольку он далеко не обладал ловкостью и уменьем предшественника, он совершал оплошность за оплошностью. И он воображает, что она снова подчинится приказаниям полицейского, даже министра… Тем не менее, чтобы окончательно прояснить свое собственное положение, она осторожно спросила:

– Вы уверены, что Император не причастен к… приглашению, сделанному мне на заставе Фонтенбло?

– Никоим образом, дорогая княгиня! Единственное мое желание поближе познакомиться со знаменитой особой, о которой весь Париж говорит уже две недели, побудило меня дать распоряжение, как я вижу – неверно истолкованное, за что, я надеюсь, вы меня простите.

Он придвинул свое кресло к креслу Марианны и взял ее за руку. В то же время его бархатистые глаза подернулись сладостной истомой, не предвещавшей молодой женщине ничего хорошего. Савари, она это знала, имел большой успех у женщин, но он был не в ее вкусе. Не следовало позволять ему зайти далеко в бесплодной попытке. Осторожно освободив руку, она спросила:

– Итак, все говорят обо мне?

– Абсолютно все! Вы героиня всех салонов.

– Слишком большая честь! Следует ли понимать, что Император тоже входит в число «всех»?

Савари смущенно отодвинулся.

– О, сударыня, Его Величество никоим образом не может быть включен в их число.

– Пусть будет так! – раздраженно заметила Марианна. – Следовательно, Император ничего не говорил вам относительно меня?

– Право… нет! А вы думаете иначе? Я не поверю, что найдется в мире женщина, способная привлечь внимание Его Величества. Император бесконечно влюблен в свою молодую жену и посвящает ей каждое свободное мгновение! Никогда еще не было супружеской пары, соединенной подобной нежностью. Это действительно…

Неспособная больше выслушивать это, Марианна резко встала. Пожалуй, беседа слишком уж затянулась. И если этот тупица вызвал ее только для того, чтобы рассказать о любви императорской четы, значит, он еще глупей, чем она себе представляла. Неужели до него не доходили слухи о ней и Наполеоне? Фуше никогда не допустил бы подобную бестактность… если только это не было бы ему выгодно…

– Если вы позволите, господин министр, я уеду. Как я уже говорила вам, я ужасно устала…

– Конечно же, конечно! Это так естественно! Я усажу вас в карету! Дорогая княгиня, вы не представляете себе, какую я испытал радость…

Он рассыпался во всевозможных уверениях, очень лестных, безусловно, но только усиливших раздражение Марианны. Она сделала для себя один-единственный вывод: она больше не интересует Наполеона, иначе Савари не позволил бы себе ухаживать за нею. Она придумывала, как избежать его гнева, она считала, что он постарается ужасно отомстить ей, что он будет преследовать ее, бросит в тюрьму… и вместо этого пустота! Он удовольствовался тем, что выслушал, рассеянно, без сомнения, касающиеся ее сплетни. И ее привезли сюда, только чтобы удовлетворить любопытство нового министра, ищущего новые знакомства… или темы для разговора. Гнев и разочарование закипели в ее сердце, в ушах появился шум, сквозь который она едва слышала Савари, говорившего, что герцогиня, его жена, принимает по понедельникам и что она будет счастлива встретить княгиню Сант’Анна к обеду в ближайшее время. Ну вот, только этого не хватало.

– Я надеюсь, что вы также пригласили госпожу де Шатеней? – насмешливо спросила она, когда он предложил ей руку, чтобы помочь подняться в карету.

Министр взглянул на нее с простодушным изумлением.

– Естественно!.. Но почему вы об этом спросили?

– Так… из простого любопытства! Вы думали, что подошла и моя очередь? До скорой встречи, дорогой герцог. Я тоже была восхищена знакомством с вами.

Когда карета тронулась, Марианна распростерлась на подушках, не зная, то ли ей кричать от злости, то ли плакать, то ли смеяться. Видели ли когда-нибудь нечто более смешное? Трагедия завершилась фарсом! Она думала, что ее постигнет драматическая судьба героини романа, а… получила приглашение на обед! А разве возможен этот министр полиции, который, желая встретиться с кем-нибудь, посылал жандармов?.. И после этого уверял несчастного, ошеломленного в своей нерушимой дружбе?..

– Я так рада увидеть вас снова, госпожа, – сказала Агата рядом. – Я так боялась, когда этот жандарм привез нас сюда!..

Посмотрев на свою горничную, Марианна увидела, что ее щеки еще блестели от слез, а глаза припухли.

– И ты решила, что я выйду оттуда только между двумя жандармами, в цепях, направляясь в Венсенн? Нет, моя бедная Агата! Я не являюсь столь важной персоной! Меня заставили приехать сюда только для того, чтобы посмотреть, какая у меня фигура! Надо покориться, дорогое дитя, я больше не любимая возлюбленная Императора! Я только княгиня…

И, словно желая показать, до какой степени она унижена, Марианна залилась горючими слезами, приведя в отчаяние несчастную Агату. Она еще плакала, когда карета въехала во двор особняка д’Ассельна, но слезы мгновенно высохли перед открывшимся ее глазам зрелищем: старое жилище было иллюминовано от фундамента до благородного абриса крыши.

Свет свечей струился изо всех, большей частью открытых, окон, позволявших видеть салоны, заполненные цветами и элегантной публикой, увлеченной голосами скрипок. Звуки музыки Моцарта долетели до ошеломленной молодой женщины, которая смотрела, не понимая и спрашивая себя, не ошиблась ли она адресом. Но нет, это был действительно ее дом, ее дом, где отмечалось какое-то торжество… и это были ее лакеи в парадных ливреях, с канделябрами в руках стоявшие на крыльце.

Такой же изумленный, как и его хозяйка, Гракх остановил лошадей посреди двора и, вытаращив глаза, оглядывался, вовсе не собираясь подъехать ближе или хотя бы спуститься на землю. Но стук окованных железом колес по камням двора оказался сильнее звуков скрипок. Кто-то в доме закричал:

– Она здесь!

За несколько мгновений крыльцо и ступени усыпали женщины в вечерних туалетах и мужчины во фраках, среди которых выделялась остроконечная фигура с бородкой и сияющими черными глазами Аркадиуса де Жоливаля… Но не он первый подошел к карете. От группы мужчин отделился очень высокий человек, исключительно элегантный, из-за легкой хромоты опирающийся на трость с золотым набалдашником. На его надменном лице холодные синие глаза осветились приветливой улыбкой, и онемевшая от удивления Марианна следила, как монсеньор де Талейран, одним жестом убрав с дороги лакеев, подошел к карете, сам открыл дверцу и, протянув ей затянутую в перчатку руку, громко объявил:

– Добро пожаловать в жилище ваших предков, Марианна д’Ассельна де Вилленев! Добро пожаловать к вашим друзьям-единомышленникам! Вы вернулись из очень долгого путешествия, и мы все собрались здесь этим вечером, чтобы сказать вам, насколько глубоко мы счастливы!

Внезапно побледнев, с блуждающим от волнения взглядом, Марианна смотрела на стоявшее перед нею блестящее общество. В первом ряду она увидела Фортюнэ Гамелен, которая смеялась и плакала, она увидела также Доротею де Перигор в белом и г-жу де Шатеней в уже знакомом сиреневом платье, делавшую приветственные знаки, она увидела еще лица многих других, до сих пор не состоявших в числе ее близких, носивших самые знаменитые имена Франции: Шуазель-Гуфье, Жокур, Ламарк, Лаваль, Монморанси, Бофремон, Латур дю Пин, Куаньи, всех тех, кого она часто встречала на улице Варенн, когда была простой лектрисой у княгини Беневентской. Она мгновенно сообразила, что их увлек сюда Талейран, и не только для того, чтобы поприветствовать ее, но чтобы вернуть ей наконец то место, которое принадлежало Марианне по праву рождения и которое только по несчастью было утрачено.

Вид ярких нарядных платьев, блеск драгоценностей привели ее в замешательство. Марианна вложила в предложенную руку внезапно задрожавшие пальцы и, спустившись, тяжело оперлась на нее.

– А теперь, – воскликнул Талейран, – дорогу, друзья мои, дорогу ее светлейшему сиятельству княгине Сант’Анна, которой от вашего имени и от моего я передаю самые горячие пожелания счастья!

Прежде чем склониться к ее руке, он под аплодисменты всего общества расцеловал Марианну в обе щеки.

– Я был уверен, что вы вернетесь к нам! – прошептал он у нее над ухом. – Вы помните, что я сказал вам в Тюильри в тот бурный день? Вы одна из наших, и вы никогда не сможете ничего изменить.

– Вы считаете, что Император думает так же, как и вы?

Император! Всегда Император! Вопреки собственной воле Марианне не удавалось избавиться от неотвязных мыслей о человеке, любить которого никогда и ничто не сможет помешать ей.

Талейран сделал гримасу.

– Может быть, что у вас будут некоторые неприятности с этой стороны, однако надо идти, вас ждут! Мы поговорим позже.

С видом триумфатора он подвел молодую женщину к ее друзьям. Мгновенно она была окружена, осыпана поцелуями и поздравлениями, из обильно надушенных розой рук Фортюнэ Гамелен перешла в пахнущие табаком и ирисом руки Аркадиуса де Жоливаля, затем в чьи-то другие. Она безвольно подчинялась, не способная ни о чем думать. Все это оказалось слишком внезапным, слишком неожиданным, и Марианне трудно было собраться с мыслями. В то время как в большом салоне Талейран провозглашал тост в честь ее приезда, она отвела Аркадиуса в сторону.

– Все это очень трогательно, очень приятно, друг мой, но я хотела бы понять: как вы узнали о моем приезде? Ведь все приготовлено так, словно вы ждали меня?

– А я и ждал вас. Я убедился, что вы вернетесь сегодня, когда принесли это…

«Этим» оказался большой лист бумаги, скрепленный печатью, вид которой заставил быстрее биться сердце Марианны. Печать Императора! Но в очень сухом тексте не было ничего утешительного. «По приказу Его Величества Императора и Короля княгиня Сант’Анна должна явиться для представления в среду 20 июня в четыре часа пополудни во дворец Сен-Клу. Подписано: Дюрок, герцог Фриульский, главный дворцовый маршал».

– Среда будет завтра, – заметил Жоливаль, – и вас не стали бы вызывать, если бы не знали точно, что в это время вы будете у себя. Следовательно, вы должны вернуться сегодня… К тому же госпожа де Шатеней примчалась сюда прямо от герцога де Ровиго.